Длинные уши в траве. История косули Рыжки - Иржи Кршенек

В конце-то концов, в лесу мы у зверушек в гостях, они были здесь раньше нас, это их лес. Мы должны еще учиться понимать их, а вот Рыжку стоило поставить на ножки — и она уже знала, что нужно делать.

Папка крикнул, чтобы я сварила ему кофе; я встала и пошла к дому, а Рыжка тут же потащилась за мной и остановилась — такая грустная — у двери в холл.

— Ну, в чем дело? — спросил ее папка, спустившись сверху.

Рыжка поглядела ему в глаза и пошла за ним к столику между березами.

— Я выпью кофе, и тогда вместе пройдемся, — сказал папка. — По крайней мере, отдышусь от сигарет, а ты навестишь друзей.

В лесу у Рыжки много товарищей — рыжие и черные мыши, ежи, дикие кролики, черные и рыжие белки и упитанный отшельник-заяц, что под утро ходит к реке попастись на травке. Косули живут поглубже в лесу и обитают в зарослях за скалами, откуда временами доносятся их крики. Рыжка тогда теряет покой и долго принюхивается. Но хоть лес она любит и, бывает, прячется в нем от нас, все-таки далеко одна не заходит. Самое большее к тропке, которая отделяет огороженное место от зарослей, это ее район. А ограда — прогнившая и сломанная, так что Рыжке ничего не мешает все там обследовать. Каким-то образом она присвоила себе лес и чащу над дачей. Мы уже знаем, что у нее между копытцами пахучие желёзки, а под суставами задних ножек выросли черные кисточки, которыми она трется о траву и кусты и таким путем везде пишет записки:

Я принесла папке кофе, Рыжка умостилась под березкой, и в ее черных глазках-огоньках притаилось что-то смирное и грустное — я это видела, когда мы были со школьным хором в доме престарелых, у старушек, сидевших на лавочке и гревшихся на солнышке. Папка с чашечкой кофе в руках подошел к Артуру, над которым хлопотал дядюшка, поставил чашку на крыло и сунул голову в мотор; дядюшка тоже. Они стали о чем-то советоваться и опять нахваливать материал, из которого сделан Артур.

— Моей только три года, а крылья уже тю-тю, дружище, — сказал папка. — Татранцы — мастера своего дела.

Когда их беседа слишком затянулась и мне показалось, что папка забыл о Рыжке, я крикнула:

— Пап, ты обещал Рыжке пойти погулять, она уже загрустила.

— И вправду, — опомнился папка. — Ну, пошли. Кто хочет похудеть, пусть обзаведется косулей. За все то время, что стоит дача, я не был столько раз в лесу, сколько нынешним летом.

Мы стали подниматься по косогору и, даже когда взошли на него, все еще слышали, как дядюшка заводит Артура, а Артуру, должно быть, не хотелось заводиться, поэтому дядюшка попрекал его, что он дерется.

— Мы дали ему слишком большое опережение зажигания, — крикнул дядюшка папке. — У меня даже руку свело — так он мне наподдал.

— У него отличная компрессия, — закричал в свою очередь папка.

Рыжка перегнала нас у полусгнившего пня и стала принюхиваться. Мы подошли к ней и увидели, что она нашла превосходный поддубовик с бархатной шляпкой. Папка был в восторге, потому что из всех грибных блюд он больше всего любит сметанную подливку из поддубовиков, которые в здешних местах встречаются очень редко, — если найдем три-четыре штуки за год, и то хорошо.

Папка, бережно освободив поддубовик от моха, оглядывал его со всех сторон и не переставая говорил:

— Бог мой, ну и красотища! Вот уж мама порадуется!

— Это тебе за то, что ты взял Рыжку в лес на прогулку, — сказала я папке, погладила Рыжку и почесала ее под шеей. — Правда, Рыжуля?

Мы бродили по лесу и набрали почти полную корзинку грибов, потом уселись на пень, и папка, как обычно, жалел, что не взял сигарет. Все это время Рыжка была возле нас, а если и отбегала что-то разведать, сразу же возвращалась и добросовестно топала рядом. Но когда мы сели, она так и не нашла местечка, где бы ей пристроиться. Отбежала в траву, немного там порыскала, а потом пропала из виду.

С того места нам было видно плотину, где вода покрывалась рябью, когда подувал ветер, а уточки на воде были похожи на кораблики из сосновой коры.

Я заметила, что папка очень устал от своих расчетов, а также от курения, как говорит мама. Потом он снял очки и вытер их носовым платком. Я начисто не способна к математике и никогда бы не стала ею заниматься, я вообще не знаю, что буду делать, когда кончу школу. Ивуше лучше, она знает, хотя теперь, с тех нор как у нас Рыжка, стала забывать, что собирается стать рабочей на Оружейке, и все больше говорит о садоводстве. Но хуже всего, что каникулы страшно быстро кончаются и через неделю нам надо быть в школе. Тут остается одна мама, а мы к ней будем приезжать.

В лесу стояла особенная тишина, уже чувствовалась осень. Сюда вообще осень приходит очень рано. Здесь много клена, липы, граба, дуба и ольхи, и, как начнут на реке там-сям появляться крапчатые листья, считай, лету конец. Вода почернеет, станет тяжелой, и откуда-то появятся поганки. А потом потихоньку косогор за рекой начнет разгораться, пожелтеют клены, листья на буках станут кровавыми, и из леса потянет, как из старого погреба. На папку все это ужасно действует, и он говорит: «Пришла пора, когда чувствуешь, что все кончено. До чего же я сентиментален подчас!»

А эти каникулы, с Рыжкой, очень быстро пробежали. Дни катились, словно камешки с косогора, не успеешь оглянуться — недели как нет.

— Где ж эта бродяжка? — спросил папка.

— В какой-нибудь норке. Я их все знаю. Найду ее.

— Тебе хочется в школу?

— Нет, — ответила я откровенно. — Может быть, немного хочется увидеть девочек, но в школу — ни капельки.

— Да, глупый вопрос, — сказал папка. Он стал шарить по карманам — искал сигареты, которые нарочно оставил дома. — Не вздумайте только приносить из школы колы, если голова у вас забита одной Рыжкой. Вы хоть раз заглянули в тетради?

— Да ну, папка, не волнуйся. Вот Рыжка сама себя учит.

Папка улыбнулся:

— Ты, пожалуй, права. Но люди не косули. Сами немногому могут выучиться.

— Все-таки интересно, что будет с Рыжкой, — сказала я вслух то, о чем постоянно думала.

— Что может быть? Она здоровая, сильная, сейчас в лесу, где ей и положено быть.

— Да, но она привыкла к нам, — сказала я.

— И мы к ней, правда? — заметил папка. — Кто знает, может быть, даже больше, чем она к нам.

— Ну уж нет! Она нас любит. Видел бы ты, да хоть сегодня, как она лежала у моих ног и ждала, когда мы наконец возьмем ее прогуляться.

— Я все знаю, — сказал папка и встал. — Но нам нельзя с этой нашей любовью слишком перегибать палку. Нельзя навязываться Рыжке. Мы ведь взяли ее у леса на время, чтобы помочь ей. И я думаю, наступила пора мало-помалу возвращать ее лесу.