Один вечер в Амстердаме - Алёна Белозерская

За те два месяца, которые Марина провела у Севы, у нее было только два клиента, причем второй выкупил ее сразу же после проведенной с ней ночи. Марина обрадовалась, потому что решила, будто этот мужчина подарит долгожданную свободу. Она мечтала, что ей вернут паспорт, снимут охрану и позволят вернуться домой. Мечтам не суждено было сбыться. Оказалось, что ее и еще одну девушку, такую же светловолосую и хрупкую, перекупили в другое заведение. А находилось оно в далекой Финляндии, в небольшом портовом городке Ханко, куда съезжались любители секса за деньги со всего юга страны.

В том борделе было много россиянок, и почти все они добровольно занимались проституцией. По иронии судьбы, самые красивые были больше всего заинтересованы в том, чтобы вернуться домой. В Финляндии Марина познакомилась с Нонной, москвичкой, закончившей педагогический университет, попавшей в этот бизнес таким же путем, как и Марина. Только вместо подруги в притон Нонну привел ее молодой человек. Черноглазая, веселая Нонка не отчаивалась и с маниакальной страстью разрабатывала планы побега, которые женщинам никогда не удавалось осуществить. В одну из таких попыток Нонну убил охранник. Марина тогда не пострадала физически, но, видя перед собой мертвое лицо подруги, сломалась окончательно, превратившись в безвольную красивую куклу, выполняющую любые прихоти клиента.

В Финляндии к ней воспылал страстью один джентльмен из Нидерландов, который выкупил ее и перевез в Амстердам. Однако спокойная и равнодушная Марина быстро надоела этому господину, который был весьма развращен во вкусах и предпочтениях. Он легко распрощался с ней и передал мистеру Хофту, которого Марина до сих пор вспоминала с содроганием. Однако благодаря ему она и познакомилась с Генрихом.

Хофт был гадким, сварливым мужчиной лет пятидесяти, содержащим элитный бордель в пригороде Амстердама. Несмотря на то что в Голландии проституция являлась легальной деятельностью и те, кто зарабатывал на жизнь своим телом, имели равные права с остальными гражданами, исправно платили налоги, а взамен получали страховку, пенсию и даже отпускные, это никоим образом не касалось находящихся на территории государства сексуальных рабынь. Марина даже не имела паспорта, в страну попала по поддельным документам, а обратиться в полицию или посольство возможности не было, так как девушек охраняли надежнее, чем политических заключенных в Гуантанамо. Марина была самой старшей среди несчастных девиц, работающих на Хофта, и при этом «любимицей» хозяина. Он буквально млел от восторга, когда она проходила мимо него. Невысокая, с точеной фигурой и огромными светлыми глазами, Марина была похожа на нимфу. Во всяком случае, игра в лесных прелестниц очень нравилась Хофту. Он часто наряжал девушек как греческих богинь и выпускал в сад, а сам превращался в блистающего престарелого Аполлона, делающего удивленное лицо при «случайной» встрече с божествами природы. На подобные игрища он приглашал своих приятелей, которые восторженно вылавливали испуганных красавиц с обсыпанными блестками плечами и тешились с ними в многочисленных беседках сада. Марина доставалась только Хофту. Отчего-то он не желал делиться ею с другими, и даже огромные деньги, которые ему предлагали, не способны были умерить жадность и собственнические интересы. Он обожал свою фаворитку, и несмотря на то, что регулярно избивал за ненависть и брезгливость, которую она испытывала к нему, да еще и открыто демонстрировала, не готов был отдать ее другому. Иногда он слишком рьяно проявлял свою любовь, и последствие этих чувств Марина носила на лице, тщательно прикрывая челкой. Однажды, будучи мертвецки пьяным, оттого и злым, Хофт ударил ее вазой. Хорошо, что осколки не попали в глаза. Если бы она ослепла, то Аполлон-извращенец безжалостно избавился бы от нее, вмиг забыв о своей любви.

В одну из ночей, которая превзошла все остальные по разнузданности, пристанище Хофта посетил Генрих. Он не принимал участия в общей вакханалии, с бокалом вина стоял в стороне от игрищ и с интересом наблюдал за Мариной, спрятавшейся в кустах шиповника. Колючие ветви царапали кожу, причиняя боль, но она не желала выходить, лишь прикрывала уши руками, стараясь не слышать голоса зовущего ее Хофта. Потом повернула голову и увидела невысокого мужчину, с жалостью рассматривающего ее вздрагивающее от отвращения к происходящему тело. Незнакомец взмахнул рукой, приказывая подойти. Ослушаться Марина не посмела, хотя и испытывала непреодолимое желание убежать. Генрих показался ей очень спокойным и лишенным садистских наклонностей, которыми славились мужчины, приходящие к Хофту. Хотя на опыте Марина знала, что внешность бывает обманчивой, она надеялась, что Генрих окажется таким, каким она его видела. Интеллигентное лицо внушало доверие, тонкие руки не вызывали страха и заставляли думать, что не причинят боль. Мягкая и добрая улыбка на лице также говорила о том, что ей не стоит бояться.

