И жизнь, и слезы, и любовь - Валерия

Ничего от меня не добившись, Шуйский отправился на работу.

А я опять сбежала. Села на Павелецком вокзале в мой любимый поезд Москва — Саратов и уехала в Аткарск, к маме и папе. С собой взяла Тёму, потому что этого своего мальчика я дома оставить никак не могла: сын по-прежнему был для Шуйского источником раздражения.

К Ане Шуйский с самого начала иначе относился. Правда, любовь к дочери он выказывал странно:

— Если Аню заберешь, я тебя…

Анюта осталась с Машей. Когда она рядом, можно за ребенка не волноваться. Я понимала, что другого выхода у меня нет.

Я прожила с сыном в Аткарске до августа. Взяла с собой факс: проклятая моя ответственная натура! Я ведь, как-никак, директор. Шуйскому я официально заявила, что не могу ходить на работу по состоянию здоровья, взяла больничный. Но трудиться на благо семьи продолжать готова: будем решать вопросы по телефону и факсу. Шуйский стал забрасывать меня факсами. Конечно, не сам, а через подставное лицо — девочку, которая была моим заместителем. Она разыгрывала роль возмущенного сотрудника, замученного ответственными дедами в отсутствие лентяя-начальника. Этот спектакль в эпистолярном жанре длился три месяца.

Шуйский ни разу не позвонил мне, своей беременной жене!

Правда, я прекрасно понимала, чьих рук дело эти все послания: мне ли не знать стиль изложения моего супруга?! Тогда я еще, видимо, была в состоянии включиться в игру. Переписка была весьма пламенная — жаль, послания, которые я отправляла в ответ, не сохранились!..

Незадолго до родов мне пришлось вернуться и Москву. Надо было оформить обменную карту беременной — бумагу, без которой женщину не возьмут рожать ни в один сколько-нибудь приличный роддом. Документ этот можно оформить только в женской консультации по месту прописки.

Прихожу в женскую консультацию к участковому доктору. Она меня спрашивает:

— Где-то я вас видела: вы у нас раньше не лечились?

— Нет, не лечилась.

— А откуда я вас знаю?

И смех, и грех.

Вы бы видели ее лицо после того, как ей кто-то объяснил, кто я и что я собираюсь рожать в Москве на общих основаниях! Конечно, можно было воспользовался услугами аткарского роддома, но так рисковать не хотелось. Денег на платные роды у меня, естественно, не было. В консультации я заявила:

— Буду рожать там, куда отвезут.

Несмотря на все эти хлопоты, я нашла время посетить моего духовного отца. Через батюшку-то Шуйский и узнал, что я в столице. (Я жила у замечательной женщины, ставшей моей подругой, — продюсера, работающей по сей день в жанре классической музыки, Татьяны Винницкой. Она совершенно Шуйского не боялась. Говорила:

— Только пусть попробует сунуться.)

Шуйский стал обзванивать всех знакомых, чтобы отыскать меня.

Батюшка стал меня уговаривать позвонить мужу. Я позвонила.

Шуйский был в покаянном состоянии духа. Не знаю, что на него подействовало: то ли беседы с батюшкой, то ли разлука.

— Лера, я ничего от тебя не хочу. Я хочу быть, как отец, спокоен, что ты родишь в нормальном месте. Приезжай домой. Если не хочешь, можешь со мной не общаться.

Он спрашивает:

— Ты приедешь поздравить меня с днем рождения?

Я отвечаю:

— Саш, я не могу сейчас приехать — я не получила у батюшки на это благословения. Без благословения я не поеду.

Я не явилась поздравить с днем рождения законного супруга. Но Шуйский и не собирался скучать — не тот кадр. Он отправился в ресторан с какой-то девицей, которая приехала аж из самого Питера.

Шуйский взял Аню (у няни был выходной день) и отправился с ней и новой пассией в ресторан. Откушав хорошенько в сим заведении, они отправились домой.

На следующий день, 26 августа, я явилась домой. (Перед этим мне удалось дозвониться до батюшки и получить его благословение.)

Была такая радостная встреча! Я была так счастлива видеть снова Анютку и няню Машу! Мы с Анькой не могли оторваться друг от друга — столько времени не виделись, так много хотелось рассказать друг другу! Дома так хорошо, чисто! Анютка очень ждала появления братика. Но все равно, помню, удивлялась:

— Мама, а почему у тебя уже такой животик большой?..

Я приехала с вещами, начала их разбирать. Шуйский отсутствовал: уехал куда-то по делам.

Беседую с дочкой:

— Анюта, а где ты вчера была?

— Мы с папой в ресторан ходили. С нами была одна тетя. Я только не помню, как ее звали.

Я как заведенная продолжаю разбирать вещи.

— А они с папой спали в вашей спальне! — продолжила дочь.

— Как они спали в нашей спальне?

Я так и застыла на месте.

— Как-как? Как вы с папой спите! Мама, она такая большая была, что никуда не помещалась!

Нормально. Звонит, умоляет прийти, а сам такое вытворяет, еще и при ребенке!

Я звоню Шуйскому (он в тот момент присутствовал на каком-то важном совещании) и говорю:

— Я все поняла, кроме одного: почему ты выбрал такую большую девушку, которая никуда не помещалась?

К Анютке у него никаких претензий быть не могло: девочка большая — сам знал, на что шел. Я провела ревизию домашнего хозяйства. Соковыжималка грязная — месье и мадам, видите ли, пили соки. Спросила у няни, на сколько персон был накрыт стол. Няня ответила.

Я тут же опять стала собирать вещи: благо, я не все еще разобрала. Собралась и опять уехала к подруге — пожила у нее еще с неделю.

Шуйский стал мне туда названивать, как обычно, с мольбами:

— Ты ничего не понимаешь, ты меня не знаешь…

В общем, ничего нового не сообщил, я все это сто раз слышала. Но в тот момент время работало не на меня. Мне скоро рожать. Родить мне хотелось нормально, в больнице, где есть хорошие врачи, так как у меня не все со здоровьем было благополучно.

И, если честно, я готова согласиться с тем, что измена подогревает чувства. Видимо, чувства тогда еще были. Я опять вернулась к Шуйскому.

Но тут следует понять, в каком я была положении. На последних месяцах беременности, измотанная, без денег, без поддержки мужского плеча. Знаете, как этого хочется женщине, когда она ждет ребенка? Хочется, чтобы рядом был не какой-нибудь там мужчина, а отец малыша. Это инстинкт. Это физиология. Издевательства слегка подзабылись. По чужим людям скитаться было уже просто неудобно. Анютка по мне истосковалась.

Я вернулась к Шуйскому с надеждой, с верой в оздоровление нашего брака. Это был и его шанс вернуть семью. Шанс, которым он не воспользовался. Возвращение стало агонией моей любви к мужу. Больше мое чувство к нему не возродилось.

Сначала все было хорошо. Я вдруг осознала: нет вещи более приятной и полезной, чем виноватый муж. Это просто какой-то ангел Божий, а не Шуйский! Целых две недели отец семейства нечто невообразимое бренчал на гитаре — без слуха и голоса. Тем не менее я была тронута. Очень романтично исполнял романсы на собственные стихи при луне! Говорил, что я самая замечательная на свете…