Товарищ маузер - Гунар Цирулис

У Робиса стало даже легче на душе. Как хорошо, что в этот трудный час рядом с ним будет испытанный, умный товарищ, который может помочь и советом и делом. На радостях Робис даже забыл об осторожности — открыл окно и помахал рукой Фаусту, приглашая его вернуться.

Но тот оказался осмотрительнее — на всю лестничную клетку он крикнул с порога:

— У вас завидный сон, мадам Криевинь! По последним данным медицины, сон — самый надежный залог здоровья, а в беллетристике он считается признаком чистой совести… — Фауст захлопнул за собой дверь и шикнул на Брачку, потянувшегося было к саквояжу: — Руки прочь! Небось думаешь, что там рубахи да подштанники? Мой багаж терпеть не может, когда его трогают!

Брачка почтительно отступил. Много слыхавший о Фаусте, он решил, что в его саквояже, по всей видимости, взрывчатые вещества.

— Понимаю, адская машина!.. Ну, братцы, теперь начнется настоящая жизнь! — воскликнул Брачка.

— Как тебя звать? — спросил Фауст, оглядев его пристальным взглядом.

— Брачка.

Фауст поморщился:

— Зачем вы все понабрали себе такие уголовные клички? Ну ладно, раз Брачка так Брачка. Не думаешь ли ты, что я спятил с ума и расхаживаю с адской машиной в чемодане? Она у меня в голове. А здесь, — он раскрыл саквояж, в котором были беспорядочно свалены пузырьки с разными порошками, реторты, аптекарские весы и записные книжки, — все необходимое для изготовления моей новой бомбы. Вы даже себе представить не можете, что это будет за конфетка!..

— Ты уже знаешь про Дину?… — спросил Робис.

Но Фауст тут же перебил его:

— Что это за манера — не давать человеку договорить до конца! Я как раз собирался сказать что-то очень важное… — Он мучительно старался поймать ускользнувшую мысль, но потом безнадежно махнул рукой: — Вылетело из головы. Ну ладно… Так на чем мы остановились? Ага… Стало быть, испытывал я эту бомбочку в окрестностях Льежа. Эффект оказался такой, что я даже сам вылетел из Бельгии. Но ты, Робис, не огорчайся — об оружии я позаботился. Один русский товарищ взялся довести все наши дела до конца. Самое главное то, что эту бомбочку можно делать из консервных банок… — И Фауст снова начал с увлечением рассказывать о своем последнем изобретении.

Через пять минут, в течение которых больше никому не удалось произнести ни слова, он вдруг хлопнул себя по лбу:

— Ну, разве я не сказал, что вспомню?! Что за странные дела у вас творятся? Дина не встретила меня на вокзале! Что случилось?

— Дайна арестована!

— Человек спрашивает о своей сестре, а ему толкуют о какой-то Дайне.

Робис не видал Фауста целый год и отвык от его странностей. Он недоуменно пожал плечами, но Фауст сам понял, о ком идет речь.

— Так вы всё же окрестили ее Дайной? Я еще тогда знал, что до добра это не доведет. Где слыхано, чтобы ребенку поручали серьезные дела взрослых? Безумие какое-то!

— Без нее вряд ли удалось бы нападение на банк, — серьезно заметил Робис и рассказал Фаусту о всех событиях последнего времени.

Фауст сник.

— Все это так, но что же мы будем делать дальше? — задумчиво произнес Фауст.

Атаману казалось, что настал момент громко сказать то, о чем он ни на минуту не переставал думать с момента ареста Дины. Он знал, что Робис не согласится на такое безрассудство, боялся упреков, что ради Дины Атаман готов легкомысленно поставить на карту жизнь многих товарищей, и поэтому до сих пор не решался выступить со своим предложением. Теперь ситуация изменилась — приехал Фауст, в чьей поддержке он не сомневался.

— Дела хватит! Можем, конечно, сидеть сложа руки и хныкать, как бабы! Но мы ведь, черт подери, не бабы, во всяком случае я! Сейчас у нас должна быть одна цель — напасть на тюрьму и освободить…

— …одного человека? — скептически опросил Фауст.

— Почему только одного? Парабеллума тоже, и Грома, и Липа Тулиана.

— А что? Идея на ять! — Как и следовало ожидать, Брачка с восторгом подхватил предложение Атамана. — Что-то мы засиделись без дела. Того и гляди, пушки еще заржавеют!

— Ну, а как вы мыслите это сделать? — сухо спросил Робис.

— Не знаю, — чистосердечно признался Атаман. — Может быть, мне сыграть роль инспектора тюрем из Петербурга… Главное — принять решение. Неужели мы все вместе что-нибудь не придумаем?

