Друг моего отца (СИ) - Чер Алекс

– Но Романов нашёл меня сам?

– Да-А! – корчился я, ощущая, как пульсирует кровь, как напряглись яйца.

– Ты получил свои ответы? – работала она рукой неумело, но рьяно.

– Ещё не все, – уже уплывал, отключался я под её напором. – Придётся собирать правду, как головоломку. По частям.

– И последний вопрос, – сжала она ладонь. – Кто стрелял в отца?

– Я-а-а-а! – дёрнулся я, и по животу потёк горячий сгусток.

Чёрт тебя побери, Яна!

Толчками извергал я семя, и тонул в накатывающем волнами оргазме.

Чёрт побери тебя!

Глава 35. Яна

– Арман, пожалуйста, не трогай меня, – отстранилась я.

После ужина в доме Эбнеров, я разбирала вещи в выделенной нам комнате.

Арман хотел остановиться в Зальцбурге в гостинице, но Эбнер настоял и увёз нас к себе.

– Что бы я ни добавил к сказанному, правды это не изменит, – устало сел он на кровать. – Однажды ты бы узнала всё равно.

– Арман, я слышала всё, что ты сказал: это было решение отца. И что тебе оно далось непросто. И что иначе было нельзя. Честно, не представляю, как вообще можно с этим жить. Но дай мне время. Прийти в себя. Как-то осознать. Пока мне даже думать об этом тяжело.

– Хорошо, – он встал. – Приходи к нам на веранду. Будем пить чай.

– О, нет! Пить я ничего не буду. Я после ужина более чем сыта.

– Тогда просто посидишь с нами.

Я кивнула, но мне катастрофически требовалось остаться одной и поплакать.

И я сползла на пол и уткнулась в колени, едва он ушёл.

В этой шумной большой дружной семье мне, как никогда, было плохо.

Именно потому, что здесь так хорошо друг к другу относились. Так искренне радовались гостям. Так приветливо распахивали близким людям двери своих домов и души. И не объяснить почему меня душили слёзы. Это даже не зависть. Не обида. Не чувство собственной ущербности из-за того, что меня чего-то лишили с детства. У каждого своя судьба. Не гоже на неё роптать. Но на фоне чужого счастья, благополучия, достатка так остро отзывалось, что этого не хватало. Родителей, семьи, поддержки. И обделённость звенела в душе как пустое ведро.

Как ни старалась бабаня, но, как ей меня, так и мне её, было мало. И вроде только всё пошло на лад, да не всё…

Нашлась мать – оказалась не мать, а самка собаки.

Нашла близкого любимого человека – оказался убийца отца.

Это снаружи я казалась такой понимающей, спокойной и рассудительной. Боль не давала дышать. Эмоции хлестали через край. Вот и требовалось их как-то сбросить, чтобы не захлебнуться. Что с этим делать, я решу потом, когда буду знать всю правду.

А пока хотелось нарыдаться вдоволь. Умыться слезами, потом холодной водой.

И жить дальше.

– Плакала? – вздохнул Арман, когда я опустилась с ним рядом на диванчик.

– Прости, – уткнулась в его плечо. К счастью, он сидел один.

Я даже урвала один короткий целительный поцелуй, а потом пришла Рита с подносом закусок, прибежали дети. И Эбнер, точнее Вениамин Наумович, присеменил со вторым подносом с чаем вслед за женой.

И оттого как Арман возился с девочкой лет семи и мальчиком чуть постарше снова захотелось плакать. Чтобы этих слёз никто не видел, я ушла к окну. Присела за шторой на низкий подоконник в полукруглом эркере. И хотела бы что-нибудь разглядеть за окном, но видела только тёплую подсветку в маленьком по-осеннему жухлом саду.

– Он дал зарок, что не женится, пока не отдаст долг, – притулился рядом на подоконник Эбнер.

– Долг моему отцу?

– Нет, его дочери. Тебе, – он вздохнул. – Но как изворотлива судьба.

– Долг. И все-то оказались ему должны, всех озадачил. Армана отец попросил себя убить. Меня – его простить. Что он попросил сделать вас? – сквозь полное опустошение во мне вдруг проснулось негодование. Злость на отца за то, что он так легко распоряжался чужими судьбами.

