Объявляется посадка на рейс... - Фридрих Незнанский

— Конечно. В крайнем случае я позвоню.

После разговора с Азизом настроение у Мустафы испортилось донельзя. Дело не столько в тревожных известиях, которые тот принес, сколько в наглости, с которой тот держался. Обычно он вел себя гораздо скромнее. Сегодня же держался с оттенком высокомерия. Можно подумать, что является хозяином положения, что только от него единственного зависит спасение Мустафы. И потом, эти последние слова про крайний случай. Что он под ними подразумевал? Что, возможно, кто-то из них попадет в безвыходное положение? Только кто именно — Азиз или он сам?

Почистив зубы — единственная привычка, которой Мустафа не изменял ни при каких условиях, — он перешел в другой угол здания. Там находился прикованный европеец. В соседнем отсеке отдыхали двое подручных Мустафы, которые внешне представляли комическую парочку: один был худой и высокий, второй — низенький и полный. При его появлении они прервали игру в нарды и выжидающе уставились на него.

Мустафа пересказал им разговор с Азизом, рассказал о визите «марксменов» в дом Кемалей. Особенно парни расстроились, услышав про ранение Сафара. Они оба были его ровесниками и давнишними приятелями. Именно Сафар привлек их к сотрудничеству с братом.

Больше всего Мустафу беспокоило то, что полиция сильно потрепала «марксменов». Вернее то, что они посчитают его виновником засады, в которую попали. Один из бандитов, как и Азиз, предположил, что «марксмены» не знают о том, что Мустафа жив. Тогда он ошарашил друзей очередной новостью:

— Они схватили Ахмеда и убили его. Наверняка они пытали его. У Ахмеда длинный язык. Думаю, он все выболтал про меня.

— Конечно. Жить-то хочется, — сказал один из бандитов.

— Чтобы спастись, ни перед чем не остановишься, — подтвердил второй. — Кстати, Ахмед мог рассказать им про это место. Поэтому отсюда нужно быстрее уходить.

Мустафа почувствовал, что его товарищи разволновались больше, чем сам он, и попытался их успокоить, сказав, что про это место, то есть про заброшенную фабрику, Ахмед ничего не знал.

— Зато Азиз знает, — нервно сказал один. — Зря ты отпустил его. Он человек ненадежный, способен на любую подлость.

Мустафа не замечал за Азизом никаких прегрешений, считал, на него можно во всем положиться. Однако сейчас ему было не до того, чтобы защищать товарища. Усевшись на пол и прислонясь к стене, он запричитал:

— О, Аллах всемогущий, меня выручай! Мне нужно уехать сейчас далеко отсюда, очень далеко. Иначе моя драгоценная жизнь будет в опасности. Эти проклятые «марксмены» не успокоятся, пока не прикончат меня. Они злые люди, плохие люди. Они убили Ахмеда, а это знак для меня. Они думают, что мы оба были тайно связаны с полицией… Нет, надо уезжать, уезжать…

Долговязый рассудительно произнес:

— Тебе нужно через Ирак уйти в Кувейт или Иран.

— Нет, там его заставят воевать, — запротестовал толстячок. — Лучше уехать в Америку.

Мустафа тяжко вздохнул:

— Для Америки нужны деньги, много денег. Одна дорога сколько стоит! Да и потом нужно же там на что-нибудь жить.

— Дорога — да, тут деньги нужны. А там на первое время наши люди помогут. Потом станешь получать пособие или устроишься на работу, — настаивал толстячок. — Это там без проблем. Мужа моей сестры взяли продавцом в обувной магазин. Получает бешеные деньги. Нам здесь столько и не снилось.

— Не знаю, не знаю, — мрачно бубнил Мустафа. — У меня сейчас вообще денег нет, даже на дорогу не хватит. Все, что было, хранилось в доме. Не знаю, где теперь эти деньги. Может, полиция делала обыск и забрала их. Может, Сафар сам их отдал «марксменам», чтобы те отстали от нас. Азиз говорит, что Сафар ранен, и его увезли.

— Куда?

— Не знаю. Наверное, в тюремную больницу.

— Наверное, туда. Куда же еще, — согласился долговязый и спросил Мустафу: — А страховка?

— Что, страховка? — не понял тот.

— Ты же хвастался, что твоей семье за тебя должны выплатить большую страховку. Из-за разбившегося самолета.

— Да, на это и была вся надежда. Только эти проклятые полицейские помешали. Теперь, боюсь, ничего не получится. Как я их ненавижу! — воскликнул он. — Чтобы я еще возился с этим дьявольским отродьем! Да ни за что! Сейчас уйдем, но перед этим разделаемся с этим дерьмом. Тем более что нам он больше не понадобится.

