Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям - Михаил Башкиров

На обратном, героическом, раскисшем пути, длившемся до рассветного луча, мы в очередной луже потеряли диковинный прибор.

Три часа кряду Феоктистыч, проклиная "кузьку", его братьев, сестер, племянниц и племянников, дядьев и сватов, ГПУ и "пособников" с "вредителями", искал карающую гильотину.

Я помогал ему, поджигая пучки сена.

Как же он был счастлив, найдя наконец пропажу.

Исполнив на два сиплых голоса "Интернационал", не пропуская ни куплета, но изрядно фальшивя (кучер-лаборант безосновательно опасался моего доноса, я же считал, что маслом каши не испортишь), мы тронулись.

Я, бодро маршируя рядом с телегой под сверхубедительное феоктистычево мычание "Варшавянки", превкушал, как за утренним чаем, прежде чем отправиться почивать, поведаю изумленному Остапу о злоключениях кузькоозабоченного кучера-лаборанта...

Устряпанный грязью, с промоченными ногами, с нарождающимся насморком и кашлем, я едва добрался до крыльца.

Какая же ослепительная картина внезапного возвращения рисовалась моему воспаленному мозгу: поцелуи, объятия, раздевание, умывание, одевание, но увы - спальня оказалась пуста, с разобранной, но даже не примятой постелью.

Движимый хищным инстинктом собственника, проклиная себя за эгоизм и излишнюю доверчивость, я ринулся к библиотеке и, беспомощно вопя, застучал в запертые двери заскорузлыми от засохшей грязи кулаками.

Догадливый Феоктистыч принес тяжелый колун.

- Можа, хрената сгодиться?

- Какая еще хрената? - спросил я машинально, примеряя колун к двери.

- Да у мене... в схране... два ястчика сховано... про черный день.

- Тащи!

Конечно, я не собирался подымать шума на всю округу, но это был единственный способ избавиться от нежелательного свидетеля моего позора.

И колуном я сперва вдарил просто для убедительности, чтобы скорей открыли, для культурного, интеллигентного выяснения отношений.

Но мне же никто не ответил...

А тут еще сквозь треск и грохот я услышал беспомощный плач близкого, родного человека - и решительно высадил дверь.

Учитывая общую простудность моего организма и бессонную слякотную ночь, можно понять и объяснить импульсивность моих отеллообразных действий.

В общем, буйно размахивая колуном, я ввалился в библиотеку и обнаружил на диване абсолютно голую супругу, виновато рыдающую в страстно порванную, скомканную "ночнушку".

Противный сквозняк качнул створки распахнутого окна.

Я шагнул к подоконнику.

В утреннем тумане стремительно растворялся мужественный силуэт, удаляющийся в направлении деревни Чмаровки.

Отбросив колун и закрыв окно, я медленно двинулся к дивану.

На шахматной доске лежали любовно заштопанные бендеровские носки и огрызок яблока.

Супруга, справившись с рыданием, зябко и откровенно стыдливо куталась в одеяло.

И тут я обнаружил исчезновение астролябии...

Подобного изощренного коварства я не ожидал даже от Бендера.

Рога я бы еще ему простил, но астролябию - никогда!