Риверстейн - Марина Суржевская

Даже удивительный ужин: рассыпчатая картошка, запеченная рыба и сладкий травяной настой с медовой булкой, я просто молча съела, не присоединяясь ко всеобщему восторженному ликованию. И наскоро обмывшись холодной водой, я натянула длиннополую холщовую рубашку и залезла под одеяло. Даже если сегодня вернется Зов, никуда не пойду, — мрачно решила я, потому что сил нет.

И уснула, не успев додумать.

А среди ночи проснулась, как от толчка.

Открыла глаза, пытаясь сообразить, что меня разбудило. Сонно потерла лицо, села, оглядываясь. Тихо. Лунный свет спокойно струится сквозь цветное окошко, длинные косые тени пересекают комнату клиньями тьмы. И одна из теней живая. Он стоит в ней, он часть ее, или она — часть него…сильное тело скрыто черной одеждой, темные волосы, темные глаза так внимательно меня разглядывают. Я чувствую этот взгляд, как прикосновение.

Хочется закричать, но он не позволяет. Не двигается, молчит, но я вся словно скована его властью и не могу ослушаться. Боль в руке обжигает. Даже не глядя, я чувствую, как горит у локтя метка Аргарда.

Внутри растет тянущая и сладостная боль, я не понимаю, что со мной, мне страшно…или нет? Не знаю.

Арх'аррион.

Странное имя демона так непривычно человеческому уху, неудобно языку. И только в мысли ложится, как в собственную сущность, проскальзывает, словно клинок в выточенные для него ножны…

Я моргаю и пропускаю мгновение, когда он уходит, когда тень становится только тенью, неживой, мертвой. Я чувствую облегчение. И пустоту.

Проснулась я совершенно разбитая. Пару мгновений лежала, тупо разглядывая серый потолок в паутине трещин. Вспомнила, глухо вскрикнула, вскочила.

Конечно, в комнате пусто. Солнце только восходит, бледные лучи его несмело освещают комнату. Я поднесла к глазам руку: тусклая спиралька на пальце, у локтя с внутренней стороны четкий красный след, как от раскаленного прута. И снова в груди тугой комок маяты, свернувшийся и болезненный. Словно нужно что-то сделать, куда-то идти, а куда- не помню. И оттого так мучительно и тревожно.

Я поднялась с постели, ежась от холода. Накинула на плечи старый платок и выскользнула в коридор, решив раз уж проснулась, воспользоваться комнатой омовений без привычной утренней толкотни.

Узкий коридор тонул во тьме. Редкие настенные светильники слабыми своими огоньками словно призваны были не разгонять мрак, а подчеркивать его превосходство над светом. Зябко обхватив плечи руками, я прошагала до конца узкой комнатки с кадушками воды. Умываться не хотелось, да что там, даже платок снимать было боязно, но я себя пересилила. Побрызгала в лицо холодной водой, наскоро обтерла тело мокрой тряпицей, ощутимо стуча зубами. Зато без сутолоки, утешила я себя. Холстины на притолоке оказались сырыми, не успели за ночь просохнуть, и вытираться ими было неприятно. Да и толку от них мало, но я упрямо вытерлась и влезла в свою рубашку. И с облегчением завернулась в платок.

И почувствовала холодок на затылке, словно сквозняк. Зябко передернув плечами, я обернулась и вздрогнула, в тонком рассветном луче света стояла прошлогодняя утопленница Златоцвета. Стояла и смотрела на мои утренние омовения застывшим, ничего не выражающим взглядом. Хотелось заорать, но вовремя пришла на память Рогнеда с ее перекошенным лицом и блуждающими глазами, и я сдержалась.

Утопленница молчала. Тонкое тело ее в летнем платье слабо колыхалось, словно окутанное тонкой водяной пленкой и от того, казалось, по лицу и телу ее идет рябь, как на озерце под порывами ветра. Тонкие губы чуть приоткрыты и что-то черное ворочается внутри, пытаясь выбраться наружу. Глаза белесые, невидящие, как у мертвой рыбы и взгляд этих глаз вызывает зловещую оторопь.

Я сглотнула подступившую к горлу желчь и, пересилив себя, осторожно сделала шаг. Не к двери. К утопленнице. Вернее, к ее духу. Потому что, девушка была призрачна и текуча, как озерная вода.

— Златоцвета, — тихо позвала я, — Злата… зачем ты здесь? Зачем приходишь? Ты можешь… сказать?

Прозрачное лицо чуть повернулось, мертвые глаза посмотрели на меня. Я снова сглотнула.

— Ветряна… — голос шелестит волной по прибрежной гальке.

— Зачем ты вернулась сюда? — настойчиво спросила я.

— Зачем? — утопленница удивилась, — я забыла заколку… тосковала… а дверь была открыта… забрать… надо забрать…

— Какая дверь?

— Дверь… с той стороны, — плеск волн затихает, — с той стороны…

— Почему она открылась, — в отчаяние я уже почти кричу, — ты знаешь?

— Ее открыли…

— Кто? Кто ее открыл?

По девушке снова идет рябь и в то же время она тускнеет, пропадает. Тонкие губы чуть удивленно улыбаются.

— Ты… ты, Ветряна…

Я замерла, потом резко схватила утопленницу за рукав, пытаясь удержать. Мои пальцы прошли сквозь воду, оставшись сухими. Призрак тоненько засмеялся, заколыхался, как подводная водоросль, и пропал.

Я недоуменно посмотрела на свою ладонь, задумчиво ополоснула ее в кадушке и поплелась к двери. Похоже, помыться в одиночестве — это не такая уж и хорошая идея.

Поразмыслить над происходящим не удалось. Едва я успела войти в свою комнату, над Риверстейном разнесся утренний колокол, возвещая начало нового дня. Почти сразу коридор огласился визгливыми криками Гарпии, выдергивающими послушниц из сладких объятий сна. Я не стала дожидаться, когда мистрис пожалует ко мне, торопливо оделась, заплела косу и понеслась к лестнице на первый этаж.

За мной потянулись заспанные послушницы. Судя по лицам и скорости, с которой они оказались в холле, многие решили пренебречь утренними омовениями. И правильно сделали, кстати.

Я мрачно прислушалась к разговорами. Может, не только я с утра пообщалась с миром теней? Но ничего странного не услышала. Главной темой обсуждения был куратор, что неудивительно, и предстоящий завтрак, который вызвал горячие споры. Воспитанницы разделились на две стороны: первые хмуро предрекали окончание небывалого трапезного благоденствия и сулили нам сегодня привычно-скудный стол. Мол, быть не может, чтобы щедрость столичного лорда продержалась дольше одного дня. Вторые (в основном те, кто поглупее и помладше), яростно защищали своего кумира и обнадеживали учуянными из трапезной вкусными запахами. И строили предположения, одно другого невероятнее, чем именно так аппетитно пахло. Перечислялись и жареные рябчики, и сладкие пироги, и запеченные с грибами рыба и морские гады. Оставалось только поражаться невероятной гастрономической фантазии послушниц, которые сроду не только не ели, но и не нюхали ничего из перечисленного.