Ванна с шампанским - Елена Логунова

– Думаю, скоро, – ответил Зяма и оглянулся. – Можем немного посидеть, подождать.

Я поглядела, куда он смотрит, и поняла, откуда взялось это внезапное желание посидеть-подождать: совсем рядом был тот самый сквер, где мы нашли нашу донну ванну.

Очевидно, моего родственника, расхитителя клозетов, потянуло на место преступления.

– Это вы очень плохо придумали, – пугливо озираясь, сказал Санек.

– Почему же?

Бигмен деловито ковырял в замке отмычкой.

– Потому что это называется «незаконное проникновение в чужое жилище», – объяснил ему очевидную вещь Санек. – И в Италии за такое можно получить два года тюрьмы!

– За какое – такое? – Бигмен придержал открытую дверь, невинно похлопал короткими ресничками. – Эта квартира сдана в аренду, и живет в ней – кто? Моя законная жена. На мои деньги, между прочим, живет. Следовательно, ее жилище – это мое жилище! Так что заходи, дружок, не бойся! Я тебя приглашаю.

– Спасибо, я лучше тут постою, – уперся Санек.

– И то верно, побудь на шухере, – согласился Бигмен и скрылся за дверью.

Практически в этот самый момент очень похожие слова прозвучали у входа в другой дом.

– Я буду здесь, а вы – туда, – лаконично распорядился Анджело Тоцци, поддергивая серые костюмные брюки, чтобы сесть на лавочку, с которой было удобно наблюдать за парадным крыльцом.

Болваны синхронно кивнули и скрылись в подъезде.

Анджело с хрустом развернул газету и поверх нее посмотрел на знакомые французские окна.

На сей раз шторы были плотно задернуты, и увидеть происходящее внутри не представлялось возможным. А там определенно что-то творилось! По янтарному меду волновавшейся ткани, непрестанно меняя размер и оттенки черного цвета, ветвилась некая беспокойная тень.

Будь Анджело Тоцци фантазером вроде немца Гофмана или русского Чуковского, он сочинил бы сказку про оживший канделябр.

– Ничего, ничего! – пробормотал Анджело, имея в виду, что ничто не вечно под луной, и самая беспокойная тень рано или поздно непременно угомонится.

Тем более что как раз нашлись люди, готовые ей в этом помочь и быстренько отправить на постоянное место жительства по «принадлежности» – в мир теней!

– Да-а-а, – протянул Зяма, устраиваясь на знакомом камне. Он окинул тихий скверик растроганным взглядом и с умилением промолвил: – Все, как тогда! Тихий вечер, лунный свет…

– Двое сбоку, ваших нет, – срифмовала я.

– Чего нет?! – Зяма вздрогнул.

– Ничего нет, – я пожала плечами. – Это просто присловье такое. Тебе не нравится? По-моему, в нем есть некая тайна, скрытая энергия и даже авантюрный сюжет. И отголосок моих собственных воспоминаний о наших приключениях с ванной.

– У тебя остались исключительно неприятные воспоминания? – Братец покровительственно похлопал меня по плечу. – Ничего, Дюха! Неслабый аванс от олигарха уже у меня на банковском счете! Вот увидишь, ты еще будешь вспоминать эту историю с древней ванной как свое самое лучшее приключение.

– Это в немалой степени зависит от суммы, которую я получу, – призналась я.

– Я буду щедр, – пообещал Зяма и вновь огляделся. – А славное местечко! Надо будет как-нибудь приехать сюда еще раз.

– На тот случай, если кто-нибудь выдворит из дома антикварный унитаз? – съязвила я.

– Думаешь, такое возможно? – Зяма заинтересовался. – Хм… Пожалуй, надо было повнимательнее осмотреться на местности.

Тут он вытянул шею, как проголодавшийся жираф, и завертел головой во все стороны.

– Прекрати! – шикнула на него я. – Ты ведешь себя неприлично! Вон тот дядечка подумает, что ты пытаешься заглянуть в его газету.

– Нужна мне его газета! – отмахнулся Зяма, но шею все-таки втянул обратно.

Однако на месте ему уже не сиделось.

Тихо-тихо, чтобы не побеспокоить глубоко погруженного в чтение периодики господина, сидевшего метрах в десяти от нас, братец сполз с камня и крадучись пошел по периметру сквера.

– Прекрати! – вновь зашипела я, увидев, что он внедряется в кустики. – Что ты делаешь?! Это тем более неприлично! Ты что, не можешь до дома потерпеть?

– Ой!

– Что – ой?

Нет ответа.

– Ох…

– Что – ох?!

Я не выдержала неизвестности, встала с камня и тенью проскользнула в кусты.

