Он украл мои сны - Федор Московцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот день, увидев её в офисе после того, как переговорил с Халанским, Андрей моментально забыл свои страхи, отбросил подозрения и ревность – так открыта была её улыбка, таким счастьем светились её глаза. С работы они поехали в «Замок на песках», поужинав, отправились к ней домой. Таня готовилась к встрече, домашние – мать с братом, были отправлены к бабушке. Ей хотелось, чтобы эта встреча произошла в привычной обстановке, дома, а не в гостинице или на съемной квартире.
Обстановка её комнаты изменилась с тех пор, когда он тут последний раз бывал. Вместо мягкой мебели кроваво-алой раскраски появилась кровать, покрытая пледом нежно-персикового цвета.
Рисунок бледно-зеленых с цветами на длинных стеблях обоев повторял плавные изгибы лилий, и это придавало всей обстановке хрупкую томность болотных растений. Высокое зеркало стояло слегка наклонно в раме из переплетенных тонких стеблей, которые заканчивались нераспустившимися венчиками цветов, и эта рама сообщала зеркальной поверхности свежесть воды. Перед кроватью лежала шкура медведя.
– Андрей! Мой любимый Андрей!
Больше Таня ничего не могла выговорить.
Она видела его тяжёлый, блестевший желанием взгляд, она смотрела на него, и глаза её затуманивала страсть. Огонь, пылавший у неё в крови, пламя, сжигавшее её лоно, горячее дыхание, распалявшее её грудь, влажный жар чела волной прихлынули к её устам, и Таня впилась в губы своего возлюбленного долгим поцелуем, пламенным и свежим, как цветок, окропленный росой.
– Ты скучал без меня? – спросила она, оторвавшись.
– Безумно.
– Надеюсь, за женщинами не ухаживал?
– Ну вот ещё! Конечно нет… Какая ты красивая!
И вдруг с мольбой в голосе она сказала:
– Андрей, я люблю тебя. Не уезжай, оставайся здесь со мной, или давай я с тобой поеду в Питер, только не оставляй меня здесь одну! Не бросай меня здесь, слышишь! Я не могу здесь одна без тебя, без любви!
Он ответил ей резко, грубо, что даже слишком любит её, что только о ней и думает:
– Готов порвать тебя на меха!
Резкость его ответа восхитила и успокоила её больше всяких любовных клятв и нежных уверений. Она улыбнулась и стала раздеваться.
– Как там твоя театральная школа? – спросил он.
– Обожаю эти курсы.
Взглянув на пианино, массивный Krakauer, стоящий посередине комнаты, за которым провела столько часов, она сказала, что забросила музыкальные занятия, хотя у неё всё очень хорошо получается настолько, что одно время подумывала насчет создания джаз-банда, и увлеклась актерским мастерством. И, раздеваясь, она тихонько повторяла всё время вертевшиеся у неё на языке стихи:
«…Наивная уверенность откуда,И как в любви, непостоянной страсти,Я нахожу спокойствие и счастье?Все оттого, что друга полюбилаТак хорошо, с такою нежной силой,В себе соединяя неизменноВсе то, что есть в особе совершенной,
Видишь, я не похудела…
Чем будет он всегда во мне пленен,Едва лишь встретится со мною он.Он ищет красоты – прекрасной стану,Ума – божественной пред ним предстану.
Я даже скорее пополнела, но не очень.
Пусть мне поверят – не солгу я, право,Когда ему воздам я в этом славу:Он добродетель доказал мне честно,Но и моя теперь ему известна.Все, что он хочет, что любовь желает,Что знает он, иль слышит, иль читает,Все есть во мне – но только для него,Другой не отыскал бы ничего».
Андрей с удовольствием слушал стихи. Он вспомнил – когда-то Таня прислала ему это стихотворение по электронной почте – за несколько дней до того, как впервые отдалась ему. Сделала чудный подарок на его день рождения.
– Какая прелесть, – сказал он. – Ну, пойди же ко мне.
Она спустила блузку спокойным чарующе грациозным движением. Но из желания потомить Андрея, а также из любви к сцене она продолжила своё выступление:
«Все радости во мне находит он, -Так чем в других он будет соблазнен?И если трудно верным быть одной,Он тысячу найдет во мне самой:Коль хочет, пусть меняет их беспечно,
Все ж от меня не отойдет он вечно!»
Он позвал её, привлек к себе. Она выскользнула у него из рук и, подойдя к зеркалу, продолжала декламировать и играть:
«Так я живу при нем, в часы свиданья,А без него, клянусь, не в состояньиЯ мысль иметь такую, чтобы он,Её узнав, был ею оскорблен».
