Преступный викинг - Сандра Хилл

Он подчеркнуто внимательно посмотрел на ее руку, все еще упиравшуюся в его крепкую грудь, потом наморщил лоб и сухо произнес:

— А ты, оказывается, такая же, как все, хотя и пацифистка.

Рейн отдернула руку, словно обожглась о его грудь. Этот мужчина в самом деле пышет огнем. О Господи! Селик удивленно склонил набок голову.

— Что я такого сказал?

Рейн почувствовала, что краснеет.

— Ты сказал…

Она смутилась, заметив, что Герв все еще стоит рядом, прислушиваясь к каждому ее слову и глупо ухмыляется. Тогда она тоже уставилась на него и не отводила глаз, пока он не фыркнул с отвращением и не пошел прочь, ругаясь себе под нос.

Рейн опять повернулась к Селику.

— Ты сказал, что десять лет не хотел любить женщину, пока не встретил меня.

— И?

— И! Никакого «и», дурень. Ты сказал это намеренно, чтобы соблазнить меня, так ведь? А потом….

— И мне это удалось?

— Нет! — торопливо ответила она и по улыбке, появившейся у него на губах, поняла, что нисколько не одурачила его. — Так это правда?

— Что правда? — Он улыбался во весь рот, и у Рейн бешено забилось сердце в груди. — Что я хочу тебя? Что я уже два года не спал с женщиной? Что я по-настоящему не хотел женщину с тех пор, как моя… ладно, уже десять лет?

— Да, именно это, — подтвердила она.

Наконец-то ей удалось чего-то добиться от этого упрямого и красивого дурака.

Он ненадолго задумался, машинально потирая нахмуренный лоб, потом медленно кивнул, пристально глядя на нее, но ничего не сказал.

Она ждала от него слов, а он изображал каменное изваяние. Сердито топнув ногой, Рейн нарушила молчание:

— Черт побери! Я знаю, чего ты добиваешься. Моя мать рассказывала о тебе. Я внимательно слушала. Великий соблазнитель, вот как она говорила о тебе. Ты очень ловкий. Могу поспорить, ты точно так же соблазнил тысячу женщин.

— Ну уж и тысячу! — Он громко рассмеялся. — Ты преувеличиваешь мои таланты, дорогая.

Она шагнула к нему, чтобы снова толкнуть, но Селик удержал ее, положив руки ей на плечи и опалив ей кожу. Она вся затрепетала. И прижалась к нему.

— Нет, нет, держись подальше, женщина. Мое терпение не бесконечно. Я хочу тебя. Очень. И, если ты не желаешь делить со мной постель, тебе лучше держаться подальше.

Рейн не могла не признать, что ее устраивала перспектива лечь с ним в постель. Больше всего на свете ей хотелось немедленно отдаться на волю сумасшедшей страсти, сотрясавшей ее тело. Раньше она и не думала, что может чувствовать такое, но тут опять заговорил вечно мешавший ей рассудок, который спросил, неужели она собирается поступиться своими принципами и лечь в постель с мужчиной, поступки которого вызывают у нее ужас и отвращение? Она жалобно застонала, не зная, на что решиться.

— Селик, скажи, ты можешь освободить пленников и отказаться от драки?

— Не могу, — печально покачал он головой и призывно посмотрел на нее. — Но я могу научить тебя тому, о чем молчат твои книги, могу дать тебе такое наслаждение, о каком и не мечтают влюбленные твоего времени. Твоя кровь будет петь, а твои кости станут мягкими, как воск. Ты не захочешь никого после меня.

Рейн следовало бы посмеяться над его самомнением, но она не смеялась.

Она облизала пересохшие губы, пытаясь приструнить свои разбушевавшиеся желания.

— А как насчет тебя? — осторожно спросила она. — Будешь ли ты желать других женщин после этого?

Прежде чем ответить, Селик внимательно посмотрел на нее, и в его глазах полыхал такой же жаркий огонь страсти, как в глазах Рейн.

— Наверное, нет.

В сердце Рейн зародилась надежда.

— Селик, если ты не прекратишь кровопролитие, я думаю, у нас нет будущего, — всхлипнула она, отчаянно хватаясь за его руки и требуя, чтобы он понял ее.

— У нас есть сегодня.

— Этого мало. — Надежда испарилась, словно ее не было. — Неужели ты не понимаешь? Ох, Селик, я так боюсь.

— Чего?

— Тебя. Себя. Того, что соединяет нас. Если мы будем любить друг друга, это будет блаженство. Я знаю. И тебе не нужно соблазнять меня фальшивыми комплиментами или дурацкими обещаниями. Я и так хочу тебя.

Он положил ее руки себе на плечи. Но Рейн высвободилась, напуганная его близостью. Она попыталась объяснить ему:

— Я не могу быть близка с мужчиной, зная, что он постоянно совершает насилие. Это противоречит всем моим жизненным принципам, всему, во что я верю. Почему ты не хочешь забыть о мести?

Лицо Селика стало жестким, голова гордо поднялась. Он отказывался подчиняться ее желаниям или просить ее о милости.

— У нас нет надежды, — прошептала она, широко открывая глаза и безуспешно стараясь остановить слезы. — Но знай, упрямый викинг, я не хочу причинять тебе боль.

Селик беспомощно смотрел на катившиеся по ее лицу слезы. Еще мгновение, и злости на его лице как не бывало.

— Не плачь из-за меня, — проговорил он нарочито легкомысленно. — Я пережил вещи пострашнее, чем потеря какой-то женщины. Намного страшнее.

У Рейн чуть не разорвалось сердце, когда она услыхала его бесстрастный голос. Кто же причинил ему такую боль, что он жаждет убивать?

На этот раз, когда он повернулся и пошел прочь, Рейн осталась стоять на месте.

— Господи, как мне противостоять этому человеку? — вслух спросила она.

Ты ему нужна, дитя.

— Все, что ему нужно, это хорошая доза пацифизма.

Все, что ему нужно, это любовь.

Если она не перестанет слышать голоса, то придется признать правоту Убби и поверить, что она вправду посланный Богом ангел. Украдкой оглядевшись, не смотрит ли кто, она потрогала свою спину. Ну вот! Так она и думала. Лопатки совершенно ровные. И Рейн недовольно покачала головой, удивляясь собственной глупости.

Когда Рейн вернулась к костру, Бланш вынимала из котелка с горячей водой какую-то зелень и добавляла туда что-то похожее на дикий лук и чеснок.

Несколько караваев золотисто-коричневого хлеба лежали, остывая, на плоском камне. Отлично прожаренная оленина шипела над огнем, распространяя восхитительный аромат.

Бланш была великолепна, и Рейн начинала ее ненавидеть.

— Где ты научилась готовить? — с притворной ласковостью спросила она.

Умными карими, как у газели, глазами Бланш внимательно смотрела на Рейн, оценивая ее вопрос и ее самое и, вероятно, раздумывая, насколько безопасно рассказывать ей о себе.

— Мой отец — шотландский лорд, а мать — ткачиха в его имении. Лорд не особенно меня любил, но позволял работать на кухне и не выгонял в поле.

— Как же ты оказалась с Эдвином?

— Жена моего отца — сука — возненавидела меня, едва я появилась на свет. Когда же я подросла и мой отец немного привязался ко мне, ее ненависть стала еще сильнее. — Бланш пожала плечами. — У меня не было выбора. Пришлось научиться задирать ноги.