Имя мое — память - Энн Брашерс

«Наверное, это можно назвать душевной болезнью, — говорила себе Люси, когда у нее случались неприятности. — А может, я на правильном пути. Видимо, многие ненормальные люди тоже на правильном пути».

Это можно было назвать бесплодной попыткой найти разумное объяснение. И она принялась искать нелогичное объяснение, которое лучше всего подходило бы к тому, что она испытала. Люси надеялась на свою внутреннюю гармоничность, которая ее не подводила.

Считается, что доступ к прошлым жизням можно получить с помощью гипноза. Это называется возвращением в прошлую жизнь. То есть мы предполагаем существование прошлых жизней, что само по себе странно, но Люси пока старалась не придавать этому значения. Она принимала это временно, в качестве гипотезы. Догадки теперь сопровождали ее постоянно.

Итак, из данного предположения следовало, что в прошлой жизни Люси была той самой английской девушкой. Это казалось неправдоподобным. Это означало бы, что тот огромный дом действительно существует или существовал где-то прежде, очевидно, в Англии. Это означало бы, что у нее была когда-то мать, которая занималась садоводством и умерла, когда она была маленькой. Это означало бы, что существовал реальный парень, которого она любила и называла Дэниелом, отождествляя его в своих мечтах с ее Дэниелом из средней школы, и который умер.

Это означало бы, что существовала когда-то записка, оставленная для… для нее. Это означало бы, что эти вещи существуют в реальном мире и она может найти их, если они не утрачены или уничтожены. Чтобы связать мысленные образы с вещами в реальном мире, понадобилось бы усилие воображения, но именно это и предполагала ее гипотеза. Люси хотелось все выяснить. Она не успокоится, пока не сделает этого. Люси намеревалась ни на мгновение не давать спуску своему помешательству; нельзя было допустить, чтобы оно продолжало преследовать ее. Если существуют реальное место, дом и записка, она намерена попытаться найти их.

Ее летний перерыв в занятиях и в самом деле оборачивался каникулами, когда она отдыхала от здравомыслия. Люси вскользь вспомнила о Дане, понадеявшись, что в конце сможет без приключений вернуться назад.

Она захотела узнать о Софии, и я рассказал ей. Не все, но многое. Она слушала с таким вниманием, словно сама это вспоминала. Так или иначе, именно это я нафантазировал в часы, которые принужден был проводить без нее.

— Так что мы сделали, когда отправились в пустыню?

Она немного подшучивала надо мной, все еще ставя под сомнение мои слова и дожидаясь, когда я рассержусь. Но стала более снисходительна и начала мне верить. Вопреки себе, начала верить тому, что я рассказывал ей о моем прошлом. Но, спрашивая меня о себе, когда я припоминал ее участие в этих приключениях, она по-прежнему просто играла.

— Сначала мы очень торопились. Как я говорил, мне надо было увезти тебя от моего ужасного брата.

— А потом?

Мне нравилось, когда она снимала туфли и устраивалась на кровати рядом со мной.

— Мы поехали медленнее. В пустыне не видно было ни души. Мы почувствовали себя в безопасности. Ты проголодалась и съела почти всю еду.

— Неправда.

— Правда. Прожорливая девочка.

— Во мне было пятьсот стоунов?

Я покачал головой, мысленным взором представляя ее такой, какой она была.

— Едва ли. Ты была такой же стройной и красивой, как сейчас.

— Итак, я была прожорливой и съела всю еду. А дальше?

— Я развел огонь, установил очень примитивный навес и положил под него одеяла.

Она кивнула.

— Но тут мы оба увидели на небе потрясающие звезды и вылезли из-под навеса.

— Как здорово! А что было потом?

— Мы стали нежно любить друг друга под открытым небом.

Мне нравилось смотреть, как вспыхивают ее щеки.

— Нет, этого не было.

Я улыбнулся.

— Ты права, не было.

— Не было? — разочарованно протянула она.

— Нет. — Осмелев, я коснулся ее щеки. — Но мне хотелось.

— Может, мне тоже. Почему же мы этого не сделали?

Она подтянула колени к груди.

— Потому что ты была замужем за моим братом.

— Тем самым, который пытался меня задушить?

— Да. Он был убийственно ревнив, поскольку думал, что я предал его и использовал тебя. Я не хотел, чтобы он оказался прав.

— Но он того заслуживал.

— Верно. Но мы заслуживали лучшего.

На ее лице отразилось волнение.

— Ты так считаешь?

— Да. С тобой остаются сожаления. Со временем они коверкают душу. Даже если ты не в состоянии вспомнить. — Я прикоснулся к ее ногам, на которых были носки. Как я жаждал прикоснуться к каждой части ее тела. — Так или иначе, у нас еще будет шанс.