Он встал, и вся троица направилась к Андрею.

Глава 13 ЗВОНОК БЕНДЕРУ

Хладнокровно и тщательно разобравшись в своих чувствах, Изабелла Хартвуд чуть было не рассмеялась от неожиданности — она поняла, что влюблена в этого русского.

Неожиданно это было потому, что, несмотря на свою красоту, огромнейший, постоянно обновляющийся круг знакомств, большое количество страстных поклонников, интенсивную сексуальную жизнь, сама она по-настоящему до сих пор никого не любила. Да и поняла-то, что не любила, только сейчас, когда ее русский напарник оказался в заточении и подвергается серьезной опасности.

В эти минуты ей до слез было жалко саму себя. Изабелла чувствовала, что Андрей совершенно недоступен. Не как узник, а как мужчина, сильно влюбленный в эту латышку. Просто ирония судьбы — она похожа на латышку, как две капли воды: фигура, прическа, цвет глаз. Очень похожа. Однако Мирдзу Корешков любит, а ее — нет.

Изабелла очень часто оказывалась участницей подобных ситуаций, но находилась, как правило, по ту сторону: мужчина, на которого она не обращала внимания, был безумно в нее влюблен, а в это время какая-нибудь женщина страдала от неразделенной любви к нему. Хартвуд подобное положение дел только забавляло. И вот сейчас, испытав боль на своей собственной шкуре, она почувствовала некое раскаяние за свою прежнюю жестокость. Оказывается, любовь — самое высокое чувство на свете, а влюбленный человек достоин всяческого уважения. Если же предмет его страсти недоступен — то и сострадания. Для Изабеллы же Андрей сейчас был недоступен в прямом и в переносном смыслах, поэтому англичанка страдала вдвойне. Сидя на балконе загородной виллы, она пыталась заглушить свою боль традиционным лекарством — виски. Правда, пила его смехотворными для любого мужчины дозами: плеснула на дно стакана, и битый час не могла разделаться с этой порцией. Сдерживалась от опьянения сознательно: ее интеллект сейчас должен работать на полную катушку — необходимо срочно придумать, как разыскать и спасти похищенного Корешкова. В голове, словно птицы в клетке, мелькали беспокойные мысли. Один вариант приходил на смену другому, в каждом находились всякие изъяны, превращающие новую идею в очередную фантастическую химеру, от которой приходилось отказаться.

За этим на первый взгляд безмятежным времяпрепровождением ее и застал интерполовец Филдинс.

Проницательный Бойтон не мог не заметить отношения Изабеллы к русскому сыщику. Ему нравилась эта пара, хотелось каждому из них помочь, и он всерьез был озадачен поисками Корешкова. Однако в данном случае присутствие рядом Изабеллы было вовсе не обязательно, что он и пытался ей доказать.

— Тебе следует вернуться в Англию, — говорил он. — Здесь ты уже ничего не сможешь добиться. Мустафа, если он не совсем идиот, уже, скорей всего, удрал из страны. Безусловно, интерпол объявит его в международный розыск, и рано или поздно мы его где-нибудь поймаем. Но на это может уйти много времени. Не всегда же так везет, как с отпечатками пальцев подкинутого трупа.

— Уже известны результаты? — встрепенулась Хартвуд.

— Да. Это Ахмед, владелец той самой кофейни, за которой вы с Корешковым наблюдали.

— Вот как? А ведь я могла его опознать. Приходилось видеть. Обошлись бы без экспертизы.

— Он был сильно изуродован.

Изабелла молчала, думая о чем-то своем. Филдинсу показалось, что он угадал мысли женщины, и он сочувственно произнес:

— Изабелла, милая, нельзя падать духом.

— Профессия не позволяет, да? — встрепенувшись, спросила Хартвуд.

— В том числе и профессия. Ты посмотри на себя со стороны. Офицер полиции. Ты должна оставаться такой, как всегда: энергичной, подтянутой, ухоженной. А не сидеть, развалившись, на самом солнцепеке и потягивать виски. По-моему, ты подражаешь Андрею. Да, он мог принять большую дозу виски, но по нему это было незаметно.

Словно очнувшись ото сна, Изабелла потянулась, встала и перенесла пластмассовый стул в тень, где и села. Немного помолчав, она сказала:

— Понимаете, Бойтон, я просто не могу примириться с мыслью о том, что мы, возможно, даже не узнаем, что случилось с нашим союзником, или партнером, называйте его, как хотите. Тут уже задета наша профессиональная гордость. Мы должны знать. Если бы я видела, что Андрей погиб, мне было бы и то легче. Неизвестность же сводит меня с ума.

— Но-но-но, — замотал он головой, — это уже похоже на психоз. Постарайся избавиться от этого наваждения.