Ювелир с улицы Капуцинов - Ростислав Самбук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Евген Степанович и Петро вскрыли банки с консервами, нарезали колбасу, сыр, белый хлеб. В центре высилась горка конфет.
Пили настоящий, ароматный чай. Заремба без церемоний уплетал и колбасу, и сыр, и консервы.
— Соскучился по хорошей пище, — признался. — А сегодня даже положено — праздник!
Петро подробно рассказал о Сталинградской oneрации. Катря нервно помешивала ложечкой в кружке, не спуская с него глаз. Юноша несколько раз перехватил ее взгляд и понял: радуясь победе, девушка все-таки не может забыть о брате.
— Вот это наелся и наслушался до отвала, — сказал Заремба. — А теперь давайте обсудим, как дальше будем жить.
Наконец-то! Петро давно ждал этих слов. Конечно же, его приглашали в строго законспирированную квартиру не на чашку чая. Значит, что-то предстоит. Что именно? Этот вопрос не давал Кирилюку покоя.
Катря убирала со стола, и Евген Степанович увел Петра в другую комнату. Сели на диван возле ши-роколапого фикуса.
— Ну, хлопче, дело ты затеял большое… — начал Заремба и задумался, как бы не зная, что и сказать.
— Не тяните, Евген Степанович! — взмолился Кирилюк.
— Петро, привыкай к выдержке… Тебе сейчас терпение во как нужно… Имеется резолюция на твою историю с тетрадью…
— Ну, — насторожился Петро, — мыльный пузырь?..
— За мыльным пузырем не послали бы человека через линию фронта!
— Какого человека?
— Обыкновенного, офицера из нашей разведки.
— Неужели?!
— Да, дело, выходит, серьезное… Завтра он будет ждать тебя. Запомни адрес: Пекарская, 24, седьмая квартира. Позвонишь четыре раза. Спросишь: “Здесь продают рояль “Беккер”?” Ответ: “Не “Беккер” — “Шредер”.
— Вы не шутите? — растерялся Петро.
— Что я тебе, мальчишка? — вспылил Заремба, но тут же отошел. — Адрес запомнил? Быть там между тремя и четырьмя часами дня.
Петро кивнул.
— А что ему от меня нужно?
— Вероятно, он тебе скажет, — усмехнулся Заремба. — Из-за пустяков не прыгал бы с парашютом…
— Но ведь… — начал было Петро.
— Ничего не знаю, — оборвал его Евген Степанович. — Потерпи до завтра.
И несколько погодя виновато сказал:
— Что-то со мной стало. Стоит присесть, и глаза сами собой закрываются. Старость надвигается или болезнь какая?..
— А вы пробовали просто лечь и поспать? — улыбнулся Петро. — Хотя бы четыре-пять часов?
— Не до сна теперь, хлопче!.. — Потер лицо, зевнул. — Ах, как надоело петлять по городу!..
— А вы тут заночуйте.
— Нельзя. Одного человека повидать надо. Тут рядом. У него и переночую. — Обнял Петра, трижды поцеловал. — Счастья тебе, дорогой!..
Петру открыл дверь пожилой человек с отвислыми щеками. Узнав, что посетителя интересует рояль, так засуетился, будто действительно собирался продать инструмент.
— Пожалуйста, пожалуйста!.. Только не “Беккер”, а “Шредер”. Но это еще лучше… В очень хорошем состоянии, — сказал громко. — Прошу осмотреть…
Петро прошел тесную переднюю, заставленную сундуками и чемоданами, и оказался в большой комнате с книжными полками. Возле двери стоял диванчик, покрытый ярким шерстяным ковром. Большой письменный стол был завален бумагами.
— К вам, Борис Филиппович! — сказал хозяин.
Кирилюк удивленно осмотрелся, не понимая, к кому обращается хозяин.
— Спасибо, друже, — произнес кто-то за его спиной.
Петро оглянулся и увидел человека, выходящего из тайника, который находился за одним из стеллажей.
Петро был разочарован. Когда Заремба сказал ему о предстоящей встрече с офицером, который прибыл через линию фронта, Кирилюк представил себе его высоким, широкоплечим, с волевым лицом и умными, проницательными глазами. А перед ним стоял пожилой человек лет пятидесяти, с глубокими морщинами на щеках и некрасивым, мясистым носом. Он смотрел на Кирилюка светлыми, почти водянистыми глазами как-то настороженно, даже сердито. Но вдруг улыбнулся — морщины разгладились, глаза потеплели.
— Рад с вами познакомиться, — сказал он. — Надеюсь, вы знаете, с кем имеете дело?
Кирилюк ответил не сразу, продолжая осматривать своего нового знакомого: все же трудно было расстаться с выдуманным образом. Сказал:
— А я вас представлял себе иным…
И в то же мгновенье ему стало неловко за свои слова.
— Значит, не оправдал ваших надежд? — засмеялся Борис Филиппович.
