Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада

— Меня вы не проведете…

Его жена взвизгивает:

— Он весь в крови…

А Минна:

— О, мой линолеум! Он же блестел, как зеркало!

Зайденцопф орет:

— Господин Беербоом! Господин Куфальт! Помогите, прошу вас…

В несколько прыжков они скатываются вниз по лестнице. Прямо на полу лежит Бертольд в своем грубошерстном пальто. Рот его открыт, лицо бледное, лоб залит кровью, он без сознания.

— Прошу вас, дети мои, отнесите несчастного в вашу спальню. На лоб достаточно положить холодный компресс. Минна, подайте вашему брату Куфальту полотенце…

Не так-то легко тащить вверх по крутой, тускло освещенной лестнице, покрытой скользким, как лед, линолеумом, человека в глубоком обмороке, чьи конечности будто свинцом налиты и то и дело норовят разлететься в стороны, как шарики ртути.

— Давайте положим его сюда, на кровать рядом с моей, — говорит Беербоом. — Мне будет сподручнее врезать ему по роже, когда проспится… До чего ж люблю такие радости…

— Надо бы сразу сделать ему компресс.

— Еще чего! Из-за какой-то ерундовой царапины? Обойдется! Поглядели бы вы, как меня отделывали в тюряге! Под орех!

— А чего вы, собственно, взъелись на Бертольда? Вроде ничего плохого он вам не сделал?

— Мне бы так нализаться, как он! Просто завидки берут. В последний раз я прилично набрался на Рождество в двадцать восьмом году: пили политуру из столярки…

— Здорово, ребята, — вполне явственно произносит вдруг пьяный Бертольд и садится. — Видать, сверзился чуток шибче, чем хотел. Зато Волосатика в угол припер, — пришлось ему-таки впустить меня сюда! Завтра пастор вправит ему за это мозги!

— Да вы трезвы, как стеклышко, — возмущается Беербоом. — В таком случае подло заставлять других тащить себя по лестнице.

— С чего ты взял? Ну, поддатый я, поддатый, это само собой. Просто я не пьянею, как вы, молокососы. Когда я выпью, мне все нипочем, а вы всего боитесь. Выпив, я способен на все, а вы — ни на что… Слушайте, ребята, шикарная идея: кто-нибудь из вас, — ну, скажем, вот ты, блондинчик-ангелок, — скажешь Волосатику, мол, приспичило выйти за чем-то в город. А сам пойдешь и возьмешь бутылку.

— Бред, — заявляет Беербоом. — После восьми он нас из дому не выпустит, хоть тресни. Да и где взять деньги?

— Где деньги, где деньги? Есть у вас денежки, овечки тюремные. Вы же ради них вкалываете. А я… Поглядите на руки — ничего не держат, такая трясучка напала.

— И ты еще бахвалишься этим, старый пропойца!

— Где уж мне бахвалиться! — сразу меняет тон Бертольд. — Беда, да и только! Нет, решено: отблагодарю Волосатика за все. Опять вступлю в «Синий крест». Поклянусь не пить и слово сдержу. Настоящий мужчина может все, что захочет. Ну, а если и не сдержусь, то разве что самую малость…

— Скажи-ка, — спрашивает вдруг Беербоом, — ты хоть сидел?

И Бертольд уже опять ухмыляется:

— Да нет, браток, врать не буду. Чего не было, того не было. Я всего лишь тунеядец и пьяница.

— Тогда зачем сюда лезешь? — Беербоом пылает праведным гневом. — Этот приют для сидевших! Работать не желаешь, а жрать желаешь. Чтоб мы на тебя ишачили?

— О-о, только не заводись, — опять начинает скулить пьяница. — Не люблю ни с кем ссориться. Мне сейчас до того хорошо, я опять здесь, у старого доброго Волосатика. Слушай, шикарная идея! У меня тут в кармане кое-что есть. — Он роется в кармане и вытаскивает на свет божий аккуратную стопку бумажек. — Это рецепты, вернее, бланки для рецептов. Сегодня утром спер у одного лекаря.

— Чего это тебя к врачу понесло?

— Просто взял и пошел на прием, никому не заказано. А уже в кабинете попросил у него взаймы пять марок. Он поднял крик, дескать, это наглость, убирайтесь, мол, вон, и все такое. А я ему спокойненько так — уйду, мол, коли дадите, чего прошу. Он по комнате бегает, руками хлопает, словно курица крыльями, а я сижу себе, посиживаю. Кончилось дело тем, что он выскочил из кабинета звать на помощь, чтобы меня, значит, выставить. А я рецептики со стола — хвать и по-тихому смылся.

— Ну и что? На кой тебе эти рецепты? Что с ними делать?

— В том-то вся и соль. Выпишем на бланках морфий, кокаин и прочее добро, а потом загоним у ночных кабаков.

— Толково. А сумеешь выписать рецепт-то?

