Третьего не дано? - Валерий Елманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, пройдет целый месяц, пока он узнает эту новость, а английские послы убывают, если не считать этот день, который уже прошел, ровно через неделю.
Значит, придется действовать на свой страх и риск…
А тут вечером ко мне на подворье заявился Игнашка. Прибыл наконец-то. Удалось ему и кое-что накопать, особенно благодаря тому обстоятельству, что некоторые из ратных холопов, бывших во время неудавшегося мятежа в Москве, ныне находились кто в Климянтино, кто в Домнино, куда он снова заглянул, возвращаясь из Галича.
Он пытался мне выложить все сразу, но времени не было, и потому я прервал его, поинтересовавшись, не забыл ли он про свои «руки».
Поначалу Князь не понял, но потом сообразил и, ухмыляясь, заявил, что «ежели занадобится, так за ним не застоится».
— Вот и славно, — кивнул я. — А острог со мной брать не забоишься?
Игнашка поначалу решил, что я шучу, но после того, как я растолковал ему ситуацию, вник, нахмурился и заметил, что тут на всякий случай надобен помощник, но пусть у Феликса Константиныча голова о том не болит, потому как на такое лихое дело охочих подберется только свистни.
Правда, когда я пояснил, о каком именно остроге идет речь, Игнашка немного поскучнел. Оказывается, там его знакомцев нетути ни единого, так что идея попутно с моим свершить «доброе» дельце и для «сурьезного народца», увы, отпадала.
Однако спустя пару минут вновь оживился — дело-то все равно получалось лихое, и слава о нем, как ни крути, пойдет по всей Москве.
Словом, здесь был полный порядок.
Я, разумеется, немного подстраховал свою челядь из числа набранных на службу мною лично. Ближе к вечеру они в полном составе, кроме конюха Ахмедки — этого я взял с собой, чтоб было кому караулить сменных лошадей на выезде из Москвы, — должны были переехать в Малую Бронную слободу.
Выждать там им предстояло, по моим расчетам, с недельку-другую, не больше, да и то на всякий случай, а уж потом можно вернуться обратно. Разумеется, после предварительного выяснения обстановки.
Потому Кострому, как он ни просился, я с собой не взял — должен же хоть кто-то из мужиков остаться на охране.
Да и потом, когда Марья Петровна на месячишко-другой отправится в запланированное мною путешествие в Ольховку — вотчинную грамоту я на нее получил, — надо же кому-то сопровождать ее в пути.
А съездить туда было необходимо.
Во-первых, проследить, насколько исправно Ваньша возвратил по осени половину моего долга.
Если нет или передал гораздо меньше, то добиться полного возврата, согласно нашему с ним предварительному уговору, но уже с процентами в размере четвертой части зажуленного. А на будущее же пообещать, что если следующей осенью все повторится вновь, то процент вырастет вдвое.
Ну а во-вторых, узнать у волхва, как там с моим возвращением.
Тут я особых иллюзий не питал и, более того, в ближайшее время все равно никуда не собирался — уж очень много дел предстояло добить. Да и без Алехи как-то нехорошо отправляться в далекий путь.
К тому же мои поиски «кое-кого» оказались безуспешными, да иначе и быть не могло, коли я их не вел вовсе — не до того.
Но вдруг Световид даст добро, не посмотрев на отсутствие результата?
Тогда у меня появится дополнительный стимул до лета все обстряпать, а там как раз подъедет Алеха, и можно со спокойной душой возвращаться — и без того я тут второй год, да и дядя Костя, думаю, весь изнервничался, виня себя за мою пропажу.
Пора, пора мне «назад в будущее».
Что любопытно — я понятия не имел, каким именно образом волхв сумеет меня отправить, но почему-то был уверен, что стоит ему захотеть, и он запросто осуществит мой перенос. Разумеется, не сам, а с помощью того камня, что на полянке, но сделает все преспокойно.
К тому же имелся еще один вариант, который тоже нельзя сбрасывать со счетов, — вдруг дядя Костя нырнул за мной вслед в этот туман и тоже оказался тут? Тогда Марья Петровна опять-таки окажется как нельзя кстати.
Она — его старая знакомая, так что ей и карты в руки.
А если даже все будет безрезультатно — тоже не расстроюсь, поскольку одной цели добьюсь наверняка. Удалив ее из Москвы, я таким образом отведу от нее на время царский гнев.
Именно от нее, поскольку, найдя при обыске полную комнату трав, кореньев, отваров и настоев, люди Семена Никитича Годунова могут особо не церемониться.
Разберутся, конечно.
Потом.
Вот только это «потом» может оказаться несколько запоздалым.
Конечно, коль Годунову понадобится, он мою травницу все равно сыщет — хоть в Ольховке, хоть в Домнино, хоть в Климянтино, тут я иллюзий не питал. Но если она, узнав о присланных за нею, успеет укрыться в лесу у волхва, тут уж искать будет весьма затруднительно.
Да и гнев к тому времени у царя обязательно спадет, особенно после прочтения моего письма, которое ему передадут.
И если поначалу он, возможно, в запале даже не станет его читать или прочтет невнимательно, то по прошествии времени все равно изучит более детально, вникнет в мои доводы и… согласится с ними.
С самим письмом я решил просто — мои занятия последние по счету, так что я оставлю запечатанный в импровизированный конверт лист прямо в классе, а на нем — для верности — записку царевичу с тысячей извинений за внезапную отлучку и просьбой передать мое послание царю сразу после обедни и трапезы.
Сытый человек — добрый, авось и не будет так надрываться с погоней или вообще отзовет ее обратно.
Письмо чем-то напоминало объяснительную, да, собственно, и было таковым. В нем я очень подробно расписал все, что думал о дальнейших перспективах поимки самого Отрепьева, твердо нажимая на отрицательный вариант.
На очередное видение не ссылался, но прозрачно намекнул. Мол, рано говорить что-либо конкретное, но потому я и поспешил отъехать, пока туман в видении не рассеялся, иначе ничего нельзя будет поделать и изменить.
Главный упор сделал, припомнив все ту же книгу «Государь», на то, что правитель может не опасаться заговоров только в том случае, если пользуется благоволением народа, и, наоборот, ему надлежит быть настороже, если народ питает к нему вражду и ненависть.
Увы, но за время путешествия по Руси я понял, что бояре успели распространить немало вздорных слухов и о самом Годунове, и о царевиче Федоре, а потому нынешнее его положение весьма шаткое и, пока самозванец не будет окончательно изобличен, таковым и останется.
А далее в точности как в военном приказе — довелось мне как-то подменять писаря в десантном полку, поскольку хорошо владел компьютером, там-то я их и начитался: «В этой ситуации единственно верным решением для себя полагаю…»
Оставалось самое последнее. Как-то оно негоже оставлять царя без надежных лекарств, а к тем медикам, что у него имелись в количестве аж шести штук, я доверия не испытывал. Нет, на безрыбье и они сгодятся, но мне довелось слышать кое-какие их рассуждения, которые не просто безграмотные, но вообще черт знает что и сбоку бантик.
Понимаю, что сейчас Средневековье, но тем не менее рассуждать о глазе, что он видит, потому что из него исходят лучи, которые освещают предмет, да еще при этом с победоносным видом ссылаться на какого-то Галена[49], которому даже по нынешним временам тыща лет в обед, мне кажется несколько устарелым.
Еще раз повторюсь: я по образованию философ, а не медик, но дело в том, что практически все великие средневековые мусульманские лекари были тоже философами, и я достаточно хорошо знал не только об их идеях, но и кое-что об их достижениях в медицине.
Например, то, что великий Авиценна уже в одиннадцатом веке подробно писал о строении глаза — сетчатке, хрусталике, линзе и так далее, а в своем знаменитом «Каноне», который был обязан знать каждый студент-медик, он даже описал операцию по удалению катаракты.
Стоило же мне как-то еще в Твери заикнуться об этом гении, как сэр Арнольд сразу замахал на меня руками, чтоб я не лез не в свое дело. Понятно, что оно не мое, но неужели он сам не изучал его труды?
Ох, что-то мне не верится.
А если это и так, тогда зачем они вообще нужны со своими первобытными знаниями, когда моя Марья Петровна сработает куда как лучше? И пусть она при этом не знает ни одного латинского названия растений, даже крапиву величая жгучкой, но ведь важен результат.
Вот потому-то я и поднапряг ее перед отъездом, чтобы она приготовила питье для царя.
Поначалу она упиралась, поскольку Бориса Федоровича в глаза не видела, а на основании моих рассказов могла сделать лишь самые общие выводы типа «сердце барахлит», но потом я ее все-таки уболтал, и она состряпала какое-то успокаивающее снадобье.
Правда, при этом она заверила меня, что особой силы в нем нет и если что-то серьезное, то понадобятся совсем иные травы, а какие — опять-таки надо смотреть на страдальца, но для ободрения, то есть в качестве легкого стимулятора, если моторчик немного пошаливает, вполне годится.