Любожид - Эдуард Тополь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сиди! Не крутись! – приказал Карбовскому гэбэшник-баскетболист.
Сначала ехали молча. Ветер, врываясь в открытые окна, бил их лица сухим и горячим воздухом и острыми иглами апшеронского песка. Вокруг были пологие, выжженные солнцем желто-бурые холмы с разбросанными по ним нефтекачалками, которые монотонно клевали землю своими журавлиными носами. Этих качалок было сотни, они уходили за горизонт, но главным украшением пейзажа было совсем другое – по обе стороны блестящей ленты новенького асфальтового шоссе усердно трудились подвижные цепи милиционеров и солдат, вооруженных половыми щетками и совками. С помощью этих орудий они подметали не только шоссе, но и прилегающие к нему бугры, холмы и сточные канавы, извлекая оттуда всякий хлам – окурки, клочки газет, пивные бутылки. А за их спинами, вдоль шоссе, через каждый километр-полтора стояли огромные красочные щиты-плакаты с изображением героических нефтяников Баку, мужественных хлопкоробов Агдама, талантливых химиков Сумгаита, старательных виноделов Карабаха, искусных доярок Кюрдамира и прочих тружеников. Под их лицами, озаренными вдохновением созидательного труда, стояли цифровые данные о рекордных надоях молока, добыче нефти, выплавке алюминия и прокату труб. По этим транспарантам любой турист мог на пути от аэропорта до Баку составить себе полное представление о счастливой жизни Азербайджана под мудрым руководством Коммунистической партии.
Но Карбовский легко догадался, что эти красочные плакаты на многометровых стойках воздвигнуты тут не для просвещения туристов. И не ради них весь наличный состав бакинской милиции и бакинского военного гарнизона подметает только что обновленное шоссе и все пригорки и холмики вокруг него. О том, для кого наводится весь этот марафет, ясно говорили гигантские портреты, которыми через каждые три-четыре километра перемежались данные о трудовых достижениях азербайджанского народа. Это были, как догадался проницательный читатель, портреты Леонида Брежнева. Каждый из этих портретов украшали слова народной любви, выраженные с восточной откровенностью и прямотой:
АЗЕРБАЙДЖАН КЛЯНЕТСЯ ВАМ, ДОРОГОЙ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ, СТАТЬ РЕСПУБЛИКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА, ОБРАЗЦОМ СВЕТЛОГО БУДУЩЕГО!
Гейдар Алиев
и:
ТРУЖЕНИКИ АЗЕРБАЙДЖАНА, КАК И ВСЕ СОВЕТСКИЕ ЛЮДИ, С ОГРОМНОЙ ГОРДОСТЬЮ И БЕСКОНЕЧНОЙ ЛЮБОВЬЮ ПО ПРАВУ НАЗЫВАЮТ ТОВАРИЩА ЛЕОНИДА ИЛЬИЧА БРЕЖНЕВА, ВЕЛИКОГО ЧЕЛОВЕКА НАШЕГО ВРЕМЕНИ, ВОЖДЕМ НАШЕЙ ПАРТИИ, ВСЕХ НАРОДОВ НАШЕЙ РОДИНЫ!
Гейдар Алиев
и:
В ЛИЦЕ ЛЕОНИДА ИЛЬИЧА БРЕЖНЕВА НАША КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ, ВЕСЬ СОВЕТСКИЙ НАРОД И ВСЕ ПРОГРЕССИВНОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ВИДЯТ ЛИДЕРА, ОБЛАДАЮЩЕГО МУДРОСТЬЮ АКСАКАЛА, ЗРЕНИЕМ ОРЛА И ХАРАКТЕРОМ САМОГО ЧЕЛОВЕЧНОГО ЧЕЛОВЕКА НА ЗЕМЛЕ.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АЗЕРБАЙДЖАН, ДОРОГОЙ ЛЕОНИД ИЛЬИЧ!
Гейдар Алиев
и:
БЕЗГРАНИЧНАЯ ЛЮБОВЬ И ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ БРЕЖНЕВУ ЗА ЕГО ПОДВИГ ВО ИМЯ СЧАСТЬЯ ВСЕХ НАРОДОВ!
СЛАВА ДОРОГОМУ ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ БРЕЖНЕВУ!
СЛАВА КПСС!
Гейдар Алиев
После пятого портрета Брежнева с таким текстом Карбовский, даже сидя меж двух гэбэшников, невольно рассмеялся, но после десятого – загрустил. Конечно, и во времена фараонов рабы подметали им дороги точно так, как сейчас эти милиционеры и солдаты подметают шоссе накануне прибытия престарелого коммунистического монарха. Но даже в те времена не было такого откровенного жополизства, такой беспардонной лести и таких прославлений фараонской мудрости на межнациональных съездах надсмотрщиков за рабами, как на регулярных съездах и пленумах этой самой прогрессивной в мире партии. В Римской Империи никто не ставил на дорогах через каждые три километра портретные памятники императорам, и даже в гробницах египетских фараонов на их истлевших хитонах нет золотых звезд Героев труда.
