Свой круг - Данил Корецкий

— К тому же, говорила, он девять месяцев в году в море, так и будешь вдовой при живом муже.

— Значит, она вас убедила?

— Ну почему?.. Я и сама разбираюсь в жизни.

— А как вы, вы лично относились к Федору?

— В общем-то, он парень неплохой… Но потом присмотрелась и поняла: мама права.

— Вот как?

— Ну представьте, каково одной сидеть по полгода? И потом, пока он плавает, вещи всякие привозит, материальный достаток есть. А если что — травму получит, спишут на берег или визу закроют… Не сможет ходить за кордон — и все. Без специальности много не заработает.

От этих слов повеяло железным рационализмом Крольченко-старшей.

— Понятно… А кого из знакомых Федора вы знали?

— Только Валерия Золотова.

Мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица.

— Кто такой?

— Он где-то в горисполкоме работает. Федор как-то зашел к нам с ним, а, оказалось, мама его хорошо знает — он ее постоянный покупатель. Так она мне все уши прожужжала — вот это тебе пара, человек солидный, обстоятельный, со связями, и деньги имеет.

Что ж, Золотов действительно по всем статьям вписывался в «круг» заведующей секцией гастронома Калерии Эдуардовны Крольченко.

— Потом Золотов еще несколько раз к маме заходил, они сидели, разговаривали.

Я представил содержание этих светских бесед.

— Что общего у Федора с Золотовым?

— Честно говоря, не знаю. Люди они совсем разные. Но мне казалось, Золотов в Федоре заинтересован… Хотя, с другой стороны, маме говорил, что Федя долго на загранрейсах не продержится — с дисциплиной слабовато и на руку вроде нечист, дескать, вот-вот визу закроют… Непонятно как-то… Если дружишь с человеком, разве будешь про него сплетни распускать?

— Скажите, как Федор вел себя с женщинами?

— Что вы имеете в виду? — вскинулась Крольченко.

— Обвиняемая утверждает, будто он напал на нее, пытался изнасиловать.

— Ложь! Гнусная и грязная ложь! — возмущенно выкрикнула Крольченко. Кровь ударила ей в лицо, медленно краснели уши. — Федор мог ввязаться в драку, мог выругаться сгоряча, но такое… — Она отвернулась. — В этом отношении он был очень деликатен. Даже странно: казалось бы — моряк, резкий, несдержанный парень, но вел себя как джентльмен и никогда, никогда, слышите — никогда не позволял себе ничего лишнего! Эта дрянь, эта стерва врет!

Крольченко замолчала и подозрительно посмотрела на меня.

— Вы, надеюсь, ей не поверили?

— Работа следователя предполагает веру только в факты. А они пока такого заявления не подтверждают.

Порыв прошел, Зоя опустила голову.

— Сижу, разговариваю, отвечаю на вопросы… А человека нет. Так внезапно, дико, нелепо… Почему? Виновата ли я? Ничего сейчас не понимаю. Да и не верится. Не могу осознать… Можно мне уйти?

ВЕРШИКОВА

— Почему меня до сих пор не выпустили? — враждебно спросила она с порога следственного кабинета.

— А почему, собственно, вас должны освободить?

Я сделал вид, что не замечаю злого тона и нескрываемой взвинченности собеседницы.

— Потому что статья легкая, потому что призналась, потому что женщина, потому что не привлекалась, потому что не скроюсь никуда! — с ненавистью цедила Вершикова.

— Все вами перечисленное — ложь, — холодно сказал я. — Кроме того, что вы женщина. Но это не основание для освобождения из-под стражи обвиняемой в тяжком преступлении.

— Почему «в тяжком»? — настороженно перебила она.

— А каким вы считаете умышленное убийство?

— Неосторожное, при самозащите! — с надрывом выкрикнула Вершикова. — Я же рассказывала!

— Ваш рассказ не подтверждается ни одним доказательством. Зато опровергается многими фактами.

Я говорил сдержанно и спокойно, не поддаваясь эмоциям.

— Где вы их набрали, факты-то? — скривилась обвиняемая. — Кто видел? Я и он, а те двое — наверху. Чего на пушку берете?

— Вы книжки читаете? Ну хотя бы в кино ходите? Видели, как расследуют преступления?

Сохранять вежливо-официальный тон удавалось с трудом.

— Ну подумайте — неужели убийства, грабежи и прочие мерзости творят при свидетелях? Нет, скрываются, осторожничают, концы в воду прячут. И что? Удается избежать наказания?

— Конечно, — презрительно усмехнулась она. — Дураки попадаются, а умные гуляют на свободе и плюют в потолок!

— Это вас соседки по камере научили такой премудрости?

