Отечественные спецслужбы и Красная армия. 1917-1921 - Сергей Войтиков

Тюрьма не пошла Теодори на пользу: ослаб, ухудшилось зрение, давала о себе знать контузия, заработанная на фронте в годы Первой мировой войны. Все же режим его содержания был относительно мягким. Ему создали условия для работы. То ли по собственной инициативе, то ли и по предложениям Особого отдела — как тут откажешься? — он писал военнотеоретические и военно-исторические труды. Некоторые были даже напечатаны в журнале «Военное дело».

30 декабря, накануне прихода Нового, 1920 года, Теодори направил «слезницу» Дзержинскому: «Из-за болтовни только одной служащей-шантажистки, задержанной, к тому же, на службе по мягкости тов. Аралова и доброте гражданина] Костяева — и притом в Полевом штабе, а не в Регистрационном] управлении?..»[391]. Оговорка Теодори «в Полевом штабе, а не в Регистрационном управлении» не случайна: Троицкая с ноября 1918 г. служила в Серпухове, Теодори — в Москве. Какая у них с этого времени вообще могла быть интимная связь?

Гордыни и независимости у Теодори поубавилось. Но не способности к анализу ситуации. Он прекрасно понимал: выдвинутое против него обвинение и подлинная причина его содержания в тюрьме — разные вещи. А насчет доносов — похоже, в заключении у него открылся дар предвидения: 1937-й уже был не за горами…

Выпустили его лишь в январе 1921 г. без права занятия должностей в РККА[392], хотя, несмотря на запрет, Теодори состоял впоследствии на второстепенных должностях в Штабе РККА. По свидетельству Балабина, где-то в 1927 г. или в 1928-м Теодори сказал ему: «Бутырская тюрьма не сломила моей твердости»[393].

…Его твердость пригодилась ему еще не раз, но в 1937-м не спасла. Две дошедшие до нас фотографии Георгия Ивановича — 1919 и 1937 гг. — выдают эволюцию личности. С фотографии 1919 г. на нас смотрит очень уверенный в себе офицер с подкрученными усами. С фотографии 1937 г. — бритый наголо арестант с потрясающим взглядом: «Видал с таких, как вы, видал и страшнее… Я знаю, что на этот раз мне не выбраться, и весьма сожалею, что подорвал свое здоровье на службе не тем». Отчаяния, кстати, на этой фотографии нет: фронтовой офицер, прошедший Первую мировую бойню, насмотревшийся на Эйдуков, Кедровых и прочие кошмары революционной Москвы, привык смотреть в лицо опасности. Фатализм этой фотографии поражает воображение. Начальник кафедры Государственного центрального института физкультуры, он был арестован 16 апреля. До 50-летия не дожил. Осудили его и расстреляли по обвинению в принадлежности к «контрреволюционной террористической организации» и «подготовке теракта». Тело закопали на территории Донского монастыря.

Георгия Ивановича Теодори, одного из основателей ГРУ, реабилитировали 19 марта 1957 г.

«Наполеоны могли быть только в наполеоновские времена. Вечная ему память!»[394]

Глава 3. «АГЕНТУРНАЯ СЕТЬ ОХВАТЫВАЕТ ПОЛЬШУ, ЛИТВУ, ЛАТВИЮ, БЕЛОРУССИЮ И ДАЖЕ ГЕРМАНИЮ»: ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА К КОНЦУ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

Под руководством генштабистов 1917 г. агентурная разведка, несмотря ни на что, достигла определенных успехов: так, в конце февраля 1919 г., по свидетельству В.И. Штейнингера, она добыла «разработанный финским штабом план предполагаемого наступления на Петроград»[395]. Вместе с тем советским разведчикам упорно мешала деятельность местных органов военной контрразведки. Так, 14 апреля 1919 г. с искренним желанием исправить положение отделение пограничной ЧК Особого отдела Петроградской ЧК обратилось к коменданту г. Петрограда В.С. Шатову[396]: «Особый отдел губЧК, препровождая при сем копию вопроса Белоостровской участковой пограничной чрезвычайной комиссии, просит дать разъяснение. Со своей стороны, предлагает сделать соответствующие распоряжения о регистрации разведчиков. Предложение вызвано тем, что сплошь и рядом посылаемым разведчикам приходится отбыть известный срок ареста, которому они подвергаются со стороны пограничных ЧК, как участковых, так и пунктовых, во время переправы на сторону Финляндии, а в особенности оттуда. И до наведения соответствующих справок им приходится сидеть под арестом», что задерживает передачу «сведений, порой имеющих колоссальное значение»[397]. К сожалению, подобная сознательность была свойственна далеко не всем местным органам военной контрразведки. И Особому отделу ВЧК также — дело Теодори могло расцениваться как пролог к чистке военной разведке. И в данном контексте вряд ли было совпадением ходатайство 25 мая начальника Агентурного отдела Гавриила Кутырева перед начальником Полевого штаба Федором Костяевым ввиду «крайне расстроенного» состояния здоровья, а также усиленной работы, связанной с большой ответственностью, «что отражается также на здоровье», о переводе на «какую-либо административную должность»[398]. Вероятно, это была попытка самоустраниться, дабы избежать участи Георгия Ивановича, тем более что в управлении все еще было много бардака. Из приказа РУ № 36 от 28 мая 1919 г.: «Мною замечено, что, вопреки приказа по Регистрационному управлению от 24 февраля с[его] г[ода] за № 18, в некоторых отделах и отделениях Регистрационного управления в праздничные дни сотрудники являются на службу не только в половинном составе, часто отделы совершенно пустуют и вместо должного состава сотрудников в них можно застать только одних дежурных. Считая подобное поведение совершенно недопустимым, предлагаю всем начальникам отделов и отделений, под их личной ответственностью, на будущее время строго придерживаться их всеми сотрудниками. Заместитель начальника управления Павулан, врид консультанта Кутырев»[399].

