Сказка Ветра - Татьяна Солодкова

– В "Б".

– А-а, - ну, тогда ясно. У нас никогда не было деления на бедных и богатых, красивых и некрасивых. Наш класс был огромной дружеской компанией, а "Б"… Там половина считала себя голубокровой элитой. Так что в том, что Писа считает себя хуже других, виноваты не только ее родители, но и чудовищный класс.

– А помнишь, - увлеклась воспоминаниями Писарева, - как нам пытались ввести форму?

Я прикрыл рот ладонью, чтобы не расхохотаться в голос и всех не перебудить. Да уж, забыть ТАКОЕ невозможно. Пожалуй, тогда нас узнали все, кто не знал до этого. Дело в том, что в нашей школе вдруг ни с того ни с сего решили ввести форму, ну, знаете, пиджачочки там, галстучки… Все в душе возмущались, но молчали. Мы тогда были в десятом. Одиннадцатый смирился и даже не думал бастовать, остальные вообще молчали в тряпочку. Вот и пришлось нашему 10 "А" все брать на себя. Вы уже догадались, кто стал инициатором забастовки? Конечно же, я. Это я к университету чуть поумнел, а то все бы поскандалить. Чувствовалось отсутствие отцовского воспитания. Короче, тормозов у меня тогда и подавно не было, наверное, я вообще не знал такого понятия, как "остановиться".

Итак, уболтал я четверых своих друзей, в том числе Сашку Бардакова и…

Зима тогда была. Февраль. Мороз нешуточный. Вот мне идея идеальная в голову и стукнула. Это я только потом понял, что это никакая не гениальность, а глупость. А тогда я был очень горд собой, да и друзья мои этой затеей вдохновились и загорелись, не зря же нас звали "Ветров и компания". Продумал я все тщательно, сам дома плакат рисовал, здоровенный такой. Он гласил: "Форме - НЕТ!"

И вот день настал. Вся школа обмерла, когда в лютый мороз мы впятером вышли на крыльцо с этим плакатом, одетые в одни трусы. Мы даже ботинки сняли для пущей убедительности. В носках поперли. Ох, и гонялись за нами учителя, пытаясь загнать в школу.

– Все были в восторге, - высказалась Ленка. - И вас так долго не могли поймать.

– Так, может, учителя на выпускном от облегчения плакали? - предположил я.

– Я тоже об этом думала, - охотно согласилась Писа. - Но эта ваша забастовка… После нее ведь и вправду отменили форму.

– Ага, я собой гордился и друзьями своими тем более. Правда, я потом почти месяц провалялся в больнице с воспалением легких.

– Потому что тебя ловили дольше всех, - напомнила она, - а ты орал…

– "Бунтари не сдаются!" - вспомнил я. - Но в больнице мне тоже понравилось. Во-первых, в школу не ходить, во-вторых, столько друзей новых завел.

– А в школе повесили здоровенный плакат с вашими фотографиями, твоей, кстати, в центре, и подписали огромным шрифтом: "Позор школы".

– Ага, - кивнул я. - А потом кто-то заклеил эту надпись новой: "Герои школы". Так и осталось, плакат потом полгода висел. А мы так и не узнали, кто это превратил на в "героев".

– Вообще-то, - Ленка как-то криво улыбнулась, - это сделали мы с подружками. Буквы я писала. Меня очень поразил ваш дерзкий поступок, а девчонки… каждая была влюблена в кого-то из вас.

Я не стал спрашивать, была ли Писа влюблена в кого-то из нашей "великолепной пятерки", она и так мне сегодня открыла больше, чем нужно. Ну, даже если она и любила одного из моих друзей, это ее личное дело. Четыре года прошло. Кому теперь какое дело?

– Мне всегда было интересно, - сказала Ленка, - как вы ничего не боялись? Вы же все время что-то вытворяли, особенно ты. На доске позора всегда можно было прочесть, что опять вытворил Денис Ветров.

– А чего бояться? - удивился я. - Воспаление легких и то вылечили. А остальные наказания - пшик.

– А никогда не думал, что тебя могут исключить?

По правде говоря, нет, не думал. Я всегда хорошо учился и, несмотря на все мои выкрутасы, был у учителей на хорошем счету.

– Меня не исключили, - ответил я, - а значит, незачем пудрить себе мозги тем, что не произошло.

– Я не умею смотреть на жизнь так, - тоскливо вздохнула Писарева.

– Как это - так? - я склонил голову набок, пытаясь понять, что она имела в виду.

– Просто, - пояснила она.

На это я не смог с собой ничего поделать и рассмеялся, только постарался сделать это как можно тише, чтобы не разбудить бабушку и вредную сестру.

– Ну, если я смотрю на жизнь просто… - отсмеявшись, проговорил я. - Может, в школе именно так я ко всему так и относился, но не теперь. Сейчас я скорее накручиваю себя.

– Не заметно, - сказала она. - Ты всегда весел, всегда в центре внимания, всех: и парней и девчонок, даже преподавателей. А эти две недели… эти две недели, как ты не ходишь на занятия, все только и переговариваются, куда Ветер подевался, да куда Ветер подевался. А каждая пара начинается со слов: "Ну что, Денис не появился?"

– Ах да, - вспомнил я, зачем же все-таки Писарева меня искала. - Дело в том, что я… я не могу ходить на занятия… У меня появилась кой-какая работа, и я… у меня нет времени.

– А как же образование? - точь-в-точь как Сашка, спросила Писа.

– Там образование и диплом не нужны.

– А тебе? - она попала в точку.

– А меня не спрашивают, - не подумав, от всей души ляпнул я.

– Тебя, что, шантажируют?! - испугалась Писарева, фантазия у которой оказалась не беднее моей.

– Нет-нет, - я отчаянно замотал головой. - Это… это такая специальная работа. Короче, мой долг помочь. Я не могу отказаться.

Она надломлено кивнула.

– Это можно понять.

– Пожалуйста, не говори моей бабушке, что я пропускаю учебу, - попросил я. - Она расстроится.

Писа серьезно-пресерьезно посмотрела на меня:

– Не скажу, конечно. Если это для тебя так важно.

– Важно, - подтвердил я.

– А что мне в университете сказать?

– То, что я по возможности вернусь, а пока болею.

– Что значит "по возможности"? - прицепилась она. - Тебя же отчислят!

– Не успеют, - без всякой уверенности сказал я. - Я постараюсь появиться как можно скорее. Но это зависит не от меня.

– А можно я еще влезу не в свое дело? - снова спросила Писа. Прошлый ее вопрос был довольно болезненным, и я насторожился, но все же кивнул:

– По-моему, мы оба уже по уши увязли не в своих делах.

И она спросила:

– Это вы из-за этой твоей новой работы с Бардаковым поссорились? Он о тебе теперь и слышать не желает и съездить к тебе отказался.

Я боялся какого-нибудь более личного вопроса, как, например, о родителях, но этот оказался очень даже ничего.

– Из-за этого, - ответил я. - Мы с ним не имели секретов друг от друга, а о новой работе я распространяться не имею права. А он считает, что от друзей ничего нельзя скрывать. Я тоже так считал, но обстоятельства изменились.

– П-понятно, - протянула Ленка. - Ничего, что я спросила?