Внизу - Сванетия - Александр Кузнецов (3)

Просвечивающий сруб церкви, покрытый теми же черными плитками сланца, был пуст. Только лавки из бревен вдоль стен, очаг посредине, и на рогульке возле него болтаются разноцветные тряпочки да несколько бусинок, оставленных женщинами. Рядом, как всегда, священное дерево — метров до трех в диаметре,— дуплистое и пустое внутри, но еще живое и зеленеющее. Оно как бы символизирует умирающую, ни все еще живую религию.

От камней, соединенных крепким словно алмаз, цементом, веяло легендой. Интуиция не обманула меня. Здесь некогда в самом первом селении стоял двор дворянина Гоштелиани. Хотя в Верхней Сванетии и не было никогда князей, часть населения считалась «азнаури», то есть дворянами. Правда, их хозяйство мало чем отличалось от остальных, часто они бывали даже беднее других. Однако, несмотря на всю демократичность правления в этой своеобразной республике, они пользовались некоторыми привилегиями. Азнаури по установленному традицией закону имел право раз в год пообедать в каждом доме селения. Помимо того, за каждого убитого «благородного» азнаури кровная месть предписывала убить двух простых сванов. Вот, пожалуй, и все их привилегии. Но многие дворяне держали себя с простыми людьми заносчиво и спесиво. Таким был как раз и этот Гоштелиани. Вел он себя разнузданно, всячески притеснял сванов селения, требовал себе больше положенного и разошелся до того, что доил коров селения Вичнаши, когда они возвращались домой мимо его замка. Гордые и горячие сваны не смогли, конечно, такого стерпеть. Один из предков Хардзиани взял ружье и стал подкарауливать Гоштелиани. В первый раз ему удалось прострелить руку дворянину. Началась их охота друг за другом. Пока азнаури сидел в башне, рука у него отсохла. Он стал уже неполноценным противником, и Хардзиани удалось убить его.

Ожидалась длительная кровная месть. Тогда люди селения, и без того измученные постоянной лицври, решили все вместе уничтожить семью дворянина. Попросили Хардзиани возглавить налет на его дом, предложив за это часть земли азнаури в размере цора. Хардзиани отказался. Тогда мужчины селения захватили ночью дом-крепость Гоштелиани и перебили всю его семью, пощадив лишь одну беременную женщину. Но когда она увидела, что осталась одна из всей семьи, то поднялась на башню и на глазах своих врагов бросилась вниз на камни. Это произвело такое впечатление на людей, что сваны отдали роду самоубийцы всю захваченную землю. Большой цор прекратил кровную месть. Дом же дворянина доведенные до отчаяния сваны разрушили до основания. Сейчас тут можно видеть только остатки башни.

...Опять стол, непонятные для меня застольные беседы, тосты. После длительного пребывания в Сванетии любой начнет, уставать от всего этого. Особенно от речей в его честь и от необходимости отвечать на них. От еды и питья тоже. Но не обижать же этих славных людей, приходится держаться. Я стал рассматривать накрытый стол и приводить в систему застольные обычаи. Пока я еще мог сидеть на стуле и вовремя воспользовался этой способностью. После возвращения из поездки верхом в Ушгули я предпочитал стоять или лежать.

На сванском столе можно видеть в первую очередь хачапури — лепешки с мясом или с сыром. Сулугуни — соленый сыр. Мясо. Баранина, телятина и свинина. На праздничном столе часто появляется маленький поросенок, запеченный целиком. Холодная закуска из курицы — сациви — с острой приправой. Сванская соль, перемешанная с перцем и ароматной толченой травкой. Изредка делают шурпу, то есть мясной бульон, остроперченый, иногда с картофелем. Почти каждый день едят мацони — кислое молоко, что-то вроде простокваши. Бывают на столе мед и орехи. На свадьбе в селении Кичкилдаши пробовал домашнее печенье. Были там и торты в виде гриба. На ножке и обтянутые папиросной бумагой. Верно, не такое уж и типичное блюдо для сванов. Консервы и другие покупные продукты, так же как вино из магазина, в сванском доме увидишь редко.

Собравшись за столом, сваны прежде всего выбирают тамаду. На предусмотренных праздниках тамада известен заранее, но все равно его выбирают. Перед этим он отдыхает, поскольку дело нелегкое: надо и выпить больше всех, и тосты интересно произносить, и за порядком следить. Тамада отвечает за стол до конца, иной раз до утра. Если произойдет ссора или, не дан бог, драка, тамада за это в ответе. Иной раз для помощи тамаде выбирают заместителя, тоже из пожилых и авторитетных людей.

После выборов тамады первый тост за него. Он благодарит за доверие. Затем тамада поднимает сразу три стакана. Потом уже пьют за причину образовавшейся компании — за жениха и невесту, коли свадьба, за гостя, за какое-либо другое событие, ради которого собрались. Ну, а дальше — за родителей, за дом, за всех присутствующих. Тут уж возможно некоторое разнообразие.

Раздирают араку за специальным столиком, стоящим посередине комнаты. Тут орудуют молодые ребята — «мерикипе», или «цудай» — по-свански. В их обязанности входит следить, чтоб вино у всех было налито вовремя, без перебоя. Сами они всегда трезвые.

В первый день в Лагурку попасть не удалось, от нас потребовали разрешения самого Сандро Чарквиани, председателя райисполкома Верхней Сванетии. Я не удивился, знал, как ревностно берегут сваны эту свою реликвию. Совсем еще недавно монастырь Квирика и Ивлиты постоянно охранялся вооруженной стражей. Читал у Сергея Анисимова, как приехал сюда однажды немец изучать один из древнейших списков Евангелия, относящийся к VII веку. Запасся он бумагами от губернатора и даже от царского министра, а в церковь его не пустили. Только спустя неделю сумел он договориться, чтобы дали ему посмотреть евангелие, и то за большие деньги. Сидел немец над книгой, а по бокам стояли два вооруженных свана и глаз с него не спускали. Своим стражам он отдельно платил по рублю в день за то, что они его «караулили».

— Спешить не будем,— сказал Миша,— мы свое возьмем.

Сели на лошадей и поехали в Ушгули. Узкая тропка шла высоко над рекой то через лес, то по крутым осыпающимся склонам. Время от времени приходилось сходить с лошади и вести ее в поводу. Переправлялись через бурные потоки боковых ущелий, карабкались вверх, круто спускались вниз, так что седло съезжало на шею лошади, и приходилось ее заново подпруживать. Я хоть и привык к горам, все равно не мог наглядеться на красоту, открывающуюся путнику в верховьях Ингури.

Один раз у меня с друзьями произошел ожесточенный спор о том, какие горы самые красивые. Один из нас утверждал, что нет большей красоты, чем на Алтае; второй стоял за Памир; третий умолял нас согласиться с тем, что нет на свете все-таки гор прекраснее Тянь-Шаня, а четвертый считал, что камни — они везде одинаковые. Так вот, я твердо стою на своем и заявляю: нет гор красивее, чем в Сванетии. Правда, в том споре я был за Алтай, но это не меняет дела. Главное — иметь глубокое и непоколебимое убеждение.