Зяма стоял там, согнувшись буквой «Г», так что я заподозрила, что ему стало плохо после недавнего сражения с хорошо прожаренной бараниной. То есть что закаленная в огне баранина Зямин желудок победила и вот-вот вырвется на волю с торжествующим «бэ-э-э-э»!

Присутствовать при Зямином позоре мне не хотелось (это их с бараниной личное дело), и я резко затормозила, но братец меня услышал и обернулся.

Нет, ему не было дурно. Наоборот: на скуластой физиономии Зямы расплывалось выражение, которое я определила бы как «неуверенная радость».

– Что?! – одними губами спросила я.

– Скажи мне, Дюха, я не сплю? Ты тоже это видишь? – прерывающимся шепотом вопросил братец.

У меня возникло очень нехорошее предчувствие.

В последний раз, когда Зяма интересовался, вижу ли я то же самое, что и он, мимо нас горделиво проезжал в мини-вэне неугомонный крошка-кадавр.

– Что?! – нервно повторила я.

И тогда братец слегка посторонился, открывая мне вид на спрятанный в зарослях предмет.

– Так не бывает, – пробормотала я, нечеловеческим усилием воли не позволяя своим ногам подкоситься и с треском обрушить меня в кусты.

Не то чтобы я очень боялась поцарапаться или попортить декоративные растения, просто не хотелось привлекать чье-либо ненужное внимание к своеобразной «изюминке» садово-паркового ансамбля.

К БОЛЬШОМУ ЧЕРНОМУ ЧЕМОДАНУ!

– Надо же! Совсем как наш! – простодушно удивился Зяма.

– Не совсем, – я взяла себя в руки. – Наш был матерчатый, а этот – кожаный. Очень дорогая вещь.

– Надо посмотреть, что внутри, – любопытный братец потянулся к застежке.

– Нет! Не надо!..

Анджело услышал крик и оглянулся, но никого не увидел. Очевидно, протестующий женский вопль донесся из-за стены, с улицы. Это было некстати: подозрительный шум мог привлечь внимание полицейского патруля.

Анджело немного подождал, напряженно прислушиваясь, но крик не повторился.

Он свернул газету, встал с лавочки, вышел за калитку и спрятался за старым платаном, осматривая переулок, одним концом вливавшийся в оживленную Виа Национале.

Там высилась закругленная будка охранника.

Другой конец переулка тонул в густой тени. Там Анджело и парочку болванов ждала машина.

Анджело отодвинулся от дерева и повернул голову, чтобы увидеть французское окно со шторами цвета жидкого меда.

В этот момент свет в окне погас.

Анджело бросил газету, мысленно помянул святых покровителей охотников и стрелков – Эгидия, Кристину, Евстафия и Губерта – и положил ладонь на спрятанную под пиджаком кобуру.

– Здесь темно! – сказала я, так и не придумав, как остановить любознательного братца в его неразумном стремлении ознакомиться с содержимым подозрительного чемодана.

Думала ли я, что там спрятан еще один труп?

Даже не знаю.

Если бы у меня было время на размышления, я бы поняла, что это маловероятно. В конце концов, предыдущий кадавр поместился в предыдущий чемодан лишь потому, что был карликовых габаритов. Я не знала, какова итальянская статистика по смертности среди лилипутов, но не заканчивают же все они свой жизненный путь в этом проклятом сквере?! И в этих проклятых чемоданах!

– Точно, так мы ничего не разглядим, надо вытащить его отсюда, – легко согласился со мною Зяма и энергично поволок чемодан из кустов.

Этот саркофаг тоже был на колесиках, и я испытала головокружительное ощущение дежавю.

– Не переживай, мы только до фонаря и обратно! – спинным мозгом уловив мое растущее беспокойство, заверил меня Зяма. – Посмотрим, что там, и сразу же вернем на место!

До ближайшего уличного фонаря от калитки идти было метров пятнадцать по тихой улочке, похожей на толстую змею: в средней части она была заметно выше, – то есть «толще», чем по краям, а черный асфальт блестел, как спина мокрой гадюки. Сбоку рифленной шкуркой тянулась полоска брусчатки, а за ней разявил треугольную пасть крутой овражек. В золотушном свете одинокого фонаря выглядело это все довольно-таки зловеще.

Болваны Паоло и Луиджи терпеливо играли в кошки-мышки: ждали, когда жертва сама откроет им дверь.

Врываться в квартиру с боем они не собирались, потому что Анджело велел им действовать тихо, а штурм бронированной двери и тишина – понятия несовместимые, это даже болванам было понятно.

Паоло и Луиджи засели на площадке между этажами. В подъезде было темно: свет на лестнице при появлении человека включался поэтапно и только на несколько секунд, необходимых для преодоления очередного марша.

Приговоренная «мышка» активно чем-то шуршала в квартире, но наружу пока не высовывалась. Ничего интересного в подъезде на шесть респектабельных квартир не происходило.