В водовороте - Алексей Писемский

– Это 48-й номер, – отвечал тот не без гордости и пошел за вином.

Анна Юрьевна пила это вино, когда была в клубе еще в начале лета с юным своим музыкальным талантом. При этой мысли она невольно вздохнула, постаравшись скрыть от всех этот вздох.

Барон в настоящий вечер был особенно нежен с княгиней: его белобрысое лицо, с каким-то медовым выражением, так и лезло каждоминутно князю в глаза. Впрочем, начавшийся вскоре ужин и поданное розоватое вино, оказавшееся очень хорошим вином, отвлекли всех на некоторое время от их собственных мыслей: все стали есть и пить и ни слова почти не говорили между собой; только вдруг, посреди этой тишины, в залу вошли двое молодых людей, громко хохоча и разговаривая. Оказалось, что один из них был не кто иной, как Архангелов. Увидав знакомых ему лиц, и лиц такого хорошего круга, Архангелов сейчас же подлетел к ним самым развязным манером, сказал две – три любезности княгине, протянул как-то совершенно фамильярно руку барону, кивнул головой приветливо князю. Все это Архангелов делал, чтобы пустить пыль в глаза своему товарищу; оба молодые люди были писцы из новых присутственных мест и потому, может быть, несколько больше о себе думали, чем обыкновенные писцы. Получив на все свои развязные слова и приветствия почти полное молчание, Архангелов счел за лучше удалиться; но не ушел совсем из комнаты, а стал тут же ходить с своим приятелем взад и вперед по той именно стороне стола, на которой сидели Елена и князь.

– Мне, знаешь, наскучило уж бывать в свете! – говорил Архангелов своему товарищу.

– Мне самому тоже наскучило! – врал ему и тот.

– Знаешь, там эти скандальные исторьицы приятно еще слушать! – болтал Архангелов.

– Я тоже пропасть их слыхал! – не уступал ему его приятель.

– Вот эта княгиня, – продолжал Архангелов более уже тихим голосом и показывая глазами на княгиню и барона, – с этим бароном вожжается!

– Будто? – спросил с любопытством его товарищ.

– Верно, так-с… Будьте благонадежны!.. Это мне моя сказывала! – отвечал самодовольно Архангелов.

– Ха-ха-ха! – почему-то засмеялся на это его молодой товарищ.

– Ха-ха-ха! – засмеялся также и сам Архангелов.

У Елены был прекрасный слух, а у князя – зрение: она расслышала все слова Архангелова, а тот видел, как Архангелов показал глазами на княгиню и барона.

Когда молодые люди разразились хохотом, князь вдруг, весь побледнев, встал на ноги и, держась за стул, обратился к ним.

– Чему вы смеетесь над нашим обществом? – проговорил он почти с пеной у рта.

– Мы ничему не смеемся! – пробормотал, покраснев, Архангелов.

– Смеетесь, черт возьми, когда вам говорят то! – воскликнул князь и стукнул стулом об пол.

– Мы, ей-богу, не над вами-с! – говорил Архангелов почти со слезами на глазах.

– Над чем же вы смеетесь?.. Над чем? – приступал князь и хотел, кажется, схватить молодого человека за воротник.

– Князь, assez, finissez donc![80] – крикнула ему Анна Юрьевна, удивленная до крайности всей этой выходкой князя.

Княгиня тоже сильно смутилась, а барон явно струсил.

– Я голову вам размозжу, если вы осмелитесь хоть улыбнуться при мне! – продолжал кричать на молодых людей князь, причем Архангелов желал только извиниться как-нибудь перед ним, а товарищ его, напротив, делал сердитый вид, но возражать, однако, ничего не решился.

Елена, с самого начала этой сцены больше и больше изменявшаяся в лице, наконец, тоже встала и прямо взяла князя за руку.

– Пойдемте, мне нужно с вами переговорить! – сказала она.

– Сейчас! – отвечал тот и, по-видимому, еще что-то такое хотел крикнуть на Архангелова.

– Пойдемте, мне очень нужно! – повторила окончательно настойчивым голосом Елена и, не выпуская руки князя, увела его в соседнюю комнату.

Архангелов после того не преминул обратиться к оставшемуся обществу.

– Ей-богу, я ничего, решительно ничего не сказал! – проговорил он, разводя руками.

– Ну, не оправдывайтесь!.. Уходите лучше! – сказала ему Анна Юрьевна.

– Сию секунду-с! – отвечал тот и, мигнув своему товарищу, вышел с ним из залы.

В это время Елена разговаривала в соседней комнате с князем.

– Я теперь все понимаю, все! – произнесла она с ударением.

– Что вы понимаете? – возразил ей князь, далеко еще не пришедший в себя от гнева.

– Все! – отвечала Елена задыхающимся голосом. – Как же? Как он смел оскорбить княгиню!.. Я бы убить его советовала вам! – прибавила она с насмешкой.