Но наверное, поэтому эта коммунистическая Империя непобедима, она – навсегда, думал Карбовский. И чем больше воруют республиканские и областные алиевы, рашидовы, Гришины и их опричники, тем громче они славят кремлевских вождей и тем бдительней следят за своими местными рабами…
– Ты все понял? – вдруг сказал гэбэшник-«баскетболист».
– Что именно? – спросил Илья.
– Ара, ты же не идиот, слушай! – укорил его второй, более нетерпеливый. – Сегодня какой число, знаешь?
– Двадцать шестое.
– Вот! А Брежнев когда прилетает? А?
Карбовский пожал плечами:
– Наверно, двадцать восьмого…
– Наверно! – передразнил «баскетболист». – Точно должен знать! Вся республика – видишь? – готовится! А он – «наверно»!
– И неужели ты думаешь, мы тебе разрешим во время его приезда в Баку находиться? А? – поинтересовался «самбист». – Чтобы ты нам весь праздник испортил? Как ты думаешь?
– Мы же не такие наивные, как в Москве! – пояснил высокий.
– У нас в республике недовольных советской властью нету! Ни одного человека! Теперь панимаешь?
– А кто был недовольный – уже уехал. Или в Сибирь, или в Израиль, – добавил «самбист». – Панимаешь?
– Теперь панимаю… – кивнул Илья, невольно копируя его интонацию. Он и вправду их понял – они разгадали его идею о демонстрации еще до того, как он успел обсудить ее с бакинскими отказниками. – Но я же и прошусь в Израиль. Выпустите – я сегодня уеду!
– Насчет Израиля не мы решаем, – миролюбиво объяснил «баскетболист». – Мы насчет Сибири решаем. А насчет Израиля там решают, в Москве, ты знаешь. Если тебе отказали – мы ни при чем. В Москву езжай, там демонстрации устраивай сколько хочешь!
– Он уже устроил, – усмехнулся «самбист».
– А у нас – не надо. У нас тихо должно быть, ты понял? – сказал высокий.
– У нас недовольных нет, – повторил «самбист».
– Но я еще ничего не сделал. За что вы меня арестовали?
– А кто тебя арестовал? – спросил «самбист». – Мы тебя просто встретили. Поговорить, да? Мы тебе даем время ровно до шести вечера. Чтобы после шести вечера твоего духа в Баку не было. Ни тебя, ни твоей крикливой сестры. Ты понял?
– А куда нам деваться? – искренне изумился Илья.
– Нас не касается!
– Но мы же в Баку прописаны! У нас тут квартира, мама!
– Может, тебе еще путевку на курорт дать? – насмешливо спросил высокий. И не только «самбист», но даже шофер расхохотался этой замечательной шутке. – Через неделю, когда Брежнев уедет, можете вернуться, панимаешь?
– Нас какой-то такси догоняет, – сообщил шофер, глядя в зеркальце заднего обзора. Хотя он был стопроцентно русским, но говорил с азербайджанским акцентом.
Все трое – и Карбовский, и его стражники – обернулись. Действительно, сзади на скорости, даже превышающей скорость гэбэшной «Волги», мчалось такси.
– Останови, – приказал высокий шоферу. Шофер взял чуть вправо и остановился на обочине.
Высокий вышел из машины, стал посреди шоссе и властно поднял руку. Такси на полном ходу завизжало всеми тормозами. Наверно, только чудом водителю удалось остановить машину в сантиметре от ног «баскетболиста». Но тот был так непоколебимо уверен в своей гэбэшной власти над миром, что даже не удивился этому чуду.
Сквозь заднее окно машины Карбовский видел, как «баскетболист» спокойно обошел передний бампер такси, нагнулся к окошку шофера, показал тому свою красную книжку-удостоверение и властным жестом потребовал его документы. Затем, забрав у шофера водительские права, вернулся в свою машину и снова сел рядом с Карбовским.
– Ехать? – спросил у него водитель по-азербайджански.
– Подожди, – по-азербайджански же ответил ему высокий и спросил у Карбовского по-русски: – Так на чем мы остановились?
– На путевке, – услужливо подсказал шофер.
– Заткнись! – приказал ему «самбист» и спросил у Карбовского: – Ну? Мы договорились или нет?
– Договорились… – нехотя проговорил Илья, хотя еще понятия не имел, куда он может уехать на целую неделю, да еще с сестрой.
Высокий тут же вышел из машины и сказал Карбовскому:
– Выходи!
– Куда? – не понял Карбовский. Они стояли посреди апшеронской степи, на абсолютно чистом и пустом шоссе. Только провинившийся таксист покорно ждал решения своей судьбы позади их машины.
– Выходи! Выходи! – повелительно повторил высокий. Вот суки, подумал Карбовский, оставят прямо посреди дороги.
– Имей в виду, – сказал высокий. – В шесть вечера мы к тебе придем на Красноармейскую, 27. Если вы с сестрой не уедете – пажалеешь! Держи! – И вручил Карбовскому его паспорт и водительские права шофера такси. После этого сел в машину, хлопнул дверцей, и черная гэбэшная «Волга», пыхнув в Илью газовым выхлопом, рванула с места.
Он остался на дороге, еще не ясно понимая, что же ему делать с правами шофера такси, но тут из этого такси донесся голос Сони:
