Эфиррия - Василина Александровна Лебедева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос. Любимый, молящий, резал Кристэна по живому. Ему казалось – он впечатывается в его память огненными печатями, выжигая душу. Каждый вскрик любимой был подобен удару разрывающей душу плети.
Нестерпимое желание остановить эфиркат ядом разъедало внутренности. Но знал, стоит Эвелине начать оправдываться – он поверит. Не сможет иначе. Даже сомневаясь в правдивости её слов, предпочтёт обманываться, только бы не отпускать, только бы сохранить иллюзию, что она его, до сих пор – только его девочка.
Но увы – зафиксированное на пластины эфирограмма он никогда не сможет стереть из памяти. А потому – лучше раз и навсегда вычеркнуть Эвелину из своей жизни.
Наконец эфиркат скрылся за поворотом, зов супруги стих, а Кристэн тяжело, как дряхлый старик опустился на ступеньку крыльца. Вцепился пальцами в волосы и глухо, с надрывом застонал.
Глава 23
Серой, беспросветной хмарью затянулась жизнь Кристэна. Он знал, что Эвелина будет писать ему. Хотел этого и в то же время чувствовал, что стоит прочитать хоть строчку её послания, он может отступить, не выдержать.
Поэтому первым делом запретил ей любые связи с внешним миром. Чтобы Эвелина не могла связаться ни с ним, ни тем более со своим любовником. Надзор, как и финансовое обеспечение супруги, переложил на плечи своего секретаря, распорядившись, чтобы тот не смел ему напоминать об Эвелине.
Пытаясь избавиться от воспоминаний, от мыслей об изменнице, он начал пить, много. Порой просыпался и не мог понять – где в этот раз его настигло пробуждение и с кем. Но чаще всего оказывался в постели Эвелины. Как побитый пёс он, напившись до беспамятства, стремился туда, где всё напоминало о любимой. Злился на себя, пару раз в порыве ярости хотел всё разгромить в её покоях, но… не смог. Давящая тоска скручивала внутренности от мысли, что он порвёт и эту ниточку, которая связывала его с прошлым.
Отдав приказ запечатать покои Эвелины, Кристэн уехал в столицу. Не находя себе покоя, ушёл с головой в службу и брался за любые задания, порой выезжая в самые удалённые и труднодоступные уголки континента. Но после возращения срывался и уходил в загул. Алкоголь и кабаки, женщины различного телосложения и внешности – закручивали Кристэна в пагубной воронке.
– Сколько это может продолжаться? Это просто невыносимо! Твоё поведение недостойно главы рода! Когда же ты возьмешь себя в руки, перестанешь позорить род?
Матушка не давала Кристэну забыться, и каждый раз удивительными для него способами находила сына. Пыталась повлиять на него, но увы, у трэи Бенедикты ничего не получалось. Её визгливые нотации и заламывания рук, слёзы и истерики не производили на сына должного впечатления. Друзья пытались достучаться до Кристэна, но и они были бессильны вернуть его к благопристойной жизни.
Кристэну было наплевать.
На всё.
Порой ему становилось так плохо, что он готов был плюнуть на свою гордость и помчаться к Эвелине. Но в подобные моменты, он доставал короб с хранящимися в нём пластинами для эфирограмма. Просматривая записи, всматривался в улыбку супруги, предназначенную другому, останавливал изображение в тот миг, когда его жена прижималась на улице, не стесняясь прохожих, к своему любовнику и запрокинув голову, смеялась. Эти записи отравляли, выжигали, но сразу отрезвляли разум, помутневший от желания увидеть Эвелину.
Кто знает, сколько бы Кристэн так прожил, пока в один из дней к нему не заявился канцлер. Пожилой мужчина устало опустился в кресло, отказался выпить и проницательно посмотрел на подчинённого.
– Крис, ты знаешь – я никогда не лезу в личную жизнь подведомственного мне персонала. Но ты, мальчик мой, не один из всех. Ты мой лучший специалист и я не имею права оставаться в стороне, – начал канцлер, на что Кристэн вскинул ладонь вверх, прерывая начальника:
– Если вы прибыли читать мне нотации…
– Не нотации, – покачал головой канцлер. – Я прибыл тебя предупредить. Если ты в ближайшие дни не прекратишь вести разгульный образ жизни – я отстраню тебя. Сначала временно, а затем сниму с должности.
Кристэн, запрокинув голову, рассмеялся, затем налил в бокал крепкий алкоголь, с усмешкой посмотрел на пожилого мужчину:
– Не получится. С моим даром управления эфиром…
– Даром? – вздёрнул бровь канцлер. – А что случилось с твоим даром, когда ты едва не провалил последнее задание? Разлом с огромным трудом удалось затянуть силами твоей команды!
– Всего лишь досадная ошибка, – поморщился Кристэн и поднёс бокал к губам, но так и не выпил, услышав:
– Ошибка? Ты был пьян! – повысил голос пожилой мужчина. – Как и на предыдущем задании, когда едва не потеряли в разрыве двух твоих подчинённых. В общем так, – мужчина поднялся на ноги, смерил Кристэна уничижительным взглядом и закончил: – либо ты бросаешь пить, либо вылетаешь в Бездну из канцелярии! И даже покровительство короля тебе не поможет. И ещё – твоя мать навещала меня, и я тебе рекомендую её выслушать, а ещё лучше – последовать совету.
Канцлер давно ушёл, а Кристэн ещё долго сидел перед камином, глуша кипящую вулканом ярость.
Как он и ожидал, стоило ему утром отправить матушке вестника, как она сразу же явилась.
– Ну наконец-то ты выглядишь достойно звания главы рода! – воскликнула трэя Бенедикта, осмотрев сына и усевшись в кресло. – Крис, как же я…
– У меня был с визитом Канцлер, – оборвал реплику матери Кристэн, окинув родительницу холодным взглядом.
Трэя Бенедикта осеклась, нервно улыбнулась и пожала плечами:
– А что мне было делать? Сын, ты довёл меня до крайней точки отчаяния! Ты хоть представляешь – что мне приходилось выслушивать о твоих загулах?
– И что же? Мне просто интересно, – Кристэн расслабленно устроился в кресле напротив матери и его равнодушие, спокойствие разозлило женщину. Поджав недовольно губы и сузив глаза, она бросила гневный взгляд на сына:
– Интересно ему. Ты опозорил имя Аладун! Приходил на светские приёмы в непотребном виде, при этом таская за собой девиц отвратного происхождения. Тебя видели в борделях, в притонах со всяким сбродом! – пылая негодованием, трэя Бенедикта вскочила на ноги.
– Какая досада, – усмехнулся Кристэн, отчего его матушка, часто заморгав, поперхнулась воздухом и закашлялась. – Воды? – Кристэн протянул ей стакан. – И чего же ты от меня хочешь? Чтобы я жил как раньше? Ты прекрасно знаешь – это невозможно.
– Ты должен развестись! – безапелляционно заявила трэя Бенедикта.
Развод. О нём Кристэн задумывался и тотчас гнал мысль о разрыве брачного союза. Понимал, что рано или поздно ему придётся принять кардинальное решение, решая сложившуюся ситуацию. Но только кто бы знал – как он не хотел, как противился тому, что придётся отпустить Эвелину, дать ей и себе свободу.