– Я жизнь этому посвятил. Тому, что попросил сделать твой отец, – грустно улыбнулся Эбнер. – Я тогда тоже злился, как ты, когда узнал с какой просьбой он пришёл к Арману. Посчитал, что он смалодушничал, переложил ответственность. Заварил кашу, а сам в кусты. Психанул, струсил, дрогнул. И что же это за дружба такая, когда за тебя просят спустить курок. Хотел счёты с жизнью свести – сам бы и стрелялся. Ему там в могиле всё равно, это Арману пришлось с этим жить.

– Как он посмел вообще такое просить, – вспыхнула я, а потом вдруг вспомнила слова старого князя, что отец доверился не тому, и остыла. А может, всё было не так? Ведь всё это тоже со слов Армана. – И какой должна быть причина, чтобы такое попросить? И что хуже – эту просьбу исполнить?

Эбнер тяжело вздохнул, видимо, подбирая слова, но ответить не успел.

– Деда, – заскочила за штору девочка.

Запыхавшаяся, вспотевшая, она что-то говорила на немецком. Она и «деда» сказала по-своему, я на уровне инстинктов это «прочитала». А вот то, что она скороговоркой лопотала дальше – не разобрала совсем. Зато неожиданно поняла, что ответил ей Эбнер. «Возьми. Но играйте, а не балуйтесь. А то накажу», – как-то так. Надо же! Я перевела, хотя учила язык давно, ещё в школе. Но я учила его хорошо, и мне всегда нравился немецкий.

Девочка послушно кивнула и унеслась.

– Война, – обернулся ко мне Эбнер, когда после топота убегающих ног, всё стихло.

– Война? – не поняла я.

– Причина согласиться у Армана была одна – война. К тому времени уже многие погибли. Жена Армана, внук Романова, другие люди, чьи-то мужья, дети, братья, сыновья. Твоя бабушка и ты могли быть следующими. Тео, заботу о котором мне поручил Андрей, и тот в свои невинные десять лет уже был приговорён. Старый князь был настроен решительно. Дело было уже не в картинах, не в наследстве, не в богатстве. Началась откровенная резня. Никто её не хотел, и никто не знал, как положить этому конец.

– И мой отец нашёл такой выход? – нахмурилась я.

– Да. Но тяжесть ответственности за это решение взял на себя Арман. Ведь освободителем стал тот, кто нашёл в себе силы спустить курок и предложить договор. Он застрелил Андрея. И с Романовым они заключили перемирие. Арман делает с картинами Андрея что хочет. Только с одним условием: всё, на что найдутся владельцы – вернётся владельцам. Всё, вывезенное из России – вернётся домой. Арман не может завещать полученное своим детям, только любому музею страны. Или может создать свой. Но… – он посмотрел на меня внимательно.

– Но мой отец не подписывал это соглашение, ведь уже был мёртв. И его единственная дочь погибла. То есть у него не должно было остаться наследников. А оказалось – есть я.

– Поэтому только после смерти князя ты и могла появиться на свет как дочь Зверя, как правнучка Мартина Ноймана, – развёл он руками. – Но князь всегда был хитёр и умён. И видимо, не поверил в твою смерть. Старый пройдоха мог бы умереть раньше. Но не умер. И терпения ему не занимать. Он ждал почти двадцать лет. И дождался. Он тебя нашёл.

– И что же теперь будет?

– Трудно сказать, – пожал покатыми плечами Эбнер. – Но следующий, кто спустит курок, снова развяжет войну.

«Кроме меня», – щёлкнуло в мозгу. Ведь я имею право отомстить за отца. Вот почему старый пердун прощупывал почву как я отношусь к Арману. Не хочу ли поквитаться? Ведь и бабушка была настроена против Чекаева. А она, наверно, могла бы взрастить эту ненависть во мне. Но Эбнер прав: как изворотлива судьба. Где должна была взойти ненависть, выросла любовь. Вот только от одного до другого всего один шаг, а иногда всего… один выстрел.

– Тео, – вспомнила я. – Вы сказали: «Тео». Это Теодор Бломберг?

– Да, я жизнь посвятил наследию твоего отца и заботе о Тео, – пожал он плечами.

– Так вот что знали вы, а не знал Арман? Про Теодора. Он сказал, что правду ещё придётся сложить из кусочков, как головоломку. Никто из вас не знает всего.

– И кроме твоего отца никогда не знал.

– Провалиться, – подскочила я и наткнулась на Армана. – И ты всё это время здесь стоял?