Рыбный промысел в Древней Руси - Андрей Куза

Кирилло-Белозерский монастырь – владелец многих тонь, езов и езьков – только на Белоозере ловил рыбу пятью неводами[398]. Не менее обширные промыслы были и у многих бояр. Известный новгородский боярин Богдан Есипов владел несколькими колами (на реках Ковоше, Кернове, Стрельне), большим количеством тонь в Волхове, Ладожском озере, Ильмене и десятками мелких озер и речек[399].

В качестве типичной боярской усадьбы Г. Е. Кочин приводит описание вотчины князя Семёна Михайловича Мезецкого с многочисленными озерами в пойме реки Клязьмы, на которых строились «езы вешняки» и зимние езы, имелись также два пруда и ловли в Клязьме и ее притоках[400].

На отдаленных от центральной усадьбы промыслах феодалы ставили специальные «езовые» и «рыбные» дворы. Подробнейшее описание такого двора, принадлежавшего митрополиту Даниилу, «у Сенгу озера на истоках на рыбных ловлях с всяким запасом» сохранилось в Правой грамоте суда М. Ю. Захарьина (1528 г.)[401]. На дворе стояли две жилых избы, погреб, ледник и сушило. Кроме того, там находились снасти: невод-сотник и десять сетей, а для посола рыбы было припасено 30 пудов соли. Словом, имелось всё необходимое не только для лова рыбы, но и для ее переработки и хранения. В сушиле рыбу коптили и вялили, здесь же развешивали сети. На леднике сберегали рыбу мороженой или соленой. Двор этот, как и многие другие, был настоящим промысловым заведением.

Помимо профессиональных ловцов, во владельческих ловлях участвовали окрестные крестьяне. В XVI в. иногда даже нанимали свободных работников «волочить невод»[402]. Широко практиковалась (см. Новгородские писцовые книги и другие источники) землевладельцами сдача рыбных угодий в оброк или аренду, большей частью натуральные, но с конца XV в. всё чаще переводившиеся на деньги.

В результате обзора развития рыболовства в феодальной вотчине с X по XVI вв. нельзя не прийти к некоторым весьма существенным выводам. С самого начала, как показывают археологические материалы и сведения письменных источников, земельные собственники стремились организовать в своем личном хозяйстве регулярную добычу рыбы, так же как отлов и отстрел дичи, добычу меда; устроить сады и огороды. Вполне понятно, что они старались в первую очередь обеспечить себя теми продуктами, получение которых с зависимых крестьян было затруднено по разным причинам. На этом этапе рыболовство еще не выделилось в самостоятельную отрасль вотчинной экономики. Но уже в XII в. мы вправе видеть среди лиц, населяющих феодальную усадьбу, рядом с тетервником, капустником и бортником, специалиста-рыболова.

Процесс общественного разделения труда в боярщинах протекал быстрее, чем в окружающем их крестьянском мире[403]. С одной стороны, его подталкивали всё возраставшие потребности феодала и его двора в различных товарах и продуктах. С другой стороны, хорошая обеспеченность вотчины (в результате эксплуатации подвластного населения) предметами первой необходимости – хлебом, мясом и некоторыми другими – открывала большие возможности для развития внутри нее узко специализированных отраслей хозяйства: всяких ремесел, огородничества, садоводства, промыслов, в частности рыболовства.

Сначала, по-видимому, продукция промыслового рыболовства целиком поглощалась личным потреблением обитателей усадьбы. Но, если по данным XIV–XV вв. прикинуть, хотя бы приблизительно, производительность многих владельческих рыбных промыслов да прибавить к ней ежегодные поступления рыбы из крестьянских хозяйств, то станет очевидным, что никакой боярин даже с целым сонмом слуг физически не мог съесть тысячепудовую гору рыбы. Тем не менее землевладельцы по-прежнему усиленно развивают собственное рыболовство. Они всеми правдами и неправдами захватывают новые угодья, строят езы, заколы; посылают в отдаленные районы ватаги рыболовов, круглогодично вылавливают рыбу десятками неводов и сетей в окрестных водоемах. У них появляются в самых удобных для ловли местах специальные деревни и слободы, населенные «непашенными» ловцами. Можно не сомневаться в причинах этого явления: рыба стала товаром, источником дохода. Сейчас мы лишь наметим столь важный рубеж: вторая половина XIII–XIV в.[404] Товаро-денежные отношения теперь властно толкали феодалов на путь интенсификации своего рыбного хозяйства. Сколь велики были ее успехи, станет ясно из дальнейшего изложения. Нелишне только подчеркнуть, что уже в начале XVI в. (по данным письменных источников) во многих вотчинах существовали специальные предприятия по переработке рыбы – рыбные дворы.