— А хотя бы! Не все же такие растяпы, как я!

— Значит, соседки ваши умные?

— Еще бы! Ларка-управдом кого захочет вокруг пальца обведет. Да и другие девчонки.

— Почему же они не гуляют на свободе и не плюют в потолок?

Вершикова запнулась, но тут же оправилась.

— Вы меня не путайте да на словах не подлавливайте, знаем эти штучки! Есть факты — выкладывайте, нет — нечего голову морочить!

— Ну что же… — Я раскрыл дело. — Показания людей, хорошо знавших потерпевшего, его характеристики, моральный облик не подтверждают вашего заявления о нападении с его стороны…

Вершикова слушала внимательно.

— Судебно-медицинский эксперт исключает возможность неосторожности, несчастного случая… Поэтому ваше так называемое «признание» ровным счетом ничего не стоит.

И я предлагаю рассказать правду!

— Больше мне нечего рассказывать!

Я молча смотрел на нее, и она не отводила взгляда, в котором отчетливо читался вызов.

— Ну хорошо. Тогда объясните, пожалуйста, как вам удалось нанести такой удар? — Я положил на стол протокол допроса Кобульяна.

Читала Вершикова долго, и на лице ее отражалась растерянность.

— Ну, что скажете?

Обвиняемая долго молчала.

— Не знаю, не помню… Налетел с разбегу. А как все получилось, не могу сказать.

— Придется проверять! Что такое следственный эксперимент, знаете?

— Проверяйте, — упавшим голосом сказала она.

Вершиковой было двадцать два года. Уроженка сельской местности, после окончания школы приехала в областной центр с мечтой поступить в училище искусств. Попытка окончилась неудачей, но домой она не вернулась — сняла угол на окраине и устроилась в парикмахерскую кассиром. Пять лет спустя в ней уже нельзя было узнать прежнюю скромную деревенскую девочку.

Работала маникюршей, имела «своих» клиентов, обзавелась обширными связями. Жила на широкую ногу, переехала в изолированную квартиру в центре. Обилие и разнообразие нарядов в ее гардеробе явно не соответствовали скромной зарплате.

Намек на разгадку такого феномена можно было найти в милицейских протоколах, где Вершикова неоднократно фигурировала под прозвищем Хипповая Мэри. Впервые она выступила в подобном качестве два года назад, пройдя вскользь по крупному делу о спекуляции. Часть товара сбывалась через парикмахерскую, и она тоже прикладывала к этому руку, но в незначительной мере, что помогло остаться свидетельницей и не угодить на скамью подсудимых.

Но урок не пошел впрок. Вершикова продолжала вертеться в сфере «черного бизнеса»: штраф за мелкую спекуляцию, два предупреждения, уголовное дело, прекращенное за недостаточностью доказательств.

Родители Вершиковой, простые работящие люди, потрясенные арестом дочери по подозрению в убийстве, объясняли подобное перерождение тлетворным влиянием городской жизни.

"Никогда она такой не была, — говорил отец, горестно глядя запавшими покрасневшими глазами. — Чтобы жадность или там наряды. Никогда. Да и в городе тоже вначале все нормально. Мы с матерью часто приезжали, да она к нам ездила по воскресеньям. Жила как все. Хотела на портниху учиться, швейную машинку покупать. И вдруг будто отрезало. К нам наведываться перестала, мы приедем, ее никогда дома нет, порой и на работе не найдешь. И приходила поздно, иногда вовсе не ночевала. Это и вовсе стал, у нее парень в армии. Только и разговоров стало: платье достать, костюм, туфли. Что, носить нечего? Нет — шифоньер битком набит!

Друзья другие стали, подруги — фасонистые, с гонором, при деньгах… А откуда деньги?

И у Машки деньги завелись. Мы ей говорили: «Одумайся, мол, не по той дорожке идешь! Выходи замуж, девка интересная, а семья появится — сразу дурь из головы выйдет…» А она смеется: «Замуж мне еще рано, пока молодая, погулять надо хорошо. Один раз живем!» Вот и догулялась".

— Скажите, Вершикова, за что вас привлекали к уголовной ответственности год назад?

— Никто меня не привлекал, — с оттенком оскорбленности ответила она.

— Подозревали в спекуляции, потом разобрались, что ошиблись. У вас ведь тоже ошибки бывают!

Я читал дело, о котором шла речь. Вершикову задержали, когда она продавала по астрономическим ценам импортное дамское белье. При себе у нее оставался целый ворох бюстгальтеров, трусиков и комбинаций. Вершикова заявила, что все приобрела на толкучке, с рук. Сейчас понадобились деньги, поэтому стала продавать по той же цене. Никакой выгоды для себя не извлекала. Почему белье разных размеров?