«Если», 1995 № 08 - Кристофер Прист

Я покачал головой и сказал: «Анаа ля афхам», — ухмыляясь, как тупой арабский крестьянин, за которого он явно меня принял.

Блондин потерял остатки терпения. Он попробовал заговорить по-английски; я снова покачал головой и, подобострастно улыбаясь и извиняясь, обрушил на него поток арабских фраз. Видно было, что европеец не понимает ни слова и вряд ли продолжит попытки найти способ объясниться со мной. Он уже собрался захлопнуть тяжелую дверь перед моим носом, но заметил такси Билла. Это заставило его заколебаться. Я выглядел как типичный араб, а для него все мы были примерно одинаковы. Одним из главных отличительных особенностей здешних недочеловеков являлась бедность. Однако грязный нищий дикарь в моем лице нанял такси, чтобы добраться до резиденции богатого и влиятельного белого господина. Подобное обстоятельство никак не укладывалось в обычную схему и повергло немца в легкое замешательство, что мешало ему сразу прогнать меня. Он ткнул пальцем в мою грудь и что-то пробормотал, очевидно: «Жди здесь». Я растянул рот до ушей, прикоснулся к сердцу и лбу и вознес хвалу Аллаху не менее четырех раз.

Через минуту блондинчик вернулся с пожилым арабом-слугой. Они коротко переговорили о чем-то, затем старик повернулся ко мне, улыбнулся и приветствовал:

— Мир тебе!

— И тебе мир! — отозвался я. — О мой добрый сосед, скажи, этот человек рядом с тобой — известный своими достоинствами, почтенный Люц Сейполт-паша?

Старик коротко рассмеялся:

— Ты ошибся, о мой племянник. Он всего лишь привратник, такой же слуга, как и я.

Я сильно сомневался в их равном положении. Блондинчик явно принадлежал к свите Сейполта, вывезенной из Германии.

— Клянусь честью, я глупец! — воскликнул я. — Я приехал, чтобы задать важный вопрос Его Превосходительству.

Арабские правила приветствия допускали сложную многоступенчатую лесть.

Сейполт занимался каким-то не очень крупным бизнесом; я уже успел назвать его пашой (архаичный титул, используемый для восхвалений и приветствий) и Превосходительством (словно он был послом). Старый иссохший араб-слуга хорошо понял, чего я хочу. Он повернулся к немцу и перевел наш разговор.

Сейчас блондинчик выглядел еще менее радостно. Он пролаял короткую фразу.

Араб обратился ко мне:

— Привратник Рейнхарт желает услышать твой вопрос.

Я ухмыльнулся, глядя прямо в глаза немцу.

— Я только разыскиваю свою сестру Никки, господин.

Араб пожал плечами и перевел мои слова. Рейнхарт моргнул и поднял было руку, но спохватился. Он сказал что-то старику.

— Здесь нет никого с таким именем. В нашем доме вообще нет женщин.

— Я уверен, что моя сестра у вас. Речь идет о семейной чести. — Я говорил угрожающим тоном; глаза слуги-араба удивленно расширились.

Рейнхарт не знал, что предпринять: то ли расквасить мне нос дверью и избавиться от назойливого посетителя, то ли переложить решение проблемы на плечи начальства. Я решил, что блондинчик трус, и оказался прав. Он не захотел брать на себя ответственность и препроводил гостя внутрь, в прохладный, роскошно обставленный дом. Я был рад избавиться от палящих лучей солнца. Старик исчез для исполнения своих прямых обязанностей. Рейнхарт не удостоил меня ни словом, не взглядом; он просто шел впереди, а я следовал за ним. Мы добрались до еще одной массивной двери, вырезанной из прекрасного темного дерева.

Рейнхарт постучал, раздался резкий грубый голос, привратник ответил. После небольшой паузы прозвучал приказ, Рейнхарт повернул ручку, приоткрыл дверь всего на несколько миллиметров и удалился. Я вошел в комнату, вновь преобразившись в тупого араба, сложил ладони и несколько раз поклонился, приветствуя большого белого пашу.

— Я имею честь разговаривать с Его Превосходительством? — спросил я по-арабски.

«Его Превосходительство» был грузным, лысым человеком с тяжелыми чертами лица; я дал бы ему лет шестьдесят. В гладкий череп, блестящий от пота, воткнут модик и две-три училки. Он сидел за столом, заваленным бумагами, сжимая в одной руке телефон, в другой — большой, сверкающий голубоватой сталью игломет. И улыбался.

— Окажи мне честь, пожалуйста, подойди поближе, — произнес он на безупречном арабском: очевидно, за него старалась языковая училка.

Я снова поклонился, надо было срочно что-то придумать, но мозг словно отключился. Иногда так на меня действует вид игломета, направленного в мой лоб.

— О почтенный, известный своими достоинствами господин мой, — начал я, молю, прости меня за то, что я отвлек от важных дел…

— Оставь всю эту шелуху. Зачем пришел? Ты знаешь, кто я. Тебе известно, что мое время дорого стоит.

Я вытащил из сумки записку Никки и протянул ее Сейполту; думаю, он сам разберется, что к чему.

Немец внимательно прочитал ее, потом опустил телефон, но, к сожалению, не игломет.

— Значит, ты Марид? — Он перестал улыбаться.

— Так меня назвала мама, — ответил я.

— Не надо играть в умника. Садись вот сюда. — Он махнул рукой, держащей оружие, в сторону стула. — Я кое-что слышал о тебе.

— От Никки?

Сейполт покачал головой:

— От разных людей в городе. Ведь арабы обожают сплетничать. Я улыбнулся:

— Не думал, что приобрел такую репутацию.

— Ну, радоваться тут особенно нечему, сынок. Теперь скажи мне, что дает тебе повод предполагать, что Никки, кто бы она ни была» находится здесь? Это письмо?

— Я решил, что логично начать поиски с вашего дома. Если ее здесь нет, почему вы играете такую важную роль в планах Никки?

Сейполт, казалось, искренне недоумевал.

— Не имею ни малейшего представления. Я говорю правду, Марид. Никогда не слышал о твоей Никки, и она меня нисколько не интересует. Прислуга подтвердит: уже много дет меня вообще не интересуют женщины.

— Никки — не совсем обычная женщина, — заметил я. — То, что связывает ее со слабым полом, создано хирургами на каркасе мальчика. Может, именно это поддерживало ваш интерес столько лет…

Сейполт начал терять терпение.

— Буду краток, Одран. У меня попросту отсутствуют физические возможности для того, чтобы чувствовать влечение к кому бы то ни было. Я больше не испытываю желания восстановить данные функции, так как обнаружил, что сейчас меня по-настоящему интересует лишь бизнес. Ферштеен?

Я кивнул:

— Думаю, вы не позволите мне осмотреть ваш прекрасный уютный дом? Я не помешаю вашей работе, буду тих, как тушканчик.

— Нет, — сказал Сейполт злорадно. — Арабы — известные воришки. — По лицу его расползлась очень неприятная улыбка.