Не следует, конечно, переоценивать достигнутые результаты. В основе их лежала жестокая эксплуатация феодально-зависимого крестьянства, на плечи которого тяжелым бременем падали многочисленные обязанности, связанные с вотчинным рыболовством: бить езы и заколы, ставить дворы, забивать истоки, насыпать запруды, вязать сети, «ходить на невод», участвовать в других ловлях и доставлять пойманную рыбу ко двору боярина. Это – оборотная сторона медали, глушившая ростки новых, капиталистических отношений. Всё-таки случаи найма в рыбном промысле хоть и имели место, но далеко уступали по массовости отработочным повинностям.

в) Развитие рыболовства в древнерусских городах

Даже беглое знакомство с письменными источниками XIV–XVI вв. не оставляет сомнений в самом широком распространении рыболовства, причем промыслового, связанного с рынком, в городах и поселках городского типа. «Рыбаки-профессионалы, – справедливо отмечают исследователи, – одна из обычных категорий посадского населения в городах»[405].

Такое положение сложилось, конечно, не вдруг, не в короткий промежуток времени. Актовые материалы и сплошные переписи эпохи сложения Русского централизованного государства зафиксировали один из конечных этапов длительного процесса, начало которого восходит к периоду возникновения городов и становления феодальных отношений на Руси.

Пытаясь вникнуть в существо вопроса, определить место рыболовства в хозяйстве горожан X–XII вв. и его экономическую значимость, приходится обращаться в первую очередь к археологическим находкам, поскольку сведения редких памятников письменности слишком отрывочны и фрагментарны.

Однако, благодаря многочисленным и хорошо документированным раскопкам древнерусских городов, особенно планомерно осуществляемым в последние десятилетия, накоплен богатый и разнообразный фактический материал. Если посмотреть на карту распространения находок рыболовных орудий (карта 1), легко убедиться, что практически нет ни одного города или поселения городского типа (археологически изученных), в культурных напластованиях которых не были бы обнаружены эти предметы. Если географически подобные находки характерны для городов всех русских земель-княжеств – крупных культурно-экономических центров типа Киева, Новгорода, Чернигова, Смоленска, Рязани или Полоцка; менее значительных, вроде Вщижа, Торопца, Воиня или Изяславля или, наконец, для поселений, только обещавших стать городами, таких как Шестовицы, Райковецкое городище, Липинское или Китаевское, – то налицо бесспорное свидетельство о повсеместном занятии горожан рыболовством.

Лучшим методом установить характер, степень развития и продуктивность древнерусского городского рыбного промысла (Х – начало XIII в.) были бы сплошное сравнение добытых коллекций и статистическая обработка полученных результатов. К сожалению, эффективность этого способа резко снижается трудностями объективного свойства. Во-первых, различная сохранность тех или иных находок сразу искажает общую картину. Пример Новгорода (см. главу I) наглядно иллюстрирует, каким превратным было бы наше представление о местном рыболовстве, если бы культурный слой города не консервировал органические вещества, прежде всего дерево. Во-вторых, неравномерность исследования воздвигает новую преграду: в одних случаях раскопки велись на широких площадях, чаще в их соотношении со всей территорией памятника кратко двузначной или трехзначной цифре. Кроме того, как правило, полнее изучены детинцы (военно-аристократические кварталы), а не посады. В-третьих, неразработанность хронологии (за редким исключением), суммарные датировки горизонтов слоя обедняют выводы.

Всё вышесказанное заставляет сконцентрировать внимание на наблюдениях общего порядка, привлекая в отдельных случаях коллекции наиболее исследованных городищ.

Итак, археологические находки убедительно показали, что рыболовство не осталось вне поля хозяйственной деятельности древнерусских горожан. Нетрудно ответить и на другой вопрос: когда и как это случилось? В древнейших напластованиях Ладоги, Новгорода, Пскова, Воиня, Родни и многих других городов рыболовные орудия встречены неоднократно. Если вспомнить, что лов рыбы играл существенную роль в жизни поселения таких городищ VIII–X вв., как Титчиха и Хотомель, имевших явную тенденцию к превращению в настоящие города или феодальные замки, то суть дела упростится еще больше. Жители городов ловили рыбу всегда. Они унаследовали эту отрасль своей экономики из комплексного, мелкого, натурального хозяйства предшествующей эпохи.