Твоё слово (СИ) - Лисканова Яна

Дорик вел меня за руку к Лисьему базару в книжную лавку Луки. Я с размаху влетала в лужи, пачкая ему и себе штаны. Тучи после дождя не разошлись, а только схуднули и поседели, делая небо каким-то низким и ровным, и оно иногда проливалось легкой моросью. На душе было тяжело. Мне не нравилось принятое решение — оно не приносило того удовлетворения и спокойствия, которое обычно приносят принятые решения. Я знала, что это потому, что я не могла до конца понять, чего я хочу. Мне нужен был взгляд со стороны.

В моем мире этим взглядом со стороны обычно был, как ни странно, дядя Воська. Он вообще не слушал, что я говорю, отвечал какими-то дурацкими заумными фразами, никак не относящимися к делу, но у меня равно все более-менее все раскладывалось по полочкам в голове после наших разговоров, а точнее — моих монологов.

Я склонна была думать, что дело было в том, что порой мысли и чувства, абстрактные и размытые в голове, нужно было просто вслух сформулировать в слова, и тогда эти мысли становились ближе и понятнее. И что с ними делать дальше, вроде, тоже становилось понятнее. Но ни Дорику с Бориком, ни Еве, ни тем более Рашу, я высказаться не могла. Они будут осознанно или нет, но говорить то, что удобно им. И это, конечно, нормально, но никак мне не поможет разобраться, что я делаю не так. А что-то я делала не так. Потому что когда я делаю все так, я чувствую себя хорошо.

Я бы, пожалуй, с большим удовольствием поболтала, например, с Мартой или Лией — проститутки почему-то всегда вызывали у меня необъяснимую симпатию. Может потому, что находились они обычно где-то вне общепринятой человеческой морали. И говорить с ними было поэтому легче.

Но не думаю, что Дорик согласился бы отвести меня в бордель, учитывая обстоятельства. А Лука, как и дядя Вося, был старым. Так что может и прокатит. 

Лука напоил нас чаем, забрал сборник анекдотов, который я дочитала как раз вчера.

— Чего-нибудь тебе еще найти, доченька? — спросил он, убирая какие-то бумаги с прилавка.

— Что-нибудь про устройство городского управления, наверное, — я не хотела писать про взятки барону Арино, вообще-то, я скорее была бы не против взять у него, например, интервью за чашечкой чая, но разобраться с системой городского управления было бы не лишним; Дорик посмотрел на меня то ли с мольбой, то ли с осуждением, но говорить ничего не стал, — и какой-нибудь сборник тоскливых стихов о несправедливости мира.

— Э-хе-хе, — улыбнулся Лука, собирая морщины у глаз, — знаю я одного поэта, который писал о несправедливом мире, который не понимал его тонкой души! Много пафоса, мало смысла. Хочешь?

— Еще как! — кивнула я и, когда Лука ушел на охоту, потерявшись в книжных шкафах, обратилась к Дорику, — мне надо поговорить с Лукой наедине.

— Нет, — мотнул мужчина растрепанной головой.

— Ну ты совсем! — вскинулась я, — я хочу поговорить о личном!

— Ты никогда не говоришь о личном! Ты говоришь только по работе и о работе. Не о работе ты говоришь, только когда травишь дурацкие несмешные анекдоты, над которыми сама же и смеешься, — отрезал Дорик, скрестив руки на груди.

— А кто еще над ними должен смеяться? — удивилась я.

— Все остальные, например? — предположил Дор, — шутки должны смешить окружающих?

— Кто сказал тебе такую глупость? — всплеснула я руками, — шутки рассказывают, чтобы развеселить себя, конечно же! В любом случае, если ты не дашь мне поговорить с Лукой, я расшибусь, но все равно поговорю о личном. С Мартой, например.

Я смотрела на него, он на меня. Я знала, что Дорик как кот — считает себя самцом королевских кровей, но взгляд все равно отведет первым.

— Я буду стоять под дверью и подслушивать! — вскинулся Дорик, ударил кулаком по столу и вышел.

Ну, лучше под дверью, чем над душой. Я пододвинула стул к прилавку и села ждать Луку. Он пришел минут через пять с тремя книжками. Кроме жизнеописания прошлого Главы Городского Совета, сборника стихов, там еще был любовный роман.

— Почитай, лишним не будет, — сказал старик, — так о чем ты хотела поговорить? 