– Как тебя зовут? – спросил он, протянув бокал с вином.

Не отрывая от Генриха взгляда, она осторожно сделала глоток и представилась:

– Марина.

Он наморщил нос и покачал головой.

– Нет, тебе не идет это имя, – и, повернувшись к Хофту, наконец, нашедшему свою нимфу, сказал: – Я ее забираю.

Тот протестующе округлил глаза, но Марина вдруг увидела, что он боится человека, который заявил на нее свои права, и испугалась. Если от взгляда этого сухого мужчины дрожит сам Хофт, который даже дьяволу способен плюнуть в лицо, то ей и подавно следует опасаться. Менее чем через два часа она уже находилась в доме Генриха, в той самой воздушной тоге, которую несколько месяцев назад ей подарил Хофт. Генрих протянул платок, Марина вытерла им густо накрашенное лицо и вдруг всхлипнула.

– По-голландски хорошо говоришь? – поинтересовался Генрих и улыбнулся, потому что она закивала, но так и не произнесла ни одного слова. – Я стану звать тебя Эльзой. Мне нравится это имя, и оно тебе подходит больше, чем то, которое ты носишь. Ты не против?

– Нет, – тихо ответила она и неуверенно огляделась.

– Не бойся. – Генрих похлопал рукой по дивану, приглашая присесть рядом. – Ты голодна? – спросил он.

– Нет.

– Выпьешь?

– Нет.

Он рассмеялся.

– Надеюсь, ты знаешь и другие слова, – сказал он. – А сейчас ступай отдыхать.

В теплой гостиной немедленно появился охранник, который вежливо провел женщину в одну из спален, находящихся на втором этаже. Всю ночь Эльза ждала, когда дверь в комнату откроется и появится Генрих, но он не пришел. Утром пригласил ее позавтракать с ним, потом исчез на весь день, а вечером привез для нее огромный букет желтых роз и непонимающе смотрел на нее, расплакавшуюся при виде цветов.

Они проводили много времени вместе, в течение которого Генрих не предпринял ни одной попытки добиться близости, и постепенно Эльза успокоилась, поняв, что в первую очередь он видит в ней приятного компаньона, а не средство для удовлетворения похоти. Она почувствовала себя в безопасности, более того, прониклась нежностью к этому мягкому и интересному мужчине. Год спустя она получила от Генриха новые документы на имя Эльзы ван дер Ассен, а еще через два месяца стала его женой. Неплохая партия для проститутки, сменившей четыре борделя, а после поселившейся на красивой вилле, стоящей на озерах в самой престижной части Амстердама.

Генрих был удивительно веселым и приятным собеседником. Он любил живопись и неплохо рисовал, а однажды портрет Эльзы, написанный им лично, появился в ее спальне. Он и поныне там висит. Эльза, глядя на женщину, которая изображена на нем, не узнает себя, однако не потому, что та дама не похожа на нее, а потому, что на холсте изображена Эльза ван дер Ассен – красивая и уверенная в себе особа. В душе, как оказалось, она осталась Мариной Войтович, скромной медсестрой из военной части, где служил ее муж.

Генрих никогда не спрашивал у Эльзы о прошлом, да и о себе мало рассказывал. Ей не было известно, где он родился, учился, многие моменты из его жизни были загадкой. Порой он был замкнут, молчалив, либо, напротив, слишком возбужден и вспыльчив. Но как бы он ни вел себя, Эльза с удивлением наблюдала, что мужчины, входящие в круг его общения, благоговейно опускают перед ним головы и мгновенно выполняют приказы. В отличие от жены, которую Генрих обожал и с которой всегда был мягок, к другим он относился сурово, даже жестоко. Однако Эльзу это не беспокоило, потому что она не видела в поведении мужа угрозы для себя. Кроме того, в душе ее появилось снисхождение, так как она знала секрет, вернее, причину, которая способствовала превращению Генриха из доброго и спокойного подростка во влиятельного и страшного человека. В результате несчастного случая, произошедшего в далекой юности, о котором Генрих упомянул лишь однажды, он стал импотентом и всю свою нерастраченную сексуальную энергию воплощал в деятельности, которой занимался. У Генриха никогда не было женщины, и он лишь в теории знал, что собой представляет физический контакт. С женой он спал в одной кровати, но ни разу за весь брак не прикоснулся к ней, как любовник. Он обнимал ее, крепко прижимал к себе, часто целовал, но на большее не был способен. Впрочем, Эльза в тайне радовалась его недугу, потому что испытывала отвращение лишь при одной мысли о сексе. Одна лишь Эльза была посвящена в секрет мужа, и он знал, что она будет хранить его до конца жизни. Как-то, спустя много месяцев после их встречи, она спросила, что же он делал у Хофта.