– Я совсем не потому… – проговорил князь.

– Перестаньте лгать!.. Я говорить после этого с вами не хочу!.. – произнесла Елена и проворно вошла опять в залу. – Анна Юрьевна, возьмите меня в свой кабриолет, мне ужасно хочется проехаться на вашем коне! – обратилась она к той.

– Хорошо! – отвечала как-то протяжно Анна Юрьевна. – Но где же князь и что с ним происходит? – прибавила она с беспокойством.

– Отдыхает там от своего гнева, я с ним и ехать боюсь – решительно! – отвечала, как бы смеясь, Елена.

– Но за что же он тут рассердился? – спрашивала Анна Юрьевна.

– За то, что эти господа болтали что-то такое про всех нас.

– О, как это смешно с его стороны! – воскликнула Анна Юрьевна.

– И я ему говорила, что странно это!.. – подхватила Елена.

Княгиня, при всем этом разговоре их, ничего не сказала, а барон так даже отошел от нее и стоял уже вдали.

– Только мы теперь же и поедемте! – обратилась Елена почти с умоляющим видом к Анне Юрьевне. – У меня maman больна: мне надобно поскорее домой!..

– Пожалуй, поедемте! – произнесла опять с расстановкой Анна Юрьевна; ей самой было противно оставаться в клубе. – Скажите князю, чтобы он довез моего грума, – присовокупила она княгине, уходя; и, когда Елена стала садиться в кабриолет, Анна Юрьевна ей сказала с участием:

– Поосторожней, ma chere, смотрите, берегите себя!

– Нет, ничего! Что мне сделается! – произнесла Елена почти с каким-то презрением к самой себе.

– Как что!.. Очень может сделаться! – возразила Анна Юрьевна и лошадь свою не погнала, по обыкновению, а поехала, явно желая поберечь Елену, самой легкой рысцой: Анна Юрьевна в душе была очень добрая женщина.

Тотчас после их отъезда воротился и князь в залу.

– Где ж Елена Николаевна? – было первое слово его.

– Она уехала с Анной Юрьевной, – отвечала княгиня, не смея, кажется, взглянуть мужу в лицо.

– Уехала?.. С Анной Юрьевной? – повторил князь. – В таком случае вы поедете со мною в фаэтоне! – прибавил он княгине.

– Хорошо, – отвечала она ему покорно.

– А я, значит, один в кабриолете поеду? – спросил барон с заметным удовольствием.

– Вы возьмите с собою грума Анны Юрьевны! – сказала ему княгиня.

– Ах да, так! – подхватил барон.

Во всю дорогу князь слова не промолвил с женой, и только, когда они приехали домой, он, выходя из экипажа, произнес полунасмешливо и полусердито:

– Извините, что я вас разлучил!

– Нисколько!.. Нисколько!.. Вы должны извиняться передо мною совершенно в другом!.. – воскликнула княгиня, и голос ее в этом случае до того был искренен и правдив, что князь невольно подумал: «Неужели же она невинна?» – и вместе с тем он представить себе без ужаса не мог, что теперь делается с Еленой.

Часть вторая

I

Часов в двенадцать дня Елена ходила по небольшому залу на своей даче. Она была в совершенно распущенной блузе; прекрасные волосы ее все были сбиты, глаза горели каким-то лихорадочным огнем, хорошенькие ноздри ее раздувались, губы были пересохшие. Перед ней сидела Елизавета Петровна с сконфуженным и оторопевшим лицом; дочь вчера из парка приехала как сумасшедшая, не спала целую ночь; потом все утро плакала, рыдала, так что Елизавета Петровна нашла нужным войти к ней в комнату.

– Леночка, ангел мой, что такое с тобой? – спросила она ее как-то робко.

С тех пор, как князь стал присылать к ним деньги, Елизавета Петровна сделалась очень нежна с дочерью и начала постоянно беспокоиться об ее здоровье.

Елена молчала и ничего не отвечала, и только выступившие на глазах ее слезы и вздрагивающие щечки говорили об ее страшном душевном настроении.

– Верно, с князем что-нибудь вышло?.. Непременно уж так, непременно! – произнесла Елизавета Петровна каким-то успокоивающим голосом.

– Он такой низкий человек, такой лгун! – проговорила, наконец, Елена.

– Ах, господи, ничего этого нет!.. Нам всегда так кажется, когда мы кого любим, – продолжала Елизавета Петровна тем же кротким и успокоивающим голосом.

Она в первый еще раз так прямо заговорила с дочерью об ее любви к князю.

– Нет, мне это не показалось!.. Я никогда бы не стала говорить, если бы мне это только показалось! – говорила Елена. – Впрочем, я сейчас сама ему тем же заплачу, – освобожу его от себя!.. Дайте мне бумаги и чернильницу!.. – прибавила она почти повелительно матери.

Та послушно встала, сходила и принесла ей то и другое.