Жертва тайги - Алексей Макеев

Антон обнимает его, силится поднять с земли, но не может. Почему-то совсем нет в руках прежней силы. Изошла куда-то вся, истончилась. Спина уже дрожит, в ушах стоит звон.

Отчаянный страшный крик рвется из его горла. Но он не слышит своего голоса, только хлопает пересохшим ртом. Антон будто онемел, отчего-то стал безъязыким.

Кто-то темный стоит впереди. Громадные ичиги, стертые на носках, подвязаны размочаленной бечевкой.

Антон поднимает глаза и видит, что это Лембит.

Чухонец стоит, щерится во всю пасть, по-волчьи, сжимая в руках ружье, сверлит его горящим сатанинским взглядом и зовет:

— Ну, иди уже. Чего не идешь?

— Так ты же стрелять будешь.

— Может, и буду. Тебе-то что за беда? Ты ведь и так уже дохлый.

— Врешь ты все, сволочь! Ты же в меня не попал!

— Не я, так другие. Какая разница? Все равно же мертвый и всегда теперь таким будешь.

Много людей. Очень. Ирина с детьми. Чеботарь. Геонка с Одакой. Сергей с Валерьянычем.

Тесно стоят. Плечом к плечу. Смотрят на него с каким-то немым укором.

Он идет к ним. Бредет и бредет, а все никак не приблизится. Будто тужится вхолостую на какой-то беговой дорожке. Уже и спина в испарине, ноги жгутом скрутило, а все никак. Все без толку.

В лицо веет гарью и диким смрадом. Вот она, тварь! Уже совсем близко. Она кружится над ними, щелкает зубищами, хлопает громадными перепончатыми крыльями. Все ниже, и ниже, и ниже.

Но ее никто не видит. Только он!

Антон кричит. Орет и орет. Но они его не слышат. Да и сам он тоже.

Он очнулся от толчка в плечо, распахнул глаза, сфокусировал взгляд, и от ужаса дыхание его перехватило. В двух шагах с ружьем наперевес стоял Авдей. На фоне Валерьяныча, скалой возвышающегося за его спиной, он выглядел как какой-то пацан-недомерок. На его мерзкой харе подрагивала сладкая елейная улыбочка. Вот-вот от смеха прыснет:

— Ты что же, бесстыдник, думаешь, что я тебе померещился? Да нет же, паря. Это и в самом деле я. Не пробуй за железки свои хвататься по простоте душевной. Не скрою, злой я на тебя нынче. Не так, как давеча. Побольше. Подкузьмил ты мне, поганец. Потому и не будет тебе больше от меня никакого послабления. Только ворохнешься, вмиг обрею. Оба ушка запросто отрежу и носишко твой пронырливый до кучки прихвачу. Станешь ты у меня тогда еще глаже, чем корешок твой, кругленький да ровненький, совсем как тыковка. Роток, глазенки да четыре дырочки. Моргнуть не успеешь. Знаешь же, что я могу, да? — Авдей обождал немного, убедился в том, что Антон в полной мере усвоил его недвусмысленное предупреждение, и продолжил: — Вот и хорошо, коли так. А теперь бери-ка дружка своего закадычного, грузи его на горб да тащи в лодку. Давай уже, паря, пошустрей, не томи. Недосуг мне тут лишку с вами прохлаждаться. Кроме вас, замудонцев редкостных, еще дел невпроворот.

Антон попробовал растолкать Ингтонку, привести его в чувство, но тот только слабо простонал, не открывая глаз. Даже когда Антон, подсев, взваливал приятеля на плечо, ни одна мышца его безвольно обвисшего тела не напряглась. Вроде не живой человек, а какой-то тяжеленный мешок с костями.

Погрузить Ингтонку в лодку помог Валерьяныч. При этом Антон старался заглянуть в его глаза, в продажную поганую душонку, но зря. У него так ничего и не вышло. Мужик упорно косил морду в сторону, как будто действительно испытывал порядочные угрызения совести.

— Ну вот и славненько, — подытожил Авдей, когда они закончили укладывать раненого. — Люблю, когда ты смирный да обходительный. Теперь и сам следом залазь. Вон туда, чтобы ты у меня завсегда на глазке был.

Моторка оказалась той же знакомой дюралькой, на которой накануне вечером Валерьяныч переправил их с Ингтонкой через реку. Шла она ходко и, несмотря на немалую загрузку, с приподнятым носом, касалась бурлящего потока только серединой широкого, слегка закругленного днища.

Понемногу светало. Постепенно проявлялись, выплывали из темени очертания крутых скалистых берегов, черные головки топляков, пляшущих по краям быстрины, частые высокие заломы.

Антон сидел на переднем сиденье, ощущая, как беспрестанно тычется ему в спину ружейный ствол, и с трудом ворочал перекаленными мозгами: «Значит, их теперь уже четверо? Это против меня одного. Если Геонка и жив еще, то на серьезную помощь с его стороны, конечно же, не стоит и рассчитывать. Староват он больно для такой рубиловки.

