Об Екатерине Медичи - Оноре де Бальзак

всегда на свой страх и риск, – ответил герцог. – Уж я ли не разгадал способностей Л а Реноди! Я осыпал его милостями, я дал ему возможность спастись от приговора бургундского парламента, добился пересмотра его дела, разрешил ему въезд в королевство. Я готов был все для него сделать, а он в это время затевал свой сатанинский заговор против нас. Этот проходимец объединил немецких протестантов с французскими еретиками, уладив все богословские споры между Лютером и Кальвином. Он свел с реформатами недовольных вельмож, отнюдь не заставляя их отрекаться от католицизма. Уже в прошлом году в его распоряжении было тридцать полководцев! Он умел одновременно быть всюду: в Лионе, в Лангедоке, в Нанте! Наконец, его усилиями составлена распространяемая по всей Германии декларация, где богословы утверждают, что можно применить силу, чтобы вырвать короля из-под нашего влияния, и теперь она передается из города в город. Начав искать ее, нигде ее не находишь! А между тем ведь он от меня ничего, кроме хорошего, не видел! Надо будет или придушить его как собаку, или соблазнить чем-нибудь, чтобы он перешел на нашу сторону.

– В Бретани, в Лангедоке, во всем королевстве они взбудоражили людей, чтобы нанести нам смертельный удар, – сказал кардинал. – После вчерашнего празднества я до рассвета читал королю все донесения, которые получил от моих монахов; но уличены только небогатые дворяне, ремесленники, и ничто не изменится от того, повесим мы их или оставим в живых. Такие, как Колиньи, как Конде, ничем не скомпрометированы, а ведь в их руках все нити заговора.

– Вот почему как только Авенель, этот адвокат, их выдал, – сказал герцог, – я велел Бражелону сделать все, чтобы заговорщики могли перейти в наступление: они ничего не подозревают, они думают, что застанут нас врасплох. Может быть, тогда-то и обнаружатся их вожди. Мой совет – дать им победить на сорок восемь часов.

– На это достаточно и получаса, – возразил испуганный кардинал.

– Вот такой ты храбрец! – воскликнул Балафре.

Не замечая насмешки, кардинал ответил:

– Не все ли равно, скомпрометирован принц Конде или нет, но он их вождь; снесем ему голову, и тогда нам не о чем будет беспокоиться. Для того чтобы расправиться с ними, нужны не столько солдаты, сколько судьи, а судей у нас всегда хватит. В парламенте победа всегда бывает вернее, чем на поле сражения, и к тому же она достается не столь дорогою ценой.

– Я согласен, – ответил герцог. – Не думаешь ли ты, что принц Конде достаточно могуществен, чтобы придать мужества тем, кто завяжет с нами этот первый бой? Ведь есть же еще…

– Король Наваррский, – подсказал кардинал.

– Этот глупец, который снимает шляпу, когда говорит со мной. Должно быть, кокетство флорентинки делает тебя слепым?

– О, я об этом уже думал. Для чего же я любезничаю с ней, как не для того, чтобы читать у нее в сердце?

– У нее нет сердца, – порывисто ответил герцог, – она еще честолюбивее, чем мы с тобой.

– Ты храбрый полководец, – сказал кардинал брату, – только поверь мне, наши призвания не так далеки друг от друга, а я велел Марии следить за ней раньше, чем тебе пришло в голову ее в чем-нибудь заподозрить. Екатерине меньше дела до бога, чем моему башмаку. И если она не стала душою заговора, то вовсе не потому, что она этого не хотела. Но мы будем судить о ней по ее поступкам и посмотрим, как она нам поможет. Пока что у меня есть уверенность, что ни с кем из еретиков она не общается.

– Пора уже все открыть королю и королеве-матери, которая ничего не знает, – сказал герцог, – в этом единственное доказательство ее невиновности. Но, может быть, они ждут последнего часа, чтобы ослепить ее вероятностью удачи. Из моих действий Ла Реноди хорошо поймет, что мы все знаем. Сегодня ночью Немуру приказано следовать за отрядами реформатов, которые движутся по проселочным дорогам; заговорщики будут вынуждены напасть на нас в Амбуазе, куда я их всех впущу. Если бы это случилось здесь, – сказал он, указывая на три стороны утеса, на вершине которого стоял замок Блуа, как это перед этим сделал Киверни, – их нападение оказалось бы безрезультатным, гугеноты могли бы в любой момент и прийти и уйти из Блуа – это зал с четырьмя входами, а ведь Амбуаз – это мешок.

– Я не покинул флорентинку, – сказал кардинал.

– Мы совершили ошибку, – ответил герцог, подбрасывая в воздух свой кинжал и ловя его за рукоятку. Надо было вести себя с ней, как с реформатами, предоставив ей полную свободу действий, чтобы потом поймать ее с поличным.

Кардинал посмотрел с минуту на брата и покачал головой.

– Зачем ты сюда явился, Пардальян? – спросил герцог, видя, как на террасу взошел молодой дворянин, впоследствии прославившийся своей дуэлью с Ла Реноди, которая принесла смерть им обоим.

– Монсеньор, у ворот дожидается посланец от меховщика королевы. Он говорит, что ему надо передать ей горностаевый казакин.

– Ах да, это тот казакин, о котором она говорила вчера, – ответил кардинал, – королеве этот мех понадобится во время путешествия по Луаре.

– А каким же образом ему удалось пройти так, что остановили его только у ворот замка? – спросил герцог.

– Этого я не знаю, – ответил Пардальян.

– Я об этом спрошу его сам, когда он будет у королевы: пускай подождет утреннего приема в кордегардии. Пардальян, а что, он молодой?

– Да, монсеньор, он говорит, что он сын Лекамю.

– Лекамю – правоверный католик, – сказал кардинал, у которого, так же как и у гофмаршала, была память Цезаря. – Кюре церкви Сен-Пьеро-о-Беф доверяет ему, ибо он старшина квартала.

– Все равно, пускай его сын побеседует с капитаном шотландской дворцовой гвардии, – сказал герцог, сделав такое ударение на этом слове, которое не оставляло никаких сомнений в его смысле. – Но ведь Амбруаз сейчас в замке: он-то и скажет нам, действительно ли это сын того Лекамю, который сделал ему в свое время столько добра. Позовите сюда Амбруаза Паре.

Как раз в эту минуту королева Екатерина, гулявшая в одиночестве, пошла навстречу братьям Гизам, и те поспешили сами приблизиться к ней. Они умели быть очень почтительны с ней, но итальянке всегда казалось, что за этой почтительностью скрывается насмешка.

– Господа, – сказала она, – не будете ли вы добры сказать мне, что это сейчас готовится? Неужели вдова вашего покойного государя не заслужила в ваших глазах того уважения, которого заслуживают Вьельвилль, Бирага и Киверни.

– Государыня, – любезно ответил кардинал, – какими бы политиками мы ни были, как мужчины, мы не считаем себя вправе пугать дам разными