Русские писатели и публицисты о русском народе - Дамир Соловьев

<…>

Ведь умен он, этот народ, – это признают за ним все авторитетные иноплеменники по сравнению с простонародьем своих стран; откуда же неразумие? Он отличается именно здравомыслием, – и именно простого здравого смысла и недостает нашему образованному сверхнародному слою. Он практик и реалист, при всем религиозном своем идеализме, – мы же витаем в отвлеченности, в абстракте, и лишены именно реального понимания жизни; он своеобразен, самобытен духом, – мы же чужды всякого самостоятельного творчества и, как подсолнечник к солнцу, так вечно поворачиваемся и мы нашею слабою и робкою думою к чужим образцам.

Рядом с величием русской державы, созданной его зиждительным историческим духом и им же охраняемой, выступает ничтожество руководящей мысли; рядом с этим гигантом-народом, считающим себе тысячу лет исторического бытия – пигмеи во образе «интеллигенции»: можно бы сказать, что у этого железного колосса верхняя часть глиняная! Конечно, она одна, эта сверхнародная интеллигенция, по своей беспочвенности и нравственной дряблости бессильна остановить рост великого народа и изменить его исторический маршрут. Россия, наперекор всем препятствиям, поставляемым внешними обстоятельствами и интеллигентною опекою, всё же не переставала пробиваться, хотя бы и с трудом, вперед по своему пути, не переставала расти и шириться, увлекая подчас своим движением и верхние свои классы, до которых (только в некоторые, впрочем, исторические, величавые моменты) досягала снизу волна исторического духа, – но чего же стоили всякий раз России такие исторические шаги! Сколько напрасной крови и жертв, и как быстро освобождались потом мы, культурные люди, от такого наития истории, и из зрячих становились снова слепцами!

Какая же, однако, причина такой ненормальности нашего развития? Откуда в нас, образованной и поэтому, казалось бы, лучшей части народа такая неумелость, неспособность, несостоятельность, а подчас такая горькая, горькая глупость?

Ответ на предложенный вопрос можно было бы поискать не только в истории, но и в психологии народной, и еще глубже, пожалуй, в духовных свойствах Востока и пр., и пр.; но, не пускаясь в такие отдаленные исследования, мы наметим вкратце ближайший ответ. Прежде всего, оговоримся, что для нас вопрос не в том, кто виноват, а что виновато. Ответ же наш отчасти уже подсказан некоторыми вышеприведенными выражениями о России «истинной, исторической» и России «не настоящей, искусственной», да и самым противоположением (впрочем, не произвольным, а продиктованным фактами) русского народа его культурному слою.

Мы уже упомянули, что история этого нашего неразумия или скудомыслия начинается с XVIII столетия. Действительно, древняя Русь была груба, невежественна, слишком причастна татарской практике, но глупою она не была. Никто, конечно, не признает глупости в политике московских князей и царей, Ивана III или Ивана IV, например, – да и позднее.[357]

А как переступишь обратно русскую границу, попадаешь в сонмище соотечественников – словно ввалился в хаос какой-то: ничто не свято, не почетно, не честно, ничто не стоит твердо и прямо, а все как-то криво да косо, точно расшатанное; всякий издевается над чужим и над собственным званием; служащие исполняют свою обязанность с усмешкой, как бы стыдясь и совестясь; в вагонах по отношению к России и русскому строю – вакханалия самооплевания и самозарушения…[358]

Иван Сергеевич Тургенев (1818–1883)

Русских здесь немного – по крайней мере я знаком с немногими. Да и Бог с ними! Из 50 заграничных русских – лучше не знакомиться с 49-ю. Всех их втайне съедает скука, та особенная, заграничная скука русская, о которой я когда-нибудь напишу статейку.

Письмо к Е. Е. Ламберт от 3 (15) ноября 1857 г. из Рима.[359]

…иностранцы (на этот счет нечего себя обманывать) смотрят на нас с тайной недоверчивостью, почти с недоброжелательством, а мы, как Пушкин сказал, «ленивы и нелюбопытны» <…>.

Из-за границы. Письмо первое, от 19 дек. 1857 г.[360]

Ленив и неповоротлив русский человек – и не привык ни самостоятельно мыслить, ни последовательно действовать. Но нужда – великое слово! – поднимет и этого медведя из берлоги.