— А то! Я ведь с одним лекарем знакомство водил! Еще бы мне не уметь! Пойдет как по маслу.

— Вот откуда у тебя деньги, старый алкаш! Ну погоди. Когда я…

Звенит колокольчик.

— Ужинать! Идешь с нами?

— Лучше полежу здесь, ребята. Стоит подумать о еде, как все нутро выворачивает. Такой уж желудок.

— Ну, лежи, коли охота. Но смотри, шелудивый пес, если только дотронешься до наших вещей!..

— Чего взъелись? Я просто подремлю! Нужны мне ваши вещи! Мне уже давно никаких вещей не нужно.

На следующее утро уже в половине девятого Куфальт в машинописном бюро. Он пока сидит без дела, другие работают. Их тут много, не то десять, не то двенадцать человек, явились и тут же уселись за столы. Все пишут одни только адреса, кто от руки, кто на машинке.

Бледнолицый Беербоом тоже сидит за столом рядом с Куфальтом и строчит как одержимый.

— За тысячу адресов платят четыре пятьдесят, — шепчет он. — Хочу сегодня спроворить не меньше полутора тысяч. Две с половиной марки вычтут за содержание в приюте, почти пять марок мои. Здорово, а?

— А можно успеть полторы тысячи?

— Ясное дело. Вчера написал почти пятьсот, а сегодня я ведь уже набил руку.

Тут появляется папаша Зайденцопф в люстриновом пиджаке. За ним семенит человечек с седой бородкой клинышком и головой, голой, как колено. Зайденцопф проходит между столами в глубь комнаты и обратно, два раза произносит, ни к кому не обращаясь, «доброе утро!» и удаляется. Лысый молча следует за ним.

Куфальт все еще сидит, как приклеенный, и от нечего делать глядит в окно. Садик весь в зелени, и травка кажется такой свежей.

— А садик тоже наш? — шепотом спрашивает он Беербоома.

— Наш-то наш, да только вход туда нашему брату заказан. Он — так, для блезиру, чтобы пыль в глаза пускать, если кто заявится с проверкой…

Куфальт улыбается в знак полного понимания.

Один из пишущих на машинке, долговязый парень, вдруг говорит вполголоса, но так, что все слышат:

— Вот напишем эту партию адресов и опять закукуем без работы.

— А сколько еще осталось?

— Тридцать тысяч.

— Этого хватит максимум на два дня. А потом опять сиди и жди у моря погоды.

— До той поры, может, еще что подвернется.

— Как же, дожидайся!

Лысый вновь вырастает на пороге, на этот раз с конвертом в руках:

— Господин Куфальт, напишите-ка вот тут свой адрес. Просто свой собственный адрес: господину Вилли Куфальту, Гамбург, Апфельштрассе, приют «Мирная обитель». А лучше не можете? Ладно, поглядим.

Он исчезает с конвертом в руке, и Куфальт опять принимается разглядывать садик.

Один из работающих вдруг спрашивает соседа:

— Что вы будете делать, когда работа здесь кончится?

— Сам не знаю, останется только уповать на благотворителей.

— Меня, может, возьмут агентом по продаже пылесосов.

— В таком случае можете сразу вешаться. Пылесосы идут еще хуже, чем маргарин.

В разговор включается новый голос:

— А воск для натирки полов и пульверизаторы пока еще покупают.

— Да вы что? Это было когда-то. А теперь все давно всё проели.

Опять появляется тот лысый; на лице его написано безмерное удивление.

— Надеюсь, всем известно, что разговаривать здесь запрещено? Настоятельно прошу помнить об этом!

— А никто и не разговаривает, господин Мергенталь.

— Еще раз убедительно прошу. Все вы знаете, что воспоследует за нарушение правил работы в бюро. Может, кое-кто из вас предпочитает очутиться на улице? — В ответ раздается только скрип перьев, стук машинок. — Господин Куфальт, господин Зайденцопф просит вам передать, что вам следовало бы стать врачом.

— Мне — врачом? Почему это?

— А потому, что почерк у вас абсолютно неразборчивый. Вы когда-нибудь а жизни работали в конторе? Так-так. Странная была контора, по всей видимости. Но на машинке-то вы можете печатать?

— О, да!

— Это вы так считаете. Однако у меня нет оснований вам верить.

— Но я на самом деле умею печатать на машинке. И даже вполне прилично.

— Слепым методом? И всеми десятью пальцами?

Куфальт мнется:

— Не совсем. Но шестью свободно.

— Вот видите. А на деле тычете, наверное, двумя пальцами и радуетесь, найдя нужную букву. Сначала вам придется привести машинку в порядок. То есть разобрать, почистить и смазать. Справитесь?

— Зависит от того, какая марка.

— Машинка «мерседес». Ну что ж, за работу!

— Мне понадобятся бензин, масло и тряпка.