Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Они созревают позже, чем наши, – заметил Маир.
– Это как такая огромная… – Уго не нашел слов.
– Я всегда думал, что это Эдемский сад.
Мальчику захотелось сохранить в памяти всю картину в целом, вместе с лучами солнца, в затейливом порядке пробивавшимися сквозь листву. Некоторые грозди и листья блестели под лучами; другие оставались в полумраке. Если перевести взгляд подальше, то пучки солнечного света ложились на землю длинными блистающими стрелами.
– Как это получается? – вслух поразился Уго.
Маир указал на ствол ближайшего дерева. Рядом с ним из земли выходила лоза. Дальнейших объяснений не потребовалось. Мальчик проследил взглядом за лозой: вот она взбирается по стволу, вот достигает ветвей, вьется вместе с ними, а потом перерастает, сплетаясь с лозами на соседних деревьях, а потом с другими и еще с другими.
– Какое вино здесь делают?
– Греческое вино. Сладкое. Но только совсем мало. Бóльшая часть урожая – столовый виноград. Мускатель. Его высоко ценят в Барселоне.
Увидев родник, путники решили здесь же и устроиться на привал, пообедать под сенью виноградных листьев. Они подкрепились сыром и хлебом из припасов Маира. Еврей не желал показать свою тревогу, а потому прочитал еще одну лекцию о выращивании винограда и торговле вином.
Маир всегда думал, что мать паренька, которого пристроили к нему на виноградник Жусеф и Саул, работает служанкой в доме перчаточника, – так ему рассказывали. Вот почему Маир удивился, услышав, что Антонина вышла замуж за бондаря из Сиджеса. Видимо, что-то пошло не так, думал про себя еврей, если вдова снова выходит замуж. Христиане считали вдовство хорошей возможностью посвятить остаток жизни служению Господу. Овдовевшая женщина освобождалась от супружества и от власти мужчины, как бы возвращая себе статус девства. Уделом вдов являлись целомудрие и молитва, покаяние и пост, смирение и затворничество. Христианским богословам не было дела до материального и семейного положения женщины – их волновало только ее поведение и чистота помыслов.
Вдовы уже познали плотскую близость, вследствие чего повторный брак не только рассматривался как двоемужество, но и доказывал невоздержанность женщины – воплощения дьявола. Церковь допускала проституцию, чтобы не потворствовать супружеским изменам и противоестественным связям, так же она терпела и повторные браки – в первую очередь это касалось молодых вдовиц, чтобы таковые не предавались сладострастию. Может быть, поэтому матери Уго позволили снова выйти замуж. Маир навел справки и узнал, что речь идет об очень привлекательной, можно даже сказать, соблазнительной женщине. Разузнал насчет перчаточника, и то, что выяснил, еще больше укрепило его подозрения. Еврей обратился к Мар, которой не стоило большого труда выведать у священника церкви Святой Марии, обеспечившего Антонину приданым, истинную причину этого брака: перчаточник домогался смазливой вдовушки. Вдовы в Каталонии находились под защитой Божеского и человеческого закона, однако на перчаточника не подействовала даже угроза отлучения от церкви. Перчаточник продолжал лезть к Антонине, несмотря на отпор, который, по ее словам на исповеди, женщина оказывала прелюбодею. Подыскать ей другую работу – вот что следовало сделать прежде, чем кто-нибудь во всеуслышание объявит, что Антонина, пребывая во вдовстве, снова отведала плотского наслаждения. Но даже работа в другом доме не остановила бы перчаточника. Бондарь из Сиджеса возник как самое удобное решение.
Вот почему Маир, не замолкая, разглагольствовал о винах в течение тех девяти часов, которые понадобились путникам, чтобы добраться до Сиджеса по опасной, непроезжей для телег тропе, которая вилась по берегу, иногда круто взмывая вверх, поскольку пролегала эта дорога вдоль величественного Гаррафа. Именно от этого пути Уго отказался из страха перед колдуньями, отбирающими у путников их половые органы. А теперь, слушая поучения Маира, мальчик радовался, что в прошлый раз принял решение повернуть обратно: у него ведь не было денег, чтобы расплатиться за право прохода. Этот сбор взимали перед самым подъемом на склон Гаррафа, и Маир расплатился с неприветливым унылым чиновником. Один денарий за каждое вьючное животное, один за погонщика и по одному барселонскому менудо за каждого пешего – таковы были расценки, а сбор за телегу даже и не предусматривался.
Расплатившись, Маир обругал тех, кто придумал налоги, и даже сменил тему разговора. Еврей объяснил мальчику, что король Хуан позволил местным владетелям собирать такой налог, чтобы они на эти средства поддерживали дорогу в хорошем состоянии. Однако же дорога так и оставалась опасной безлюдной тропой, а замки, призванные защищать этот путь (как, например, замок Гарраф), были совершенно разрушены. В итоге купленное в Сиджесе вино перевозили морем, что значительно увеличивало его цену.
Виноградарь с учеником проходили по местам столь же малолюдным, сколь и живописным, видели море прямо у себя под ногами и наконец добрались до Сиджеса. Этот прибрежный поселок принадлежал Виоланте, супруге короля Хуана; Сиджес стоял на выступающем в море скалистом утесе, господствуя над побережьем. От древних стен с двумя воротами сейчас отводили новую стену, которая должна была принять под свою защиту почти шестьсот человек, живших вблизи замка, возведенного на вершине утеса. Между замком и обрывом, нависающим над морем, стояла церковь и госпиталь Святого Жоана с отдельной часовней и четырьмя койками для неимущих больных, сирот и странников.
Маир направился к дому Виталя, еврейского ростовщика; дом размещался на маленькой площади позади замка. Маира с Виталем связывали деловые отношения. Иногда (это зависело от формы договора) выдача займов под урожай винограда подразумевала, что занимающий деньги крестьянин отказывается от владения виноградником до тех пор, пока не вернет заимодавцу долг из следующего урожая. Для такой операции требовались толковые специалисты, а Виталь разбирался только в деньгах. Поэтому именно Маир направлял к своему партнеру опытных виноградарей, которые проверяли участки, чтобы урожай оправдал ожидания, и даже брали на себя торговлю виноградом.
Пока взрослые обсуждали дела в доме, Уго бродил по площади – ему велели не заходить внутрь. День выдался чудесный, на улице играли дети. Мальчик подумал: вдруг один из этих ребятишек – сын Феррана-бондаря, но это было
