Далекий светлый терем (сборник 1985) - Юрий Никитин

Пока он останавливал коня и разворачивался, я, положив клевец и шит на траву, дразнил его, растягивая рот обеими руками и высунув язык. Пусть выгляжу как клоун, но и он, бла-а-ародный рыцарь, сражается с клоуном!

Снова он пронесся, как смерч из металла и ярости, развернулся в двух десятках шагов, пришпорил коня… Я уворачивался, отскакивал, скоро конь уже выбился из сил и скакал, хрипя и покрываясь потом, с удил капала пена, всадник уже гневно сыпал проклятиями, но все еще держался красиво и ух как благородно, мне никак не удавалось его приземлить. Наконец он в ярости отшвырнул копье, легко вытащил из ножен двуручный меч.

Он поехал ко мне шагом. Лунный свет холодно и мертво играл на широком лезвии. Всадник зловеще улыбался, я каким-то образом видел это сквозь узкую щель забрала.

Я похолодел, собрался. Он приблизился, левая рука привычно закрыла грудь щитом, правая начала заносить меч для разящего удара…

— Это как раз в твоей манере, — сказал я громко. — Конным на пешего!

— Трус, — сказал он высокомерно.

— Почему? Разве я бегу? Просто я обращаю твое внимание, что трус ты, ибо пользуешься преимуществом.

Он задержал меч, затем очень медленно, словно его вела чужая сила, слез с коня, бросил повод. Конь заржал и отпрянул, а Виктор пошел на меня.

Огромный двуручный меч он держал одной рукой, держал легко и я отразил первый пробный удар с трудом. Он понял, что сокрушить меня нетрудно, заулыбался зло и победно.

— Ты подонок, сволочь и трус, — сказал я громко и убежденно, — и я докажу это, хоть ты и сильнее меня…

— Каким образом? — спросил он зло.

— А вот каким…

Я плюнул ему в глаза. Он инстинктивно отшатнулся, на миг закрыл глаза, и я ударил его ногой по пальцам, что сжимали меч.

Он опомнился, хотел рвануться за оружием, но я стерег каждое движение, и боевой топор в моей руке был наготове.

— Ты бы убил меня, — сказал я, — я знаю… Но ты позер и трус, и я убью тебя тем, что покажу тебя таким, какой ты есть… А пока — живи!

Я кивнул в сторону меча, что лежал в сторонке на траве, Виктор бочком отступил, прыгнул к оружию, и я быстро разбежался, и пока он поднимал меч, с силой оттолкнулся, птицей взлетел в воздух, мелькнула внизу россыпь мокрых камней, я упал на той стороне у самого края, на четвереньках отбежал, ибо земля начала осыпаться, в безопасном месте поднялся на ноги и обернулся.

Он стоял на той стороне и потрясал мечом. Железный рыцарь, красивая металлическая статуя, ожившая и грозная!

— Смерд! Холоп!.. Грязный виллан! Низкорожденный раб!

— Помолчи о низости, — крикнул я. — Ты мастер по этой части, тут я соперничать не берусь.

— Ты поплатишься, — сказал он, задыхаясь от ярости. — Раб, свинья! Ты поплатишься очень скоро!

Он повернулся, быстро пошел прочь от обрыва. Я наблюдал, как он поймал коня, взгромоздился с трудом и вломился в заросли.

Я шагнул было по тропинке, оглянулся, повинуясь импульсу, рыцарский замок уже исчез с горизонта, хотя я сделал всего несколько шагов.

Дорогу загораживали кусты. Я с усилием раздвигал ветки — слишком высокий, чтобы мчаться на четвереньках, как пользовались тропкой лесные обитатели. Земля вытоптана, через плотные заросли пробит туннель, словно здесь постоянно носится стадо диких кабанов.

Я ощутил тепло и запах гари раньше, чем увидел огонь. Расстилалась большая поляна, в середине пылал огромный костер, вокруг сидели десятка три полуобнаженных звероватых мужчин. Все с палицами, некоторые с примитивными копьями.

Колеблясь, я осторожно отступил в кусты, чтобы успеть разобраться, понять, чем вызвана именно такая проекция, как вдруг сильные руки схватили меня сзади за шею. Я рванулся, но острая боль скрутила тело, я бессильно повис, ощутил удар в поясницу и упал плашмя.

Меня ухватили за ноги и поволокли. Я пытался закрыть лицо, выворачивался, оберегая глаза от сучьев на земле. Боль несколько раз кольнула ладони, видно, разодрал о камни.

Голоса приближались. Костер дохнул теплом, я видел отсветы жаркого пламени на деревьях. Меня швырнули возле огня, я с трудом приподнялся, сел. В спину жгло, но дикари смотрели с жутким интересом, и я опасался шевелиться.

— Поймали? — раздался за моей спиной сильный голос. — В жертву Мардуху его!

Из-за костра вышел молодой загорелый красавец огромного роста, мускулистый, широкий в плечах и тонкий в поясе. На нем была лишь набедренная повязка из шкуры леопарда, на бронзовой коже проступала татуировка, характерная, как отметил я автоматически, для древних славян и германцев в пору их этнической общности.

Я смотрел в глаза Виктору, не отрывая взгляда, а в его глазах насмешливое торжество уступало место раздражению.

— Сейчас ты узнаешь, что такое быть зажаренным заживо, — процедил он. — Мои воины на аппетит не жалуются! От тебя останутся только косточки, да и то не больше спички.

— Мардух — бог богов, а не людоедов, — сказал я отчетливо. — Мар, мор — смерть, в переводе не нуждается. Мор-дух… Мардух — верховный бог просвещенного Вавилона. Ты опять передергиваешь, позер и шулер!

— К столбу его! — крикнул он яростно.

— Трус…

— Быстрее!

— И подонок…

Меня схватили, рывком поставили на ноги. В трех шагах появился вкопанный в землю столб, и меня швырнули вперед. В тело врезались сухожилия крупного животного, острая боль рванула руки. Я не мог даже дергаться, туго привязанный к столбу, а дикари уже начали медленный танец, что все ускорялся и ускорялся.

Виктор взял три копья, остановился в трех шагах напротив меня. Дикари плясали, глаза горели, зубы в пламени костров блестели багровым, словно по ним уже бежала моя кровь.

— Лови свою смерть, ничтожество!

Он размахнулся, швырнул копье. Я видел, как выскользнула смерть из его руки, но не уклонился: шла битва за Таню, а мускулами и мечами ее не выиграть.

Копье ударило, сорвав клок кожи с левого бока, вонзилось в столб. Стало больно и горячо, теплота потекла вниз по бедру, начала скапливаться в обуви.

Виктор рассматривал меня насмешливо, лицо его было красивым и жестоким.

— Трус, — сказал я. — Ты же сильнее! Развяжи меня. Мы сразимся, если ты не совсем мерзавец.

Он усмехнулся, переложил другое копье в правую руку.

— Зачем? — спросил он. — Честь, правила… Это для слабых. Сверхчеловек не нуждается в общепринятой морали. Это для толпы. Сильные стоят вне морали.

— Сверхчеловек — значит сверхдикарь? — спросил я. — Но даже у дикарей есть нормы морали. Только у животных их нет…

— А мне плевать, — прервал он и размахнулся.