— Нет… я хотел сказать… я думал… — растерялся Петро и махнул рукой. — Мне сказали, вы интересуетесь мной…
— Давайте знакомиться. — Борис Филиппович подошел к Петру вплотную и протянул руку. — Майор Скачков.
— Лейтенант Кирилюк, — ответил Петро, крепко пожимая протянутую ему руку.
Все же чувство разочарования, какое-то странное ощущение недовольства и огорчения не покидало его. Петро догадывался, что это не укрылось от проницательного взора майора и тот в душе подтрунивает над ним. Это рассердило его, и Петро подчеркнуто сухо произнес:
— Я вас слушаю…
Майор Скачков не обратил внимания на тон Кирилюка. Отступив на шаг назад, он принялся откровенно разглядывать Петра.
— Прекрасно! — сказал, наконец, как бы отвечая на какие-то свои мысли. Придвинул к себе стул, а Кирилюку указал на диван. — Садитесь, лейтенант, и рассказывайте о себе.
— Но ведь, — пожал плечами Петро, — я не знаю, что вас интересует. С моей биографией вы могли познакомиться там… — неопределенно махнул рукой. — Надеюсь, мое личное дело там есть?
— Я знакомился с ним, — перебил Кирилюка майор, — но это так… бумаги… — Лицо его покрылось морщинками, что, очевидно, означало крайне презрительное отношение ко всякой писанине. — Пускай ими занимаются кадровики, а мы с вами давайте просто поговорим. Итак?..
— Родился… — начал подчеркнуто официальным юном Петро.
— Я знаю не только, где вы родились, но и кем был ваш дед, — сощурил глаза Скачков. — Расскажите про Берлин… Как вы жили там…
Петро рассказал, как он с родителями попал к Германию, о своих первых детских впечатлениях в этой стране, вспомнил отца и его товарищей, своих сверстников по школе при советской миссии. Скачков слушал Кирилюка, не прерывая. Видно было, что каждая деталь рассказа была для него интересна и важна. Лишь время от времени он смешно, как-то по-детски сопел. Все это, а также доброжелательный взгляд острых глаз майора примирили Петра с разведчиком. Даже большой нос, морщины на щеках и лбу стали казаться симпатичнее, чем рисовавшееся ему раньше красивое, волевое лицо с пронзительными глазами. Подумав об этом, Кирилюк усмехнулся. Усмешка эта могла показаться собеседнику явно неуместной, ибо Петро как раз рассказывал о трагической истории одного из своих немецких друзей, которого искалечили парни из “Гитлерюгенда” [19] .
Движением руки Скачков остановил Петра и, вздохнув, сказал:
— Все это очень интересно… А теперь попрошу вас ответить на несколько вопросов. Вы помните Василя Кошевого?
— Это был комсорг нашего факультета.
— Что вы еще можете сказать о нем?
— Прекрасный боксер… отличник… хороший хлопец… Мой товарищ.
Скачков вынул бумажку, исписанную разными почерками.
— Где рука Кошевого?
Петро не мог не узнать мелкие закорючки Василя.
— Прекрасно! — Достал из кармана несколько фотографий. — Кто это?
На Петра смотрели девушки с комичными косичками, юноши в легких летних рубашках “апаш”. Боже мой, как не узнать в худеньком скуластом юноше с большими серыми глазами Вовку Варкова! А это — Таня Минко; она обычно сидела в аудитории впереди Петра, все время вертела коротко подстриженной головой. Валька Изотов — отличник, гордость их курса.
Перебирая фотографии, Кирилюк называл фамилии, давал короткие характеристики юношам и девушкам.
— Довольно, — сказал майор. Петро с облегчением вздохнул.
— Ну и проверку вы мне устроили!..
— Ничего не поделаешь, служба. — Скачков подошел к двери и широко открыл ее. Кирилюк увидел в передней хозяина с пистолетом в руках. — Порядок, Семен! — бросил ему майор и, указав глазами на пистолет, добавил: — Можешь спрятать пушку. — Оглянулся на Кирилюка, хитро подмигнул ему и повторил: — Слу-уж-ба!..
— Вам, я вижу, пальца в рот не клади! — усмехнулся Петро.
— Такая уж наша специальность, — подсел к нему на диван Скачков. — Наша с вами, — уточнил.
— Я — что?.. Обстоятельства…
— Не прибедняйтесь!
— Удачное стечение обстоятельств, — продолжал скромничать Кирилюк. — Жизнь заставила…
— Жизнь — жизнью, а голова — головой!
— Боюсь провала, — признался Петро. — Все время в напряжении… Во мне борются два человека… Один презирает другого. Иной раз ловишь на себе такой взгляд, что готов сквозь землю провалиться.
Скачков слушал исповедь Петра, опершись на подушку дивана. Кирилюку казалось, что в глазах майора опять запрыгали насмешливые искорки. Но он не успел обидеться. Скачков дружески сжал плечи Петра и сказал:
