По земле ходить не просто - Вениамин Лебедев

Сильно изменился с тех пор завод. Он слился с городом и теперь блестел в лучах солнца, только что обмытый дождем.

Выйдя из проходной, Андрей направился к новому зданию ТЭЦ. На повороте асфальтированной дороги, по краям которой росли акации, Андрей вспомнил один случай из своей жизни и чуть не засмеялся.

Это было в том году, когда он начал ухаживать за Галей. Вместе с другом своим Костей Смирновым, закончив смену, они вышли из цеха и побежали к проходной. По дороге обогнали Галю и ее подругу Надю. И вдруг ему захотелось сделать что-нибудь выдающееся, сильное и удивительное. Впереди валялся брошенный, видно, кем-то большой проржавевший железный чайник. Андрей разбежался, изо всех сил пнул его, как футбольный мяч, но, чуть не вскрикнув, заскакал на одной ноге: чайник был полон льда. Девушки смеялись над ним…

В новой котельной Андрей увидел каркасы котлов новой незнакомой конструкции. Только первый из них был наполовину замурован.

Андрей спросил у какого-то незнакомого монтажника о Косте.

— Там он, — сказал монтажник, показывая вверх, где змеями извивались смонтированные трубы, и, подойдя к идущему куда-то в сторону концу паропровода, вынул деревянную заглушку и крикнул:

— Костя!

— Что надо? — раздался голос из трубы.

— К тебе пришли!

— Сейчас.

Из отверстия большого барабана показалась электрическая вальцовка, а затем кепка Кости. Лицо его было изрядно измазано ржавчиной.

— Кто там? — крикнул Костя. — Андрей!

Через минуту он уже вылез из люка, с ловкостью кошки пробежал по балке каркаса и, ухватившись за веревку, свисающую сверху, соскользнул вниз с высоты двухэтажного дома.

В это время к Андрею подошел бригадир монтажников Курилов.

— Что, Андрюша, удивляешься?

— Здоровые котлы!

— Да, теперь не тридцатый год. Такие чайники, — он кивнул в сторону старой котельной, — из-за границы не привозим. Прошло то время.

Из-за каркасов выбежал Костя и не дал договорить Курилову. Он налетел на Андрея и закружился, схватив его за руку.

По утрам трава на газонах под окнами общежития покрывалась сизым инеем. Наступала осень.

С каждым днем в городе появлялось все больше людей в выгоревших добела гимнастерках, в необычных для военных людей головных уборах — панамах. Все они были смуглые, обветренные, с жесткими потрескавшимися от зноя и ветра губами и с твердым взглядом. Это были участники боев в Монголии.

Однажды, возвращаясь из института, Нина чуть не вскрикнула: навстречу ей, прихрамывая, шел человек, похожий на Николая. Часто-часто забилось сердце. Но тут же она увидела: не он, однако уже не могла оторвать взгляд от его лица. Военный, увидев шедшего впереди Нины лейтенанта, не торопясь, но четко и, видимо, не без удовольствия, вскинул руку к обвислым полям панамы. Глаза его, карие и немного жгучие, строго и торжественно смотрели на лейтенанта.

— Андрюша! Куклин! — воскликнул кто-то около Нины. Военный в панаме оглянулся.

Нина прошла дальше.

Около трамвайной остановки ее ожидала Зина.

— Как вчера прошел вечер? — спросила она.

— Замечательно! — ответила Нина.

Вместе с Федором она была на вечере в педагогическом институте.

— Концерт был?

— Да нет. Это вечер научных работников только… Сами выступали. Замечательно пел один доцент! Его несколько раз заставляли повторять… Хорошо было, не-принужденно… Мне очень понравилось.

— Федор тоже выступал?

— Куда ему! — снисходительно ответила Нина, улыбаясь и как будто издали любуясь Федором. — Недорос еще для выступления в таком обществе.

— Я тоже так думаю, — почти со злорадством ответила Зина. — Он знает, где и как держаться.

— Почему ты так не любишь его? — спросила Нина с искренним огорчением. — Он же хороший человек!

— Хорошие так не поступают.

— О чем ты? Ни о ком никогда доброго слова не скажешь, только себя любишь! — рассердилась Нина.

— Эх, человек! Четыре года жил вместе и не мог разглядеть душу своего товарища! — воскликнула Зина.

— Ты о Коле?

Зина не ответила. Не дожидаясь трамвая, она пошла пешком.

С каждым днем меньше оставалось людей в госпитале. Кто уезжал в свою часть, кто домой. В середине октября выписался сосед Николая по койке пожилой красноармеец Устюгов. Раненный в руку, он никогда не лежал в постели и оказал много мелких услуг Николаю.

Утром Устюгов ушел в канцелярию в приподнятом настроении. Вернулся уже в красноармейской одежде, подтянутый и немного смущенный.

— Вот, уезжаю, — сообщил он с виноватым видом. Ему, здоровому человеку, было теперь неловко перед

больным, и это угнетало его.

— Счастливого пути, Иван Петрович, — подбодрил его Николай. — И я здесь долго не задержусь. Скоро за тобой покачу…

— Приезжай ко мне, если будет возможность. Семья у меня, слава богу, живет хорошо. От Кунгура совсем недалеко. Приедешь на станцию — там рукой подать.

— Спасибо, Иван Петрович. Обязательно заеду.

— Вот так, Колюшка… Поправляйся давай скорее… Так-то, Коля…

Устюгов без конца застегивал и расстегивал пуговицы халата, наброшенного поверх обмундирования.

— Спасибо на добром слове.

— Скорее поправляйся.

— Счастливо доехать.

Устюгов ушел. Через несколько минут Николай увидел в окно, как он неторопливой походкой подошел к автомашине, направлявшейся к советской границе. Вместе с шофером осмотрел машину и только после этого сел в кабину. Он не откинулся на сидении, а устроился так, как раньше многосемейные крестьяне держались за столом: прямо и немного напряженно. Машина тронулась. Она прошла косогор, поднялась на гребень сопки и скрылась из глаз.

— Разрешите мне подняться с постели? — неожиданно для самого себя обратился Николай к Сокольскому, который стоял рядом с койкой.

Сокольский ответил не сразу. Он положил руку на голову Николая и внимательно посмотрел ему в глаза.

— Не рановато?

— Я только попробую.

— Валяй! — разрешил Сокольский и тут же спросил: — Письма с ним отправил?

— Отцу,

— Мог бы еще кое-кому написать. — По почте отправлю, — ответил Николай, спуская ноги с постели.

Сделав несколько шагов, он почувствовал головокружение и ухватился за спинку койки.

— Смелее! — прикрикнул на него Сокольский. — Вон как разленился. Ходить ему не хочется!

Сокольский был доволен. В этот день, отдыхая несколько раз, Николай обошел палату, а вечером за столом написал несколько писем. Ночью спал хорошо.

— Ну и организм у тебя! — удивлялся на другой день Сокольский. — Две пули влепили, а через месяц женить можно будет. С таким организмом можно прожить две жизни. А привезли умирающего…

Вечером того же дня Сокольский стремительно влетел в палату. Он был зол. В руках держал конверты.

— На, побереги до лучших времен, — сказал он, бросив конверты на одеяло. Это были неотправленные письма Николая.

— Что случилось, товарищ военврач?

— Извольте радоваться: чума в нашем районе! Мы — в карантине!

— Чума-а?

— Чума, да еще легочная! Имеешь понятие об этой прелести?

— Представляю приблизительно. Но откуда в такое время? Сейчас же не лето. Если бы дело было в августе…

— Диверсия. Для господ диверсантов времена года не имеют значения. Подумайте, на какую подлость способны, сволочи! — торопливо заходил Сокольский по палате. — Чуму взяли на вооружение! Это же… Умные люди столетиями искали способы борьбы с ней, собой жертвовали! А тут извольте видеть!

Сокольский задыхался от гнева.

— Доктор, вылечите меня быстрее. Выбираться надо отсюда, — попросил Николай.

Просьба прозвучала наивно, по-детски, но Сокольский понял состояние Николая.

— Что тебя теперь лечить! Сам отлежишься. Время излечит… А писем нам долго не получать.

За окном светило солнце, завывал ветер. По поблекшей степи волна за волной проносились облака рыжей пыли и песка,

Николай завернулся в одеяло и пытался заснуть, но не смог.

Изолированы… Писем теперь не получать… Никто не знает адреса госпиталя. Да и есть ли там те, кто бы очень хотел ему написать?

Николай пытался отогнать горькие сомнения воспоминаниями о родном городе. Что там сейчас? Наверное, выпал первый снег. Он всегда выпадает в это время и лежит денька два. Через месяц обязательно жди настоящей зимы. В институте идут занятия. Звенит звонок по-прежнему. Во время перерыва коридоры заполнены шумными студентами. Но тех, кто с ним учился, нет. Они разъехались. А что было бы, если бы сейчас появиться в институте? Было бы по-прежнему?

Нет, конечно. Ты и сам уже не прежний Колька Снопов. Многое изменилось с тех пор. Война кое-что отняла и дала немало.