Она согнула колени и присела сначала слегка, затем ниже, потом, вытянув вперед левую ногу и отведя назад правую, сделала глубокий реверанс:
«Так жизнь моя мне сделалась священна,Так видеть друга жажду неизменно».
Он опять позвал её, уже нетерпеливо. Но она снова присела, не спеша, с забавной точностью проделывая все движения. И продолжала декламировать и делать реверансы:
«Когда беседую с друзьями иль с родными,Им отвечая, тягощусь я ими,И знает каждый, что взамен егоХотела б видеть друга своего»…
Она с полной серьезностью, старательно, на совесть разыгрывала свою сцену. Хотя некоторые её позы казались нелепыми, так как для их оправдания нужна была юбка, почти все были красивы и все без исключения увлекательны. Они подчеркивали упругость мускулов при общей мягкости линий; каждое движение выявляло гармоничную стройность всех частей её юного тела, обычно не столь заметную.
Облекая свою наготу в благопристойные позы и наивные речи, она волею судьбы и по собственной прихоти превращалась в изящное произведение искусства, в аллегорию невинности, и в устах этой ожившей статуэтки восхитительно чисто звучали эти замечательные стихи.
Зачарованный, Андрей дал ей довести сцену до конца. Наблюдая за церемонными движениями совершенно голой девушки, он с удовольствием отмечал, что такое сугубо публичное зрелище, как театральная сцена, разыгрывается перед ним одним.
«Когда в далёкий путь, величествен и странен,
Чрез Тихий океан пустился англичанин»,
А она меж тем, начав новое выступление, любовалась в зеркало своими молодыми, недавно расцветшими грудями, своим легким станом, чуть худощавыми изящными руками с тонкими запястьями, стройными ногами и воодушевлялась, воспламенялась при мысли, что всё это принадлежит её возлюбленному; легкий румянец играл на словно накрашенных щеках.
«На дивном острове, где бриг пристал тогда,Царица, девочка по имени Ти-да,Браслет из раковин пришельцу отдавая,Хотела с ним рабой плыть из родного края.И целых тридцать дней слыхал любимый другИз бронзовой груди немолчный страстный стукСреди циновок, там, в бамбуковой палатке.Но все ж заранее, в тот самый месяц сладкий,Ти-да, готовая к разлуке с давних пор,Воздвигла для себя сандаловый костер.А путник уловил, чуть бледный, над волнамиТот странный аромат, что посылало пламя».
Он приподнялся на постели, опершись на локоть, и громко сказал:
– Ну, а теперь иди, иди же ко мне!
И Таня, вся зардевшаяся и оживленная, скользнула к нему:
– Так ты думаешь, что я не люблю тебя!..
Покорная и разомлевшая, она запрокинула голову, подставив его поцелуям глаза, осененные длинными ресницами, и полуоткрытый рот, в котором влажно поблескивали зубы.
Вдруг она вскочила на колени. В устремленных в пространство глазах застыл немой вопрос. Она явственно увидела мать, что-то, как в немом кино, говорившую, и Таня прочитала по её губам: «Таня! Выбрось Андрея из головы – он не будет хорошим отцом для твоих детей! Таня, дочь… я не могу себе представить, что было бы сейчас со мной, если бы я в своё время вместо папы Вити выбрала какого-то женатика…» Из Таниного горла вырвался стон, протяжный и жалобный, как звук органа. Отвернувшись, она глухо сказала:
– Пойдём на кухню. Попьем чай. Просто попьем чай.
Накинув шелковый халат, она выскользнула из комнаты.
Андрей недоуменно уставился в пустой дверной проём, затем перевёл взгляд то место, которое сильнее всего пострадало от Таниной выходки. Он мысленно выругался. Ох уж эта непокорная одалиска, по своеволию равная больному зубу. Однозначно: в ней проснулась определенная тяга к замысловатым сюжетам. Что за игру она затеяла?
Трусы надевались с трудом… да… какие великие надежды возлагались на эту встречу! Он вышел на кухню – всклокоченный, неудержимый, в глазах его зримо наливались гроздья гнева. Таня накрывала на стол – чашки, блюдца, сладости, уже закипевший чайник. В её поспешной устремленности, в небрежно завязанном халате и в растрепанных волосах чувствовалась подлинная взволнованность.
Андрей возмущенно выдал километры сравнений и интерпретаций произошедшего, Таня слушала, тревожно на него поглядывая. Нынешняя ситуация явилась закономерным развитием тех инстинктов, которые зашевелились в ней еще год назад, когда она задумалась о создании семьи. Глядя на него, такого злого и взъерошенного, она сказала:
