Кома - Сергей Владимирович Анисимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вообще, настроение на отделении было интересное. Странное. Речь о закрытии так пока и не шла, но в воздухе гуляли безумные, порадовавшие бы любого психиатра конспирологические теории с тайно травящими больных «убийцами в белых халатах» и СВЧ-излучателями, спрятанными в подсобках гэбэшниками для испытания на беззащитных людях. На каждую такую возникшую среди них теорию, врачи хихикали и продолжали работать. Это была психологическая разгрузка.
О Даше новостей не было. Дождавшись пустоты в ординаторской, Николай позвонил Артёму, и тот схватил трубку так, будто ждал звонка. Скорее всего это действительно так и было: номер, в конце концов, был от мобильного телефона.
– Ничего, – сказал он убито, осознав, что тот позвонил не сказать ему что-то новое, а наоборот – узнать.
– Совсем ничего. В милиции я всех уже задолбал, сказали: «Не мешайте работать». Практически, верно, конечно, но… К вам из милиции не приходили ещё?
– Нет, – ответил Николай удивлённо. – Я могу просто не знать, конечно, но если бы приходили, так прошлись бы по отделению, и я бы скорее всего увидел.
Посоветовав Артёму не отчаиваться, и ещё раз напомнив, чтобы в любое время звонил ему на отделение или через родителей, Николай повесил трубку. Оставалось позвонить ещё той больной Горбань, которой он опоздал позвонить вчера, но в ординаторскую непрерывно то заходили врачи, то заглядывали больные и посетители в поисках своих врачей. Вошедшая Ульяна раздраженно швырнула на столик перед Николаем затянутую в целлофан коробку «Белочки», и чертыхнувшись ушла. Ему тоже пора было уходить по стандартному циклу: больные, диагностические кабинеты, рентген, больные, куратор, снова больные. Потом, после семинара, массаж. Под конец дня Николай вымотался окончательно, и бок болел всё сильнее. Ни одного эпизода дёргающей боли он в себе так и не поймал, так что рана, скорее всего, была чистой, но и «ноюще-режущей» хватало ему по самое никуда. К трём часам он не выдержал и попросил Игната ему помочь. Ждать того у дверей его палаты пришлось минут десять, переминаясь с ноги на ногу и разглаживая лицо от непрерывно лезущего изнутри желания сморщиться каждый раз, когда кто-то проходил мимо.
– Ну давай, что там у тебя?
Игнат был доктором отзывчивым к молодым, и никогда не возражал кого-нибудь посмотреть и послушать. Когда Николай затащил его в процедурную, попросив медсестру, если её не затруднит, выйти минут на пять, здорово удивились оба: и сестра и доктор Рагузин, то бишь тот же Игнат. Когда же он начал раздеваться, то бедняга чуть не шарахнулся наружу: скорее всего испугался каких-то гомосексуальных подкатов. При виде пропитавшейся подсохшей кровью повязки на боку Николая он сначала облегчённо засмеялся, а потом нахмурил брови, продолжая в то же время оптимистично улыбаться.
– Где это тебя так?
– На Профессора Попова, – второй раз за сутки ответил Николай, кривясь и изо всех сил стараясь не закричать от боли: отмочить повязку физраствором Игнат, влезший в стерильные перчатки ярко-пурпурного почему-то цвета, не удосужился.
– Ага!
Разрез был набухшим и красным, и сочился сукровицей по всей длине. Но гноя не было, и болел он именно так, как должна болеть на второй день неглубокая резаная рана, если судить по этому по учебникам.
– Будем шить? Чего молчал с утра? Надеялся, что само пройдёт?
– Мяу, – сказал на это умное заявление дипломированный доктор Ляхин. – Мяу-мяу. Бля, до чего же мне больно. Никогда я не буду резать людей без наркоза, пусть даже деревенского, и не просите…
– Это какой, киянкой по голове? – спросил Игнат, сноровисто вкалывая прокаин по всей длине пореза и раздирая пластиково-фольговую упаковку с готовыми иглами. – Маша!
Процедурная медсестра заглянула в кабинет и присвистнула, оценив обстановку.
– Стерильный иглодержатель есть?
– Нету! Может, на хирургию сбегать?
– Нет, мы уж пальчиками. Заходи, не держи дверь открытой.
«Нет, это «Баю-баюшки-баю!»» – ответил Николай на уже уплывший вопрос Игната про деревенский наркоз. Новокаин его, собака, не брал. Маша подставила плечо, и он просто сидел на застеленном гинекологической клеёнкой стуле, цепляясь за неё и вращая глазами, пока Игнат шил кожу.
– Так, теперь сюда… Ты на семинар пойдёшь? Или сразу домой?
– Как-к-кое там домой, у меня трое больных с утра немассированы! А семинар – это замечательно. Что может быть интереснее процесса убивания Platelia aspergillus при помощи современных амфотерицинов, вроде липосомального! Жуков и Кутузов отдыхают!
Медсестра Маша посмотрела пристально, перекинула недлинную, но ухватистую косу на грудь, и протянула руку за градусником: стакан с ними стоял даже в процедурном.
– Правильно! – так и не разгибаясь согласился с ней ковыряющийся с узлами Игнат, – Сейчас мы ему градусник подмышечно, а укол внутримышечно, – главное, не перепутать. Коля… Э-э-э, Николай Олегович, Вы от столбняка привиты?
– Разумеется.
– Это замечательно. Маша, втыкай доктору в подмышку, не стесняйся. Он не укусит, это у него отходняк. Чего это там на Попова ты с кем не поделил?
– Долгая история…
Температура у него оказалась 37,1 – недостаточная, чтобы свалить его с ног, но весьма тяжело переносимая любым взрослым. Вот как, значит, чувствуют себя такие больные… За последние 12 лет Николай не получил ни одной «отработки» по болезни, перенося мелкие ОРВИ на ногах, и припомнив только один случай, когда он траванулся и лежал дома, съев какую-то дрянь. Скорее всего это был результат нескольких лет занятий байдаркой на промозглой Малой Невке – ещё в школе, до ориентирования, танцев и рукопашки. Гребной клуб, сметённый через несколько лет докатившейся до него волной переформирования массового спорта в элитные теннис– и гольф-комплексы, не принёс Николаю спортивных титулов. Но вроде бы постепенно превратил его из стандартного ленинградского тонзиллитного хилятика в нормального парня с чистой кожей, волосатой грудью, и способностью дать в морду тому, кому потребуется. Маша, судя по её участившемуся дыханию, что-то такое понимала, и наконец-то закончивший дёргать нитки Игнат посмотрел на них