11 июня Центральный комитет РКП(б), обсудив вопрос об укреплении военной разведки, еще раз подчеркнул, что РУ должно сосредоточить свои усилия на ведении разведки. Угроза чистки витала в воздухе с весны. Военный комиссар Полевого штаба Семен Аралов, способствовавший освобождению арестованных особистами офицеров, против которых не было выдвинуто обвинение[400], в борьбе со шпионажем в Ставке принял самое активное участие: так, 27 марта он просил руководителя военной контрразведки Михаила Кедрова командировать в Серпухов сотрудника Особого отдела Сергея Лопашева «для следственной работы» с разъяснением: «Нужен срочно»[401].

16 июня большевистский ЦК принял решение о чистке и фильтрации сотрудников Полевого штаба Реввоенсовета Республики и одновременно отставке Семена Аралова с поста военного комиссара Полевого штаба и главы военной разведки. Подводя итог деятельности Аралова в Опероде и Регистрационном управлении, попытаемся дать его психологический портрет. На первый взгляд, совершенно безликая фигура, что накладывает отпечаток на все биографии первого руководителя ГРУ. В них можно найти набор фактов, но ни намека на личность. При внимательной работе с документами впечатление меняется. Основным фактором, определявшим поведение Семена Ивановича, было его партийное прошлое. В революционное движение он подался еще в 1903 г., т. е. к 1918/1919 гг. партийный стаж был солидным, 15–16 лет. Принял участие в московских событиях Первой русской революции, даже отмечен впоследствии в воспоминаниях других участников. Однако, будучи до июля 1917 г. меньшевиком-интернационалистом (если не эсером?), в ленинской партии он мог довольствоваться в лучшем случае вторыми ролями — и то за счет важности Оперода в воюющей стране. Пока Троцкий осенью 1918 г. не стал сдерживать амбиции руководства Оперода, Аралов тихо и спокойно гнул свою линию. Взорвался, вероятно, за все время работы в военном ведомстве, один только раз. Как мы уже знаем, когда Эфраим Склянский отдал распоряжение перевести генштабиста Павла Мея и задумал, поддавшись навету контрреволюционера Николая Стогова, убрать из Оперода правую руку Аралова Георгия Теодори, Семен Иванович решение о переводе Мея отменил. В ответ на требование «т. Аралову представить объяснения» жестко указал Склянскому его место. В данном случае Аралов мог позволить себе такую роскошь: партийный стаж «хитрого Эфраима» (выражение историка М.А. Молодцыгина) весьма сомнительно отсчитывается с 1912 г. В действительности есть все основания полагать, что в РСДРП(б) Склянский вступил только в 1917 г., на волне работы армейских комитетов, ставших чуть ли единственной опорой в действующей армии ее тогдашнего «Верховного главнокомандующего» прапорщика Николая Крыленко. В сравнении с Араловым Склянский был в партии нулем и заставлял с собой считаться только благодаря высокой должности, занятой с подачи Ленина. Когда Аралова поставили курировать Михаила Кедрова — соратника и «друга Ленина», — Семен Иванович блестяще выбрал линию поведения. Особый отдел ВЧК был наделен с подачи Свердлова правом решать оперативные вопросы без совета с кем-либо, а потому Аралов действовал в отношении страдавшего манией величия Кедрова крайне обходительно. Гнев ни разу не вызвал, что позволило вернуть под свое поручительство в военное ведомство — в частности, в военную разведку — целый ряд арестованных специалистов (не всегда, кстати, безгрешных перед советской властью).