Атаман не предполагал, что Робис легко согласится с его предложением.

Но совершенно неожиданно возражение пришло с другой стороны.

Фауст вдруг резко сказал:

— А я-то тебя, Робис, считал умным человеком!.. Вы что думаете, мне не известно, что я брат Дины?! Однако, как убежденный марксист, я вынужден сейчас категорически протестовать против этого утопического плана, не имеющего под собой никакой реальной базы. Я не сомневаюсь в том, что, напав на тюрьму, мы смогли бы проверить действие моей новой бомбы. Я также не отрицаю того, что освобождение заключенных зачастую превращается в исторически важное событие, которое может иметь далеко идущие последствия. Разве я должен напоминать вам о том, что штурм Бастилии явился качественным скачком к французской буржуазной революции? Но там было другое количественное соотношение. Говоря точнее, в нем принимали участие сотни людей.

— Нашел с чем сравнивать! — воскликнул Брачка. — Если ты еще не знаешь, как мы управляемся с маузерами, так лучше помалкивай! Твои французы умели только на шпагах драться!

— Помолчи, Брачка, когда говорят старшие!.. — Атаман подсел к Фаусту. — Я понимаю твои возражения. Но вспомни нападение на «музей»! Тогда нас было всего несколько человек, однако мы разделались со всей Регусовой бандой так, что любо-дорого поглядеть. Робис не даст соврать — он тоже там был…

— Тогда была совсем другая обстановка, — возразил Робис. — Нельзя забывать о том, что тюрьма — это настоящая крепость с многочисленной и хорошо вооруженной охраной!..

Однако доводы Фауста и Робиса не прекратили споров, а, наоборот, раздули их еще жарче. Атаман с Брачкой настаивали на своем. Фауст, пытаясь убедить их, выдвигал аргументы один научнее другого и до того распалился, что даже снял пиджак. Робис время от времени вставлял дельные замечания, но больше молчал. Наконец он сказал:

— Товарищи, трудно разрешить этот вопрос, тем более что он связан с судьбой близких нам людей! Я, например, в душе — «за», а умом — «против». Но моя личная точка зрения в данном случае не имеет значения. Дело слишком важное и серьезное, и мы не имеем права браться за него без ведома Федеративного комитета. Пусть решают там…

5

Около полудня дверь камеры Парабеллума отворилась, и охранники втащили в нее железную кровать.

— Придется тебе потесниться, — сказал один из них. — Так много вашего брата набралось, что и девать некуда!

— А мне какое дело? Стройте новую тюрьму! — огрызнулся Парабеллум, хотя, по правде говоря, был очень рад.

Иметь в камере товарища лучше, нежели сидеть в четырех стенах наедине с проклятыми мыслями, которые неустанно вертятся вокруг денег. В то же время Парабеллума тревожило — всунут к нему какого-нибудь чужого человека, быть может, уголовника, что тогда? Вдруг во сне еще сболтнешь что-нибудь лишнее? Ведь бывает же, что проснешься весь в поту, вцепившись обеими руками в подушку, словно это мешок с деньгами, который кто-то хочет у тебя вырвать.

Тем больше была его радость, когда надзиратель втолкнул в камеру знакомого. Не скрывал своего удовольствия и Лип Тулиан.

— Арестован? — буркнул Парабеллум — он не умел шумно выражать свои чувства.

Уже знакомый с телеграфным стилем Парабеллума, Лип Тулиан понял вопрос правильно.

— Вчера. Только из квартиры вышел, как меня тут же и сгребли. Одного подстрелил, надеюсь, наповал!

— Били?

— И еще как! — Лип Тулиан повернул лицо так, что стали видны синие и лиловые кровоподтеки. — Сам Регус удостоил чести! Но я ни полслова! Восемь часов он со мной провозился.

— Только-то? — усмехнулся Парабеллум. — Тебе повезло!..

Лип Тулиан присел на край койки.

— От меня им все равно ничего важного не узнать, — сказал он. — Не то что от тебя. Надеюсь, ты им про деньги не сболтнул?!

— Ничего о деньгах не знаю!

Лип Тулиан улыбнулся:

— Правильно, так и надо! — Он придвинулся к Парабеллуму. — Ну, а на самом деле? Удалось их спрятать? Мы все так волновались — и я, и Атаман!..

— Ничего о деньгах не знаю! — упрямо повторил Парабеллум.

Лип Тулиан подошел на цыпочках к двери и прислушался. Надзирателя поблизости не было.

— Никого нет — можешь говорить смело! — сказал он, возвращаясь на место. — Это правда, что слово — серебро, а молчание — золото! Но скажу тебе по секрету — Робис поручил мне переправить деньги на «Один» и…