Письмо к Е. Е. Ламберт от 22 дек. (3 янв.) 1857 г. из Рима.[361]

Трезвости у нас нет – такой пьяный уголок. Так и будут крестьяне сидеть на оброке с земли, – а не с десятины и не с души, – пока не придут распоряжения сверху. О мире, об общине, о мирской ответственности в наших околотках никто слышать не хочет: я почти убеждаюсь, что это надо будет наложить на крестьян в виде административной и финансовой меры: сами собою они не согласятся – т. е. они дорожат миром – только с юридической точки рения, – как самосудством, если можно так выразиться, но никак не иначе.

Письмо к И. С. Аксакову от 22 окт. (3 ноября) 1859 г.[362]

…хотя он (русский язык. – Д. С.) не имеет бескостной гибкости французского языка для выражения многих и лучших мыслей – он удивительно хорош по своей честной простоте и свободной силе. Странное дело! Этих четырех качеств – честности, простоты, свободы и силы нет в народе – а в языке они есть… Значит, будут и в народе.

Письмо к Е. Е. Ламберт от 12 (24) дек. 1859 г.[363]

До сих пор русский действительно с умилением видит границу своего отечества… когда выезжает из него.

Письмо к А. А. Фету от 30 апр. (12 мая) 1860 г. из Берлина.[364]

Здесь, кажется, очень мало русских. Слава Богу, слава Богу!

Письмо Н. Я. Макарову от 26 мая (7 июня) 1860 г. из Содена.[365]

Вы рисуете довольно мрачную картину современного быта России и русского характера вообще: к сожаленью – добросовестный человек обязан подписаться почти под каждой из Ваших фраз. – История ли сделала нас такими, в самой ли нашей натуре находятся залоги всего того, что мы видим вокруг себя – только мы, действительно, продолжаем сидеть – в виду неба и со стремлением к нему – по уши в грязи. Говорят иные астрономы – что кометы становятся планетами, переходя из газообразного состояния в твердое; всеобщая газообразность России меня смущает – и заставляет меня думать, что мы еще далеки от планетарного состояния. Нигде ничего крепкого, твердого – нигде никакого зерна; не говорю уже о сословиях – в самом народе этого нет.

Письмо к Е. Е. Ламберт от 21 мая (2 июня) 1861 г.[366]

…неужели Вы воображаете, что я не вижу насквозь русского мужичка? Народ без образования (я употребляю это слово в смысле гражданском – не в ученом или литературном смысле) всегда будет плох, несмотря на всю свою хитрость и тонкость. Надо, с одной стороны, вооружиться терпением – а с другой – стараться учить их…

Письмо к Е. Е. Ламберт от 15 (27) июня 1861 г.[367]

Это всё в порядке вещей – и особенно на Руси не диво, где мы все такие деспоты в душе, что нам кажется, что мы не живем, если не бьем кого-нибудь по морде.

Письмо к Я. П. Полонскому от 24 янв. (5 февр.) 1862 г.[368]

Россия некрасива, приходится сознаться, в особенности для глаз, с детства привыкших отражать божественные контуры Италии. <…> Пение крестьянок, действительно, самая горестная на свете вещь – от него веет угнетением, диким одиночеством, ужасом, ставшим привычкой.

Письмо к М. Н. Зубовой от 6 (18) марта 1862 г.[369]

…народ, перед которым вы преклоняетесь, консерватор par excellence – и даже носит в себе зародыши такой буржуазии в дубленом тулупе, теплой и грязной избе, с вечно набитым до изжоги брюхом и отвращением ко всякой гражданской ответственности и самодеятельности – что далеко оставит за собою все метко верные черты, которыми ты изобразил западную буржуазию в своих письмах. Далеко нечего ходить – посмотри на наших купцов.

Письмо к А. И. Герцену от 26 сент. (8 окт.) 1862 г.[370]

«…если бы такой вышел приказ, что вместе с исчезновением какого-либо народа с лица земли немедленно должно было бы исчезнуть из Хрустального дворца всё то, что тот народ выдумал, – наша матушка, Русь православная, провалиться бы могла в тартарары, и ни одного гвоздика, ни одной булавочки не потревожила бы родная: всё бы преспокойно осталось на своем месте, потому что даже самовар, и лапти, и дуга, и кнут – эти наши знаменитые продукты – не нами выдуманы».

«Дым».[371]

…изо всех европейских народов именно русский менее всех других нуждается в свободе. Русский человек, самому себе предоставленный, неминуемо вырастает в старообрядца – вот куда его гнёт – его прет – а вы сами лично достаточно обожглись на этом вопросе, чтобы не знать, какая там глушь, и темь, и тирания.