Сам без оружия - Алексей Фомичев

— А мужчины имеют право сходить налево.

— Хам!

Коварный план Дианы сразу дал сбой. В купе Зинштейна сидел здоровый розоволицый американец, которого офицеры видели при посадке на перроне. Он тоже ехал первым классом, но до этого момента из своего купе не выходил. Сейчас же американец вольготно развалился на диване, попыхивая ароматной сигарой и держа в руках бокал с коричневатой жидкостью. Такой же бокал был и у режиссера. А на столе стояла бутылка с яркой этикеткой, на которой был изображен жокей на лошади. Виски «Блантонс» — дорогая вещь, отметил про себя Щепкин. А еще он отметил, что режиссер уже опьянел, но пока самую малость. Зато вполне расположен для откровенного разговора. Если бы не этот американец…

Зинштейн повернул голову на стук, ухмыльнулся.

— А, господа меценаты, директора… Прошу. Проходите, проходите… Рад, гм… весьма… даже очень.

Он не настолько был пьян, каким хотел казаться, понял вдруг Щепкин. Но с чего такая паршивая игра?

Капитан перехватил пристальный взгляд Дианы, та тоже не понимала причины преображения вежливого и улыбчивого режиссера.

— Прима наша, Диана… рад, всегда рад…

— У вас тут весело, — приняла игру Холодова. — Виски пьете.

— Садитесь, господа… — Зинштейн сделал рукой широкий жест. — Да, вот виски… бурбон. А это наш сосед и попутчик Джек Браун. Из Америки. Из…

Режиссер повернулся к американцу:

— Прости, Джек, откуда ты?

— Чикаго, — блеснул тот белозубой улыбкой. — Джек Браун, джентльмены. Бизнесмен и игрок. Весьма рад.

Говорил Браун на русском с сильным истинно американским акцентом, но вполне понятно. И фразы строил почти правильно.

Был он каким-то излишне веселым, полным оптимизма и излучал радость, что было весьма редким зрелищем в России на третьем году войны.

Щепкин назвал себя и представил остальных. Браун удивленно вскинул брови.

— Синема. Прекрасно! Я люблю смотреть синема. У нас в Штатах много известных артистов.

— Надо выпить за встречу! — Гоглидзе выставил на стол две бутылки — коньяк и водку.

Браун довольно булькнул.

— Русская водка просто превосходна. И хотя я привык к виски и джину, но водка мне нравится!

— Так угощайтесь, господин Браун! У нас этого добра навалом!

— Навалом?! Да, понимай… много-много.

Гоглидзе налил американцу рюмку, а Белкин достал из небольшой сумки тарелку с нарезанными солеными огурчиками, дольки сала, порезанный хлеб. Потом выставил блюдо с осетриной, банку с икрой. Всем этим его снабдили в вагоне-ресторане.

Браун чокнулся по очереди со всеми, довольно приговаривая «я это уже видел», опрокинул рюмку и по примеру Белкина закусил ломтиком сала с хлебом.

— Файн! Ветшина!.. Сало просто замечательно! У нас так не делают!.. да, сало у вас замечательно! А вот бизнес плохо.

— А что так? — спросил Гоглидзе, подливая американцу еще водки. Он хотел споить этого заезжего бизнесмена и увести его от Зинштейна, чтобы Щепкин мог нормально с тем поговорить. — Почему это плохо?

— Делать бизнес в Россия тяжело! — упрямо повторил Браун. — Ваши… купцы, фабриканты, особенно чиновники не честно… тэрмс… условия. Брать… берут деньги, требуют… Купцы завышают цены, не умеют выполнять договор. Мы недовольны… Мои друзья уехали домой. Они будут делать бизнес в Южной Америке и Китае, но только не в России. Сорри! Я говорил… говорит правда!

Он вновь опрокинул рюмку, закусил огурчиком, вдобавок бросил в рот несколько ломтей семги, довольно закрыл глаза и стал жевать.

— Да, у нас любят обманывать! — вдруг заявил Зинштейн. — К сожалению, это беда России. Обманывают во всем.

Щепкин подозрительно глянул на режиссера. А ведь он имеет в виду кого-то конкретно. Иначе с чего бы это так заговорил?!

— Кстати, Григорий… — обратился к Белкину Зинштейн.

— Викторович, — подсказал тот.

— Благодарю. Григорий Викторович, вы с какими камерами работали? «Пате», «Дебри»?

— Ну да… — с заминкой ответил Белкин, выкладывая на стол хлеб.

Зинштейн подозрительно посмотрел на него и вдруг спросил:

— А как это — «голландский угол»?

Белкин понял, что попался, но продолжал игру:

— Могу и в углу снять… Не вопрос. Закусывайте, Сергей Михайлович.

Зинштейн побледнел. Обернулся к Гоглидзе, который уже разливал по третьему разу.

— Георгий…

— Давай просто по имени, дорогой, — махнул тот рукой.

— Вы же директор. Вы найдете бок-офис?