Не знаю, что стряслось с Софией в ту ночь, но, придя ко мне на следующее утро, она была какой-то другой. Серьезной и настойчивой.

— Доктор Берк ошибся на твой счет. Ты поправишься.

Я не мог ей лгать.

— Правда! — воскликнула она.

— Скажи это моим легким.

— Обязательно.

София обвила меня руками и прижалась щекой к моей груди. Она всегда переживала, если кто-то видел нас вместе, но теперь, похоже, это ее не заботило.

Она долго не выпускала меня из объятий, а потом подняла голову и прошептала:

— Так ужасно, что на твою долю выпали эти страдания. Не могу спокойно думать о том, что ты перенес. Ты заслуживаешь лучшего.

— Все нормально, — поспешно произнес я. — Со мной бывало и хуже.

Глаза ее были полны печали, а я не хотел, чтобы кто-то из нас тосковал.

— Но от этого боль не уменьшается, так ведь?

— Нет, не так, — возразил я. — Боль — это страх, а я не боюсь. Я знаю, что скоро обрету новое тело.

— Ты говоришь, твое тело — это как комната, в которую можно войти и из которой можно выйти. — Ее руки лежали на моих плечах. — Но ведь это — ты.

Мне вдруг стало досадно. Я указал на свою грудь.

— Это не я. Тело разрушается, но я — нет. — Не хотелось, чтобы она смотрела на меня с сочувствием. Мне претило выглядеть перед ней слабым. — Обещаю. Я снова стану здоровым и разыщу тебя.

София посмотрела на меня с нежностью. Потом немного помолчала, и мне пришло в голову, что она выглядит старше, чем в первый день, когда я очнулся и увидел ее.

— Мы заслуживаем лучшего, — прошептала она.

— И нам станет лучше.

— Правда?

— Да, конечно. Я ничего не имею против этого. Если надо, я могу подождать еще, потому что знаю, что снова буду с тобой и снова буду сильным. Я стану заботиться о тебе, любить тебя и сделаю счастливой.

— Ты и так делаешь меня счастливой.

Она обняла меня, и я осознал, что плачу, уткнувшись в ее плечо. Меня так сильно лихорадило, что я едва сдерживал дрожь.

— Еще одно, пожалуй, — произнесла она.

— Что такое?

— Когда ты опять меня найдешь, как я узнаю, что это ты?

— Я скажу тебе.

— А если я тебе не поверю? Я упрямая девчонка.

Я крепко прижал ее к себе.

— Да, упрямая. Но ты не безнадежна.

В последний солнечный день моей жизни София принесла мне пальто своего отца и повела на прогулку. Помню, каких усилий мне стоило при ходьбе удержаться на ногах. Мы отошли достаточно далеко от дома, чтобы позабыть о том, что это госпиталь. София была в ярко-голубой шерстяной шапочке и ворсистом красном платье, одно прикосновение к которому доставляло мне удовольствие. Она походила не на медсестру, а на прелестную беззаботную девушку, прогуливающуюся по саду с возлюбленным. Такими мы себя воображали.

Мы нашли освещенный солнцем клочок травы и легли на него. Чувствуя солнечное тепло и приятную тяжесть головы Софии на своем плече, я обхватил ее руками. Как мне хотелось затаиться в этом мгновении, чтобы следующий миг никогда не наступил. Мы смотрели в благоговейной тишине, как на мысок ее ботинка уселась желтая бабочка.

— Здесь был когда-то сад бабочек, — сказала София. — Самая изумительная вещь, которую я когда-либо видела. — Она с улыбкой повернулась ко мне. — Ну, из того, что видел ты, может, и не самая изумительная.

Я рассмеялся. Мне нравился ее голос. Я хотел, чтобы она продолжала говорить, и, похоже, она об этом догадывалась.

— Там были тысячи, десятки тысяч разноцветных бабочек. А видел бы ты цветы! Я была очень маленькая и иногда ложилась, позволяя бабочкам садиться на себя. Я старалась не смеяться, когда они щекотались.

— Жаль, я не видел, — сказал я, наблюдая за слабым подрагиванием крылышек бабочки, сидящей на ее ботинке.

— Сад разбила моя мама. Она славилась своими садами.

— Правда?

— Да. И еще красотой. И энергичностью.

— Энергичностью?

— Она любила все делать быстро. Отец называл ее непоседой, потому что она и минуты не могла постоять спокойно.

— А бабочки? Что с ними случилось?

— После ее смерти они пропали. Отец не пытался ухаживать за садом.