Констанция. Книга пятая - Жюльетта Бенцони

Калиостро едва заметно качнулся на стуле. Изо рта его вырвалось нечто нечленораздельное. Издав какие-то булькающие звуки, он умолк. Ташеретта де Андуйе стала в удивлении вертеть головой.

— Что, что он сказал? Кто-нибудь разобрал?

Ее сосед по столу, господин де Лаваль, который постепенно стал приходить в себя после ужина с шампанским, наморщил лоб.

— По-моему, это было что-то на букву «л».

— Может быть, дух кардинала Ришелье снова повторил имя моей внучки? — осторожно высказалась графиня де Андуйе.

Де Лаваль озадаченно вытянул пухлые губы.

— Нет, кажется, это слово было длиннее. Я думаю, что кардиналу нужно повторить вопрос.

Де Роан, облизнув пересохшие губы, подался вперед.

— Дух кардинала Ришелье, я снова обращаюсь к вам. Скажите, что ожидает Луизу де Андуйе в будущем?

На сей раз Калиостро совершенно отчетливо произнес:

— Лондон…

Обе графини де Андуйе — и старая, и молодая — стали переглядываться друг с другом. Поскольку к Луизе до сих пор не вернулся дар речи, первой заговорила Ташеретта:

— Что значит Лондон? Тебя в будущем ожидает Лондон? Неужели ты уедешь в Англию?

Луиза обвела безнадежным взглядом всех присутствующих, надеясь найти хоть какое-то объяснение слову, произнесенному графом Калиостро. В конце концов взоры гостей остановились на госпоже де Сен-Жам, которая неуютно поежилась.

— Я не знаю… — промямлила она. — Может быть, Луиза выйдет замуж за какого-нибудь английского лорда и уедет с ним в Лондон? Среди ваших знакомых нет англичан?

Ташеретта де Андуйе вопросительно посмотрела на внучку, которая густо покраснела. Старая графиня не скрывала своего недоумения.

— Ты что, знаешь кого-то из англичан? Да нет, чепуха, этого не может быть. Мне известны все твои знакомые.

Луиза наливалась краской еще гуще.

— Ты что, думаешь про того англичанина, который приезжал к нам в прошлом году? — неожиданно осенило старуху. — Ты думаешь про этого любителя скачек? Неужели до сих пор? Как же его зовут? Перси? Да, кажется. Перси. Да нет, это полная чепуха, этого не может быть.

Поразмыслив несколько мгновений, Ташеретта де Андуйе неожиданно переменила свое мнение.

— А что, вполне подходящая партия. Он богат, у него знатный род. Живет неподалеку от Лондона в великолепном родовом поместье. Кажется, на гербе у них красный цветок. Да, помнится, он рассказывал целую легенду, связанную с этим фамильным гербом. Вспомнила, алый первоцвет… Луиза, почему же ты мне раньше ничего не говорила? Нет, нет, погодите. Мы должны еще раз переспросить дух кардинала Ришелье. Ваше высокопреосвященство, не сочтите за труд, повторите вопрос.

На сей раз, после того, как кардинал де Роан снова спросил у духа кардинала Ришелье о будущем Луизы де Андуйе, Калиостро вздрогнул и произнес другое слово:

— Театр…

— Какой театр? — заволновалась Ташеретта де Андуйе. — Почему он назвал театр? Разве может быть у молодой дамы столь знатного происхождения, как моя внучка, будущее на каких-то жалких деревянных подмостках? Или я опять ошибаюсь. Луиза, ну что же ты молчишь?

Пунцовая краска по-прежнему не сходила с лица девушки. Но теперь, после того, как устами медиума дух поведал ей о будущем, она понемногу стала приходить в себя.

— Бабушка, я, действительно, мечтаю о театре, — пролепетала Луиза, — ведь это так интересно. Сегодня ты — царица Савская, завтра — Джульетта, а через неделю — Клеопатра. Разве это не прекрасно — каждый день быть какой-то новой, не такой, какой тебя привыкли видеть?

Ташеретта де Андуйе от ужаса и негодования едва не забыла о том, что нельзя снимать руки с блюдечка. Если бы не обстоятельства, она наверняка всплеснула бы руками.

— Боже мой, Луиза, что ты говоришь? И это я слышу от тебя, наследницы графского титула. Ну ничего, скоро мы отправимся домой и там поговорим более обстоятельно.

Стараясь держать себя в руках, старая графиня повернулась к кардиналу де Роану.

— Простите меня, ваше высокопреосвященство, вы можете продолжать.

Констанция, которая с неослабевающим вниманием следила за происходящим, заметила, как господин Бомарше снисходительно улыбнулся. На его лице словно было написано — пусть глупцы повеселятся.

Переведя взгляд с соседа слева на соседа справа, Констанция увидела его лицо в яркой вспышке пламени из камина. На нем была какая-то забота, отрешенность. Кардинал де Роан был мысленно где-то далеко. О чем думала сама Констанция? Об этом не мог бы догадаться даже самый проницательный медиум. Всеми своими мыслями она перенеслась туда, где среди холмов бушевал и искрился водопад, где в холодном ручье плавала, сверкая серебристыми боками, форель, где она, Констанция Реньяр, любила сидеть на широком, нагретом ласковыми солнечными лучами камне и смотреть на воду.

Сколько же времени прошло с тех пор? Сколько же ей пришлось пережить? Она узнала уже, наверное, все, что только может узнать в своей жизни женщина — любовь и измену, страсть, ненависть, предательство, самоотречение, жестокую болезнь и радость от жизни…

Похоже, что кардинал де Роан относился к спиритическому сеансу весьма серьезно. Он обвел взглядом присутствующих и, обращаясь к графу Калиостро, произнес:

— Госпожа де Сен-Жам.

Из горла Калиостро донеслись несколько протяжных стонов, а затем, после тяжелого вздоха, итальянец чужим голосом сказал:

— Гимен.

На сей раз пришлось густо покраснеть госпоже де Сен-Жам. Имя принца Гимена, знаменитого богача и светского гуляки, столь прочно ассоциировалось в Париже с пороком, что госпожа де Сен-Жам тут же принялась оправдываться:

— Я не знаю, что он имеет в виду. Вы же знаете, мы всего несколько раз виделись с принцем Гименом. Сейчас он уехал… Между нами не может быть никакой связи. Это какое-то недоразумение. Прошу вас, ваше высокопреосвященство, повторите вопрос еще раз.

Однако Калиостро ответил тем же самым словом. Судя по всему, события, которые должны были произойти с госпожой де Сен-Жам, каким-то образом были связаны с принцем Гименом. Но пока все это оставалось глубокой тайной, скрытой под мраком времен. Для господина де Лавеля и знаменитого писателя Бомарше никаких сообщений у духа кардинала Ришелье не было. И если Бомарше, узнав об этом, лишь презрительно фыркнул, то толстяк де Лаваль вздохнул с явным облегчением. Скорее всего, де Лавалю его будущее было известно прекрасно и без предсказаний разнообразных духов. Кстати, об этом нетрудно было догадаться любому, кто хоть мало-мальски был знаком с тем, что творилось в министерстве финансов. Слово «Бастилия» было самым простым определением этого будущего.