Итоги № 5 (2013) - Итоги Итоги

Впрочем, маэстро Гергиев известен тем, что умеет решать самые нерешаемые задачи. И потому оставим творческие проблемы за скобками. Вернемся к тому, что новая сцена Мариинки дала городу. И здесь разочарование столь же велико, сколь эмоциональны были обсуждения «первопроектов». «На мой взгляд, Мариинка-2 — это самая серьезная градостроительная и архитектурная ошибка последних лет, — считает Михаил Мильчик, заместитель председателя совета по охране культурного наследия при правительстве Санкт-Петербурга. — Вторая сцена массивнее, тяжелее исторического здания, она зрительно фактически его уничтожает». Кроме того, как пояснил Михаил Мильчик, в результате стройки исчезла одна из самых интересных городских перспектив — сплошной вид от Никольской церкви на Неву вдоль Крюкова канала. Теперь ее перерезает вантовый мост из старого театрального здания в новое. Петербургские историки и архитекторы предлагали сделать этот мост разводным, но строители решили иначе. Павел Никонов, архитектор, член президиума Санкт-Петербургского отделения Всероссийского общества охраны памятников, выразился по поводу Мариинки-2 категоричнее: «Это просто срам». В общем, добрые слова в адрес нового театрального сооружения единичны.

«Я не буду брюзжать по поводу новой сцены, она мне скорее нравится, — говорит Леонид Гаккель. — Хотя у отвергнутых когда-то проектов Мосса и Перро был своеобразный облик, силуэт. Построенное здание этого не имеет, но оно очень функционально, и в этом его достоинство. Постепенно оно тоже станет намоленным, я уверен». Александр Вахмистров, бывший с 2000 по 2009 год сначала председателем комитета по строительству, затем вице-губернатором по строительству, при котором и разворачивалась вся эта грандиозная стройка века, сказал на днях одному из питерских телеканалов: «Стерпится — слюбится».

Довольно цинично, но честно: чиновники, видимо, устали делать вид, что их заботят облик города, мнение жителей, результаты каких-то международных архитектурных конкурсов. Мы его слепили из того, что было. Привыкайте.

Штучка посильнее / Искусство и культура / Художественный дневник / Кино

Штучка посильнее

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Кино

В прокате мюзикл «Отверженные»

С книгами сегодня принято делать что угодно, только не читать. Отплясала «Анна Каренина», приходит черед запеть «Отверженным». И если на просмотрах «Карениной» находились зрители, шептавшие соседке: «Неужели она бросится?», то содержание романа Гюго для сегодняшней публики точно будет откровением. С задачей максимально внятного пересказа авторы либретто и режиссер Том Хупер справились, хотя изрядно перелопатили роман, убрав оттуда половину приключений раскаявшегося каторжника Жана Вальжана и его вечного преследователя полицейского Жавера. В конце концов, это не экранизация Гюго, а перенос на экран французского мюзикла Клода-Мишеля Шонберга «Отверженные», поставившего рекорд: в Париже постановка не сходила со сцены в течение 21 года. В английской версии на Бродвее он шел подряд 16 лет, получив все положенные награды «Тони». 25-летнему юбилею «Отверженных» был посвящен грандиозный концерт на Лондонской арене О2. Говорят, сейчас мюзикл завоевывает Китай, дальше только космос. Неудивительно, что кино им заинтересовалось. И не прогадало — сейчас касса «Отверженных» приближается к 320 миллионам при бюджете в 61 миллион долларов. Плюс восемь номинаций на «Оскар».

Том Хупер, в 2011-м получивший четыре «Оскара» за фильм «Король говорит», отнесся к работе с истовостью ремесленника. Он подбирал актеров, которые могли бы петь прямо на съемочной площадке, потому что звуковая дорожка писалась сразу — в «Отверженных» практически нет диалогов. Партитура Шонберга не похожа на американские мюзиклы, где драматические сцены дополнены эффектными музыкальными номерами. Это псевдоопера, построенная на пафосных речитативах и завывании оркестра. Те невыдающиеся певческие данные, которыми обладают актеры, для кого-то сделают просмотр фильма едва ли не пыткой. А уж поющий, вернее, ревущий маралом Рассел Кроу — это штучка посильнее «Фауста» Гете.

