Течение Алкиона - Брайан Стэблфорд

Другим, что меня серьезно беспокоило, было мое перенапряжение. При нормальных обстоятельствах я мог оставить приборы управления на длительное время. В Течении расслабляться было значительно труднее. Конечно, в строении любой туманности существуют пустые пространства — в конце концов, в глубоком космосе все на девяносто девять процентов состоит из пустоты, — но дело в том, что так она выглядит снаружи. Находясь в глубоком пространстве, вы не можете надеяться, что оно будет оставаться таковым все время, пока вы в нем находитесь. На самом деле оно значительно менее склонно оставаться пустым, поскольку ваше нахождение в нем создало ряд искажений и повреждений… Движение в Течении — это не просто кувыркание, которое совершает вся Вселенная, — Течение пренебрегает принципами, которые в обычных уголках Галактики называют законами.

В сердце туманности находится спрессованная область колоссальных размеров и, вероятно, неограниченной мощи. Материя пространства изорвана в клочья и просачивается сквозь псевдовременную матрицу, которая растягивает свою оболочку во множество других времен — и, возможно, в массу иных пространств — в отличие от этого одного. Гравитационная ориентация следует за всевозможными видами диких искривлений, и происходят обычные аномалии в прохождении света и прочие неприятности. В Течении есть миры — солнца и планеты, луны и кометы, и они такие же, как и миры повсюду. Но в изорванном пространстве вы никогда не можете быть уверены. Ни в чем. Ни в планетарных условиях, ни в абсолютных перемещениях, ни даже в постоянстве во времени.

Теоретически миры Течения предполагали мирные небеса, где я мог отпустить корабль и наслаждаться сном и тишиной. Но Мог ли я по-настоящему расслабиться, когда мы находились в туманности? Вероятно, нет. А мы должны были находиться в пределах Течения дней пять или около того, и мне следовало максимально сосредоточиться, поскольку оно могло убить нас всех вне зависимости от того, насколько совершенен «Хохлатый Лебедь».

Первое, что мы встретили вблизи Течения, была пыль. Силы, которые бродили по Течению, гнали перед собой огромные облака пыли. Само по себе это не опасно — большая часть кораблей может существовать в пыли. Очистители пространства и драги чужаков даже разрабатывали пылевые облака. Но одно дело, когда защищаешься от пыли обшивкой при разработке облаков, а совсем другое — лететь сквозь непрестанный дождь из пыли, который постоянно стирает снаряжение корабля. Если в корпусе образуется трещина или размыв, сквозь них может просочиться энергия, что неминуемо приведет к разбалансировке и отклонению траектории. А когда траектория начинает самопроизвольно меняться, вы одной ногой оказываетесь в могиле.

Я сохранил большое уважение к пыли и ощущал ее через сенсоры в течение часа или двух, пока мы пролетали через нее. Но я был достаточно мобилен, чтобы маневрировать в соответствии с изменением интенсивности течения. Незначительные изменения ориентации крыльев позволяли выбирать более удачные положения для ориентации корпуса по отношению к пылевому дождю. Со временем выбор изменении стал почти рефлекторным. Модель моих реакций была автоматически запрограммирована в нашлемном компьютере, и корабль вскоре научился проделывать те же самые манипуляции самостоятельно, хотя я все еще продолжал его контролировать. Я вставил специальный буй Алахака в наш стандартный прибор. Как только пришел сигнал, на моем обзорном экране появилась траектория пути, по которому шел сигнал. Когда мы вошли в Течение, то отставали от «Гимнии» часа на два. Мы немного отстали, когда я приспосабливался к Течению, что для Алахака было совершенно не нужно. Я пристроился к трассе на глазок. У Алахака была карта, но я знал, что там, где пройдет «Гимния», пройдет и «Хохлатый Лебедь», правда, все опасности на этом пути я не мог предсказать. Для нас, следовавших по пятам за «Гимнией», этот путь был совершенно неизвестен.

Я предупреждал дель Арко и Ив, что не надо отвечать мне, когда я разговариваю. Возможность комментировать вслух наше положение улучшала мое мысленное состояние. Я мог управлять без советов, глупых вопросов и поздравлений.

— Я собираюсь сблизиться, — сказал я. — Между нами пыль, и мне не хотелось бы, чтобы она оказалась у нас на пути.

Крупное облако надвигалось большими уступами, вероятно, со всех сторон. Это было горячее вещество, выплеснутое из центра и заполнявшее все вокруг нас. Стук грязи о мои крылья перерос потом в непрерывный ливень, обрушившийся на все части фюзеляжа. Я уменьшил площадь крыльев, но не мог сократить всю обшивку корабля. Пришлось добавить мощности на силовую защиту. Я убедился, что сердце корабля бьется ровно и сильно, в чем была особая нужда. Я надеялся, что шторм будет непродолжительным. Добавка энергии в силовое поле на продолжительное время могла ослабить двигатель. Возможность починки или замены его до нашего возвращения на Холстхэммер была нереальной, и с двигателем нужно было обращаться осторожно.

Сигнал слегка изменился.

— Они повернули, — сказал я и объяснил: — Облака исходят из центра, из временных перекрестков или гравитационных дыр. Они пытаются сбить меня с трассы несмотря даже на то, что давление на их корпус сохранится.

Конечно, я повторил маневр. Вы бы тоже не стали разбивать собственный корабль. Я попробовал прочувствовать, по какой траектории искривляется их трасса, для чего необходимо было выправить крылья. Я добавил энергии в поле, чтобы иметь возможность двигать крыльями. Затем убавил силу, питающую защитное поле. Это было похоже на снятие перчаток в мороз. Уколы пыли стали жестче — почти болезненными. Я изучал очертания поля, которое сдерживало их. Через мгновение я видел его, но оно было очень тонким, и мне показалось, что оно медленно изменяется Я двинулся, чтобы подчиниться требованию пылевого потока, а затем немного изменил движение. Я собрался и начал медленно, но с силой двигать крыльями, создавая собственное напряжение, вплетающееся в ткань шторма. Мощь этих движений была несравнима, конечно, с мощью, излучаемой из середины Течения. Но то была случайная, рассредоточенная энергия. Моя же рассчитана на целенаправленное воздействие. Я был первым человеком, когда-либо запрягшим могущество Течения своими собственными силами.

Кожа моя начала пылать, когда угол атаки крыльев изменился, давая пыли возможность жестче врезаться в защитное поле. Неприятная боль появилась в спине и в паху. Но я ее игнорировал. Затем внезапным толчком, подобным порыву ветра, облако изрыгнуло нас плавно и без видимого усилия. Только секунды понадобились мне, чтобы выйти на траекторию.