— Да сколько угодно! Что угодно привезу. Достать — не проблема.

Диана толкнула Щепкина под локоть и указала взглядом на еще больше побледневшего режиссера. Кажется, вся конспирация летела к черту. Зинштейн раскусил горе-синематографистов за две минуты.

— Бок-офис есть касса, — встрял Браун, кивая Гоглидзе, который пододвигал ему рюмку. — Это ясно.

— Вам! Но не нашему директору! — сдавленным голосом произнес Зинштейн.

Он покосился на Диану, вздохнул.

— Я так полагаю, мне глупо спрашивать, в каких театрах вы играли? Что такое «инженю»?

Диана легкомысленно улыбнулась.

— Сереженька, я только ступаю на этот полный загадок и трудностей путь. «Инженю» — это амплуа.

— И часто вы… выходили на сцену?

— Бывало. И не раз. Но только не на театральную. Мальчики, мне кто-нибудь нальет? Я хочу попробовать этот замечательный бурбон…

Браун и Гоглидзе одновременно потянулись к бутылке и помешали друг другу, неловко столкнув тарелку с семгой на ноги американцу.

— Шит!

— Извините, Джек! — Гоглидзе протянул тому салфетку. — Это надо срочно замыть. Идемте!

— Я тоже испачкался, — заявил Белкин, отряхивая штанину.

Он первым вышел из купе. Ротмистр почти силком поднял огорченного американца. Тот пожимал плечами и говорил, что это «эрунда» и что надо выпить «на посошъёк». Здоровый черт, даже водка не берет, хотя он уже грамм двести вылакал, а до этого грамм сто пятьдесят виски засадил. Не американец, а сибиряк какой-то!

Дождавшись, пока Гоглидзе уведет Брауна, Щепкин пересел ближе к Зинштейну. Тот испуганно отшатнулся.

— Что с вами, Сергей Михайлович? Лишнего приняли?

Зинштейн вздохнул, покосился на бокал с виски, отодвинул от себя.

— Кто вы? — спросил он немного дрожащим голосом. — Кто вы на самом деле?

— Ну здрассьте! — Щепкин укоризненно покачал головой. — Вы вроде бы трезвый еще! Забыли, кто я?

— Я помню, кем вы мне представились! И кем представили своих друзей. Оператор, директор, актриса! Прима!

Он бросил затравленный взгляд на Диану, та ответила обворожительной улыбкой.

— А на самом деле оператор ничего не понимает в съемке. Директор впервые слышит о кассе, гримерша Виолетта оказывается простой… Лукомский, сволочь, подсунул мне свою девку. Хотел пристроить в синема! А как пел! Мастерица, волшебница, золотые ручки! Знал ведь, что обман раскроется поздно и я не смогу надавать ему пощечин! Художник рисует как посредственный ученик художественной школы. Вокруг меня одни самозванцы! Выходит, и вы, Василий Сергеевич, тоже?

Впечатленный гневной тирадой режиссера Щепкин как-то пропустил упоминание о гримере и художнике. Состояние Зинштейна его заботило куда больше. Этак и до истерики дойдет, а она точно ни к чему.

— Вы… вы… деньги!.. О боже! — Зинштейн сжал кулаки. — Вы украли эти деньги! И теперь нас ждет тюрьма! Каторга! Это невыносимо!

— Сергей Михайлович, придите в себя! Какая тюрьма? Деньги мои! И я их вкладываю в дело! Приедем в Москву, попросите свежих столичных газет. Увидите заметки о начале съемок нашего фильма. Какой же вор будет кричать об этом на всю страну?

Щепкин положил руку на плечо Зинштейна, заставляя его замолчать.

— Да, небольшие накладки с персоналом. Но это мелочи. Что мы, не найдем оператора? Или гримера? Что до Дианы… вот увидите, как раскроется ее талант! Вы же это сами признали! Ну?

Упоминание о газетах и Диане немного успокоили режиссера. Тот искательно покосился на Диану и вновь получил обворожительную улыбку. Слабый румянец выступил на щеках Зинштейна.

— Но придется начинать сначала!

— У нас еще есть время! Актеры есть, персонал наберем. Дадим телеграмму в газеты Владивостока о том, что нужны специалисты. Хоть один-то там есть, уверяю вас! Это я знаю наверняка! Не стану же я вкладывать такие деньги в пшик?!

— Откуда вы можете знать?

— Я бывал во Владивостоке и занимался делом, связанным с синема, — спокойно объяснил Щепкин. — Кстати, что такое бок-офис, и я знаю.

— Но сценарий! Мне надо писать сценарий, а времени все меньше! Я хотел начать работу, однако и художник слабоват. Вот его творение.

Зинштейн вытащил альбом, раскрыл его. На одной странице был нарисован столик в купе, причем вполне неплохо. На второй человек в длинном плаще. Во всяком случае, Щепкин и Холодова так решили. Однако даже им было видно, что автор шаржа явно не досидел на уроках, поэтому рисунок вышел, мягко говоря, слабым.