Сама пара Вальжан (Хью Джекман) и Жавер (Рассел Кроу) подобрана идеально, если бы не пение. Они делают, как и требуется, выпуклым главный, хрестоматийный конфликт «Отверженных» — столкновение долга и милосердия. Вальжан, получив свободу, грабит своего благодетеля-священника, но, увидев его великодушие, начинает новую жизнь под новым именем. Став мэром городка и владельцем фабрики, он сталкивается с несправедливо уволенной матерью-одиночкой Фантиной (Энн Хатауэй), угасающей от чахотки и вынужденной пойти на панель, чтобы содержать свою дочь Козетту. В моем детстве рассказ про сиротку Козетту и куклу, которую ей покупал таинственный незнакомец, был обязательным чтением в младших классах. Потом приходилось браться за толстые тома, чтобы узнать, куда же он ее увел из скверной хибары злых трактирщиков Тенардье.

В фильме Тенардье играют Хелена Бонэм-Картер и Саша Барон Коэн — и, несмотря на положенное им по амплуа изрядное кривлянье, они все-таки яркая отрада для глаз в этом суровом, почти монохромном действе. Из хрестоматийного еще Гаврош, баррикады, героизм. А самая унылая линия — про высокие-высокие отношения выросшей Козетты (Аманда Сейфрид) и студента Мариуса (Эдди Редмейн). Детская память опять подсказывает — Эпонина (Саманта Баркс), дочка Тенардье, тайно влюбленная в Мариуса, умирает у него на руках. Ради этой круглолицей девушки есть смысл смотреть «Отверженных». В громоздком и гремящем сооружении, не имеющем большого отношения к кинематографу, она единственный живой человек, остальные — ряженые.

Как страшно жить! / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

Как страшно жить!

/  Искусство и культура /  Художественный дневник /  Книга

Вышел сборник Олега Постнова «Антиквар»

Страх, как давно доказали создатели хоррор-индустрии, точно такой же продукт и, следовательно, точно такой же товар, как смех, джинсы или, скажем, алкоголь. А значит, и оцениваться он вполне может в товарно-рекламных категориях: например, «ух, хорошо пробирает», «оригинальный крой» или «тонкий букет с пряным послевкусием». В случае с прозой новосибирца Олега Постнова наиболее уместным маркетинговым клише будет, пожалуй, «оттенки почвы, амбры и старого дуба» — именно эти немного зловещие ассоциации навевают повести и рассказы, составившие нынешний сборник писателя. Стерильные снаружи и наполненные темной земляной жутью изнутри, в разделе ужасов эти тексты, безусловно, должны стоять на одной полке со старинными коньяками и арманьяками гофмановского или нервалевского разлива. И самая в этом смысле характерная вещь сборника — заглавная повесть «Антиквар», предусмотрительно вынесенная издателем в самый конец — для создания эффекта крещендо, не иначе.

Если в первом (и самом известном) романе Постнова «Страх» задником автору служили гоголевские фантастические повести, то на сей раз в этом качестве он использует не что-нибудь, а «Преступление и наказание». На протяжении большей части текста герой-рассказчик — сорокалетний потомственный антиквар, тонкий знаток древностей — на манер Раскольникова суетится, пытаясь скрыть от милиции свою причастность к некоему не называемому поначалу преступлению. Он то перетаскивает из своей квартиры в съемную бесценные антикварные реликвии, чтобы обустроить собственное жилье самым «невинным» (то есть не наводящим на мысли о древностях) образом, то сражается с протекающей раковиной, то затравленным зверем мечется по Москве, то тоскует по юной любовнице, также причастной к странному происшествию, то рассуждает о темных безднах профессии антиквара. Но главное — бормочет, бормочет, забалтывая собственный страх перед наказанием, уговаривая в первую очередь самого себя в том, что он невиновен, что все произошедшее — нелепость, не имеющая по большому счету отношения ни к нему самому, ни — главное! — к давнему, полузабытому случаю времен университетской педпрактики...

Если бы не случайное, впроброс, упоминание имени Габриэль Витткоп (ее книжкой, найденной у героя на полке, пугает антиквара следователь), читателю пришлось бы долго гадать, о чем, собственно, речь. Однако этот мелкий факт — по сути дела ключ ко всей повести Постнова: в скандальном романе французской писательницы «Некрофил» повествование ведется от лица антиквара, питающего непреодолимое влечение к мертвым телам... Именно это обстоятельство заставляет героя панически путать следы, открещиваясь от почтенного ремесла предков. Именно это заставляет его изгонять из памяти случай, приключившийся с ним в студенческие годы... Да-да, герой однажды и сам оказался в роли персонажа Витткоп: он, юный учитель, влюбился в старшеклассницу, она утонула, но он не смог отказаться от своей любви...