Даже если я разживусь каким-то оружием, то отбиться от такой оравы будет очень трудно, если вообще возможно. Один сволочной Валерьяныч чего стоит! Да и эти уродцы, Авдей да чухонец, тоже не слабого десятка. Стреляют они все получше меня. Нет. Вряд ли из этой затеи выйдет что-либо путное.

Может, взять да сигануть сейчас через борт, а там будь что будет?.. Нет. Это тоже не вариант. Не успею. Даже если и успел бы, то что дальше? Были бы берега пологими, тогда еще куда ни шло. А так не стоит и дергаться понапрасну. Только свой конец беспонтово приблизишь и ничего больше. Что же там у них, на этой чухонской заимке, за сходняк такой? Чем же эти братцы-хватцы таким секретным промышляют?»

На кордон они приплыли еще до восхода солнца. Его первые лучи только слегка позолотили самые макушки сопок. На причале никого не было.

«Решил, как видно, мурло чухонское, никакой торжественной встречи мне не устраивать. Мол, не по Сеньке шапка, — про себя съехидничал Антон. — А жаль, конечно. Не терпится поскорей поручкаться да потискаться по-дружески. Соскучился я по нему, другу сердешному».

— Ты чего застыл-то? — Авдей грубо пихнул его стволом под ребро. — Хватай своего дикаря безухого под микитки и сигай на бережок.

— Так я же его сам через борт не перетащу.

— Подсобим, не боись. Давай, говорю.

Он и Валерьяныч выволокли Ингтонку из лодки и устроили у Антона на плече.

— Куда пошел-то, гость дорогой? Заворачивай. Вон по той стежке, над берегом, — направил его Авдей.

Антон не переча сошел со знакомой тропинки, ведущей, как он помнил, через темную урему к дому Лембита, на другую, едва заметную в густой траве. Она тянулась над высоким обрывом вдоль Сукпая.

Шли они довольно долго, по прикидкам Антона, не меньше полукилометра. Он уже вконец запыхался, согнулся под тяжестью Ингтонки в три погибели.

— Все. Притопали, — скомандовал Авдей.

Антон освободился от груза и, тяжело дыша, завертел головой по сторонам. Нигде в пределах видимости не было ничего, что хоть отдаленно напоминало бы какое-то строение.

«Неужели нас здесь и кончат?!» — В груди Антона моментально похолодело.

— Не робей, милок. — Авдей хохотнул так, словно прочитал его мысли.

Он нагнулся, разгреб рукой опавшую листву, открыл ключом невзрачный замок с короткими тонкими дужками. Потом мужик ухватился за какой-то кривой сук под ногами, напряг спину. Под распахнувшимся люком, обложенным дерном, открылся квадратный лаз в какую-то темную сырую нору.

— Поживешь еще сколько-нибудь, если, конечно, мудровать не станешь, — заявил Авдей. — Сдается мне, что ты ума уже набрался, понял, что за каждую твою промашку большой взыск с тебя будет. Так, нет? Ныряй, рыбка ты наша. А болезного корешка твоего мы тебе после подбросим. Давай, не томи. Лезь уже.

Антон подошел к люку, присел, нерешительно взялся руками за края толстого стального швеллера, из которого была сварена рама, и с душевным трепетом заглянул в непроглядную темень.

— Не боись. Там не глубоко, метра четыре от силы, — подбодрил его Авдей и не удержался, поюродствовал напоследок: — Жилье, конечно, не ахти какое роскошное. Но тут уж не обессудь. Зато вот чем тебя обрадую. Сейчас ты там еще с одним дружком своим закадычным встретишься. Будете с ним в охотку языками молоть.

Антон осторожно пролез в люк, повисел немного на швеллере, спрыгнул, чувствительно отбил себе пятки и завалился на спину. Он выругался, поднялся, задрал голову, развел руки в стороны в готовности принять Ингтонку. Но наверху вышла какая-то заминка.

Потом в проеме появилась башка Авдея, который заявил:

— Ладно, сидите пока вдвоем. Просторней будет. Только уж не шуметь мне тут. Чтоб никакого буйства.

Когда тяжелая крышка люка с грохотом захлопнулась, Антон нашарил рукой стену, прижался к ней спиной и сполз на землю. Надо было дождаться, пока глаза привыкнут к наступившей темноте. Но время шло, а вокруг по-прежнему царил густой беспросветный мрак. Крышка прилегала к раме настолько плотно, что между ними не осталось ни малейшей щелочки.

Вспомнив о том, что сказал на прощание Авдей, Антон прислушался, стараясь уловить хоть какой-то смутный намек на присутствие рядом неведомого собрата по несчастью. Но в помещении стояла полная, совершенно ничем не нарушаемая тишина.

Потрогав стену, он на ощупь определил, что она представляет собой идеально ровную кладку. Даже раствор между гладко обтесанными камнями был зачищен самым тщательным образом, так, что руке буквально не за что оказалось зацепиться. Это открытие его, естественно, не обрадовало, но предаваться отчаянию он не собирался. Надо было скрупулезно обследовать все помещение.