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну, — с чего бы начать, с параллели, может? — вот у вас же есть дочь, — Лука кивнул, — вы же радовались, когда она съехала, да?

— Я радовался за нее, что она вышла замуж; но тосковал по ней, конечно, — он уложил подбородок на кулак.

— В смысле? Скучали, что ли? — удивилась я.

— Ну конечно, — кивнул он, — сложно отпускать своих детей. Всегда спокойнее, когда она рядышком, под боком!

— И вас это не утомляло? Сколько вы о ней заботились лет-то…

— Ну, иногда, конечно, утомляло, — засмеялся Лука, — она у меня была той еще кокеткой по молодости! Такие тут петушиные бои у нас молодчики устраивали — ты бы видела!

— Ничего себе, — я вспомнила суровую тучную женщину со скалкой в руках, — но теперь-то вы рады, что о ней не нужно заботиться?

— Так о близком же приятно заботиться! — я чуть не поперхнулась чаем на такое абсурдное заявление.

— Вы очень странный старик, — поняла я, — вам об этом говорили?

— Ну ты сама-то, когда заботишься о ком, тебе потом разве не приятно? — удивил меня Лука.

— Она ни о ком не заботиться, — из-под двери пролез тоскливый шепот Дорика.

— Это правда, — кивнула я.

— Что, вообще ни о ком? — удивился мужчина, и я кивнула, — не верю! Неужели ты никогда не делала что-то для другого, а не для себя?

Я задумалась. Вообще-то, один раз было. Но я никогда больше этот трюк повторять не собираюсь. Это была единоразовая акция в качестве благодарности конкретному человеку, с которым ни в этом, ни в том, ни в любом другом мире никто никогда не сравнится. Все остальное, что я когда-либо делала для других, было с расчетом получить что-то взамен. Например, я покупаю Луке чай и продукты, потому что он делиться со мной книгами.

— Было такое, — все-таки сказала я, — но это было исключение, подтверждающее правило.

— Жестокая женщина, — слышался загробный шепот из-под двери, — очень жестокая женщина, которая на всех клала волшебную палочку…

— Так! — вдруг разозлился Лука, — ну-ка помолчи и не лезь, дурень!

Я хрюкнула. Дурика назвали Дуриком, а волшебные палочки все-таки существуют, и я знаю, что куплю себе в подарок на день рождения!

— Милая, а как же ты строишь отношения с разумными? — уточнил мужчина, собирая складки на лбу.

— Как человек, выросший при капиталистическом строе! — радостно возвестила я, — на взаимовыгодной основе!

— Не знаю что такое капиталистический строй — нигде о таком не читал, — тихонько сказал мужчина, со значением блеснув на меня глазами, — но у тебя ведь есть или были близкие? Родители? Друзья? Соседи даже, может? Вот как ты с ними общаешься?

— Э-э-э… Ну?.. Ты — мне, я — тебе? — такие вопросы всегда вводили меня в ступор.

Вроде бы ответ очевиден, но именно из-за этой очевидности кажется, будто ответ неправильный, и должен быть како-то другой, посложней.

Помню, одна моя одноклассница отвечала на уроке истории, и учительница не хотела ставить ей двойку, но ничего другого поставить ей было нельзя, потому что она не то что исторические события, которые мы тогда проходили, не знала — она и двух слов связать не могла. И тогда учительница, глядя на нее самыми грустными глазами на свете, спросила, какой город был столицей Киевской Руси. Ну чтобы она ответила хоть на один вопрос, получила свею тройку и ушла с глаз долой и из израненного невежеством сердца учительницы — вон. Ночью того дня учительница орошала подушку слезами, потому что в задумчивости замер весь класс оболтусов.

— Какие интересные принципы построения близких отношений, — Лука пригубил кружку с чаем и с интересом спросил, — а какие еще принципы в общении с разумными у тебя есть?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Сделал гадость — в душе радость! — это же считается за принцип?

Судя по нецензурному шипению за дверью — таки нет.

 — Где покакал — там и варежки оставил? — на меня посмотрели с упреком, — ну тогда не знаю!

— Понятно, — вздохнул Лука, — вот смотри: когда я готовлю к твоему приходу пирожки, завариваю тебе чай, стараюсь подобрать тебе нужные и интересные книги — тебе приятно?