Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста - Еремей Парнов

— Это что-то новое. — Лебедева с удивлением взглянула на Дмитрия Васильевича. Она знала его много лет, но таким, как сейчас, видела впервые. — Насчет дороги я, быть может, с тобой и соглашусь. Мы, если хочешь, даже думать привыкли от одного телеграфного столба до другого. Что же касается всего остального — извини, не понимаю. Инфантилизм какой-то еще выдумал!

— Скажешь, нет? — Он хитро прищурил глаз. — Взять хоть тебя. О возрасте деликатно умалчиваю.

— И правильно делаешь.

— Но ведь ты до неприличия инфантильна!

— Чушь!

— Генеральша, доцент, а все Тася! — Северьянов засмеялся. — И через тридцать лет такой останешься. Как вас зовут, бабушка? — прошепелявил он, скорчив смешную рожу. — Тася!

— Так это для тебя, — не выдержав, фыркнула Анастасия Михайловна и добавила со значением: — Ди-ма!.. Надеюсь, мы всегда будем друг для друга Димами и Тасями? — подчеркнула она, согнав улыбку. — Сколько бы нам ни было лет.

— Да, конечно… Как там Светка? Ты давно ее не видела?

— Ужасно! — Лебедева виновато всплеснула руками. — Все дела, понимаешь, дела, наша вечная московская закрученность… Она, конечно, совершенно правильно сделала, что ушла от этого скобаря, но, по-моему, это здорово ее подкосило.

— Ничего, — Северьянов успокоительно покачал головой. — Перемелется — мука будет, надо дать ей время зализать раны. Вы, девочки, живучи, как кошки.

— И не стыдно?

— Ни капельки. А все потому, что я, мать, всегда обо всех помню. Я, да будет тебе известно, Светке сюрприз приготовил.

— Какой?

— Не скажу. Это пока тайна.

— Даже от меня?

— Просто сглазить боюсь, Тася.

— Тогда и вправду лучше молчи.

— Ты когда хочешь улететь?

— Первым же самолетом.

— Отчего так торопишься? Мы ведь даже с тобой и не загуляли как следует. В пятницу будет прием на правительственном, так сказать, уровне. Оставайся.

— В Москве догуляем, у меня дети, семья… Соскучилась, понимаешь. А работу свою я, Дмитрий Васильевич, выполнила, теперь слово за твоими геологами.

— Да знаю я, как ты работала, — отмахнулся он с обычной небрежностью. — Все уши прожужжали: «Анастасия Михайловна», «Анастасия Михайловна»… Венгры от нее без ума, чеха она очаровала. Суперзвезда, а не женщина.

— Да, я такая.

— Но твоему Дугэрсурэну я выдам по первое число. Голову откручу прохиндею!

— Не смей, Дима! Он ни в чем не виноват. Я сама напросилась.

— Но зачем? Зачем тебя туда понесло? Там же еще конь не валялся. Даже буровую не завезли.

— Если честно, не знаю. Дурацкая любознательность. Хотелось порасспросить на месте, самой во всем разобраться. А если уж быть до конца честной, я поехала из-за керекссуров. Иной возможности увидеть их у меня не было.

— Так ведь не твое это дело, Анастасия Михайловна! Не твое. Ишь туристка выискалась на мою голову.

— Ты целиком и полностью прав, Дима, но так уж вышло, прости. К тому же во всей этой кутерьме есть и своя хорошая сторона. У меня появилась идея.

— В самом деле? Еще до анализов, до всего? — Северьянов заинтересованно поднял брови, но вездеход в это время опять крепко тряхнуло, и он опять сжался, обозначив желваки, не думая ни о чем, кроме чашки горячего сладкого чая. Термос, перекатывавшийся в железном желобе, был безнадежно пуст.

— Думаю, что кое-что смогу сказать тебе еще до анализов, — твердо пообещала Лебедева. — Подниму материал, проверю как следует, посоветуюсь с Игнатием Сергеевичем. Если все действительно пойдет так, как мне кажется, то я выдам тебе диагностический признак. По крайней мере косвенный.

— И на том спасибо.

— Значит, мы обо всем договорились?

— Конечно, все материалы будут направлять на кафедру на твое имя… У меня к тебе еще одна маленькая просьба, Тася… В конце лета мы устраиваем у себя в СЭВе совещание по известной тебе проблеме. Я бы хотел, чтобы ты выступила.

— Если будет с чем.

— А это уж от тебя зависит, золотце. Одним словом, я на тебя крепко рассчитываю.

XV

Над Приморским кружил устойчивый антициклон, и солнце палило немилосердно. Проплавав около двух часов в маске в подводных «цехах» комбината, Светлана Рунова не заметила, как сожгла спину. Пришлось занять у заводских водолазов тельняшку. Она хоть и стесняла с непривычки движения, зато согревала в холодных слоях, вклинившихся узкими полосами.

Все нужные ей пробы диатомовых и планктона Светлана взяла, но Юра предложил осмотреть мидиевые садки, и она, преодолевая озноб, снова полезла в море. Отказать «водяному человеку» было никак невозможно, да и самолюбие не позволяло. Юра чутко страховал ее снизу, каждый раз поднимаясь навстречу, когда она четким заученным движением шла в глубину. Забрав очередную пробу, он провожал ныряльщицу дружелюбным взмахом руки и зорко следил, пока не исчезало за трепещущим зеркалом золотистое пламя волос. Плавала Светлана Андреевна виртуозно, и Юра прощал ей пренебрежительное отношение к аквалангу.

В воде обросшие гроздями мидий канаты напоминали обугленные столбы. Светлане казалось, что она скользит вдоль запутанных ходов сгоревшего лабиринта, где остались одни искореженные колонны, еще поддерживающие эфемерную, отмеченную точками поплавков кровлю, откуда струился неверный раздробленный свет. Призраки завладели затопленным пепелищем. Где-то в темных углах клубились, подобрав осыпанные бляшками щупальца, спруты, растворяясь в мутном сиянии, всплывали пульсирующие купола медуз. Даже суетливые жадные рыбки, сновавшие вдоль ракушечных друз, казались похожими на рогатых химер.

Светлана попробовала было поиграть с крохотным чудовищем, да жаль — не хватило дыхания.

Конечно, с аквалангом было бы куда сподручнее, но утром сжатый в баллонах воздух чуть не довел ее до дурноты. Явственно примешивался запашок паленой резины. Светлана понимала, что ощущение, скорее всего, было субъективным, вызванным общим недомоганием, но от акваланга пришлось отказаться.

— Дерет кожу, — капризно поежившись, объяснила она.

Опасения марикультурщиков были вполне оправданны. Плантацию неистово осаждали морские звезды. В кристальной воде, чуть курящейся солнечным туманом, они горели ядовитыми насыщенными цветами, которые безуспешно искал Ван Гог в часы безумия.

Дышащие приоткрытые щели раковин приманили всю королевскую рать. Колючие солнечники, декадентски утонченные малиново-красные лизастроземы[4] — никто не остался глух к сладкому запаху трепещущей в створках плоти. Вездесущие патирии ухитрились пролезть даже сквозь ячеи сетей.