Ее тайный возлюбленный - Сара Беннет

— Тогда молчите и позвольте мне продолжить.

И она с новым пылом принялась ласкать его, словно изучая на ощупь строение его тела. Низко склоняясь лицом над его грудью, она невольно кончиком косы водила по его коже, и это еще сильнее распаляло Гейбриела. Он мужественно выносил все пытки до тех пор, пока она не ухватилась рукой за его выпуклую плоть через брюки и не начала нежно сжимать ее. Он громко застонал и буквально взмолился, извиваясь под ней всем телом:

— Перестаньте меня мучить, Антуанетта. Прошу вас.

Будто удивившись, она взглянула ему в лицо. В выражении ее глаз скрывалось лукавство, а в полураскрытых губах — очарование. Ему хотелось привлечь ее к себе и целовать, целовать до бесконечности. Вдруг ее лицо стало серьезным, она прищурилась и звонко рассмеялась:

— Похоже, ситуация изменилась на противоположную, не так ли?

— Ничего похожего, — пропыхтел он, возражая.

Антуанетта улыбнулась и принялась расстегивать пуговицы на брюках.

— Да что вы говорите? А, по-моему, именно так. Может, вы хотите, чтобы я остановилась и больше не продолжала?

— Вы знаете, что я хочу вовсе не этого, — простонал он.

Она широко улыбнулась, расстегивая вторую пуговицу на брюках, а затем на ее лице появилось испуганное выражение, как будто она никогда не видела обнаженными скрытые части мужского тела. Гейбриелу это показалось ужасно нелепым. Впрочем, может быть, он кое-что упустил из виду? Но именно в этот момент ее рука проскользнула в его брюки, и тут он напрочь потерял способность рассуждать.

Антуанетта гордилась своей наготой. Просмотренные ею книги кое-что объяснили ей, кое-что показали, но на самом деле она лишь невинно забавлялась, не имея никаких порочных мыслей. Прежде всего ее поразила разница: картинки были холодными и бездушными, но интимные забавы, происходившие между ними сейчас, никак нельзя было назвать ни бездушными, ни холодно-отстраненными.

В Гейбриеле бурлила жизнь, он был настоящим, живым мужчиной из плоти и крови. Кто бы мог подумать, что тело мужчины могло быть таким привлекательным? Это тело, такое сильное и красивое, могло принадлежать скорее сказочному принцу, чем обычному смертному.

Само обстоятельство, что он хотел ее так же страстно, как и она его, наглядно выявляло присущее их натурам эмоциональное родство, чего она никак не ожидала. Чем больше она трогала и ласкала его, тем сильнее разгоралась в ней ее собственная любовная страсть.

От одной мысли, что она займется с ним любовью, что две их половинки сольются в единое целое, ее охватило предвкушение восторга.

Она видела подобные сцены в просмотренных книгах и могла признаться, что ничуть не была шокирована, они не вызывали у нее никакого неприятия, какое могли бы вызвать у благовоспитанной леди; напротив, эти картинки пробудили в ней неподдельный интерес и нескромное желание изведать все на личном опыте.

У нее задрожали руки, а дыхание стало частым и прерывистым. Она балансировала на тонкой грани и в любой момент могла, утратив самообладание, упасть в пропасть, из которой вряд ли уже можно было выбраться.

— Скажите мне, только побыстрее, — с отчаянием спросила она его.

— Что? — удивленно прохрипел он.

— Кто вы такой? Зачем вам нужно письмо? И откуда вы узнали о его существовании? — нетерпеливо пояснила Антуанетта.

Он уже открыл было рот, а она наклонилась вперед и, затаив дыхание, ожидала его исповеди, но пауза затянулась. Гейбриел отрицательно помотал головой. У него заходили желваки на скулах, а в глазах вспыхнул холодный расчетливый огонек.

Какая сладостная смертная мука! Его удерживало данное ею обещание. Гейбриел надеялся: она сделает все, что в ее силах, а как все получится, судить об этом было преждевременно.

Глубоко вздохнув, Антуанетта прижалась щекой к его животу, и он ощутил ее прохладное дыхание, охлаждавшее его разгоряченную кожу. Он тихо застонал, ему стало интересно, надолго ли хватит у него сил выдерживать такую пытку, и тут же понял, что нет, ненадолго. Для того чтобы прекратить мучения, ему надо было ответить на ее вопросы, и тогда бы его страдания окончились.

Да, но если он все расскажет ей, то не увидит письма как своих ушей; более того, он окончательно себя погубит. Она непременно все передаст Эпплби, и, вероятно, его посадят за решетку, осудят и заставят покинуть Англию, и тогда навсегда можно будет распрощаться с надеждой возвратить Уэксмур-Мэнор.

Гейбриел проглотил комок в горле. Она мягкими движениями, словно кошечка, языком ласкала его кожу то в одном интимном месте, то в другом, иногда же для усиления эффекта обхватывала кожу губами. Гейбриел чувствовал, что выдержка ему изменяет, что еще чуть-чуть, и он потеряет над собой контроль.

«Да расскажи ей обо всем, и дело с концом». Его мозг пылал, словно в лихорадке.

Вместо этого он схватил ее руками, мягко приподнял над собой и посадил так, как ему было удобнее, прямо над своим возбужденным приятелем. Антуанетта, тяжело дыша, уперлась коленями в ковер, а руками в его мокрую от пота грудь. Ее глаза широко раскрылись от представшего перед ней зрелища: их тела сплелись в один клубок, их горячая кожа воспламенилась от взаимных прикосновений.

Наступило мгновение экстаза.

Больше не было ни победителей, ни побежденных.

Наступил момент чистого, не омраченного никакими мыслями о письме наслаждения.

Антуанетта понимала; ей надо спасаться, бежать, но вопреки голосу рассудка совсем не собиралась этого делать. По-видимому, он страдал ничуть не меньше, чем она, но беда состояла в том, что она так же страдала, как и раньше. Теперь она лучше понимала, что происходит. Оказывается, вот что он чувствовал, когда пытался пробудить в ней голос страсти, когда сам хотел ее и в то же время подавлял свое вожделение. Ее новые знания, увы, не принесли ей облегчения.

Она вся дрожала, пока его руки крепко обнимали ее за бедра.

Неутихающие движения его ласкающих рук доставляли ей столько наслаждения, что ей хотелось, чтобы это никогда не прекращалось, а продолжалось бесконечно долго. А почему бы и нет? Внутри ее словно ожила ее прабабка, нетерпеливая, безрассудная, горячая, которая словно говорила: «Ты идешь по моим стопам, ты знаешь, что делаешь».

Вдруг за дверями комнаты послышались чьи-то спотыкающиеся неровные шаги. Они оба замерли, прислушиваясь. Неизвестным оказался Уоникот, который шел, напевая себе под нос слова какой-то песенки, иногда громко крича:

— Салли, я уже дома, Салли…

Антуанетта прикрыла ладонью рот, чтобы не прыснуть со смеха, когда ее взгляд случайно встретился с его взглядом, и она поняла по пляшущим огонькам в его глазах, что ему так же смешно, как и ей. Как раз в этот момент Антуанетта опомнилась, и благоразумие взяло вверх над страстностью.