Том (5). Льды возвращаются - Александр Казанцев

Мария Сергеевна рассказывала Бурову, какой интерес у советских ученых вызвала его субстанция, какие начаты работы для ее изучения.

– Мало, – сказал Буров, – мало.

– Опять вам мало, дорогой, – мягко упрекнула Веселова-Росова.

– Я поспорить с вами пришел, Мария Сергеевна, – сказал Буров, беря стакан. – Не терпелось…

Мария Сергеевна всплеснула руками:

– Сергей Андреевич! Да что вы, дружочек! Зачем же это?

– Вот это я понимаю! – воскликнул академик Овесян. – Значит, здоров.

Буров холодно посмотрел на Овесяна.

– Разговор у меня будет серьезный, Амас Иосифович!

– Серьезный? – обрадовался Овесян. – Давай по-серьезному! Мы только что говорили с Марией Сергеевной. Работы, проведенные в подводной лаборатории, очень интересны, их надо продолжать, но… Друг мой! Великий Резерфорд не позволял своим соратникам работать после шести часов, берег их здоровье и… считал, что людям надо дать время, чтобы думать… Поедешь на курорт, друг мой! Так решено. Все.

– У меня было достаточно времени, чтобы подумать. В одиночной палате… Я черт знает что успел передумать… о долге физиков. Атом может дать человечеству будущее, но может и отнять его. Теперь мне надо проверять.

– Проверять – это хорошо, – вставила Мария Сергеевна. – Если есть в науке единственный метод, который должен быть положен в ее основу, то это метод сомнения во всем, метод проверки!

– Дотошной проверки, абсолютного недоверия! Узнаю Марию Сергеевну Веселову-Росову! – вставил Овесян.

– Мы с вами, Амас Иосифович, представляем как бы два начала в науке. Ваш практицизм, мой принцип сомнения… Две стороны одной и той же медали, два начала единой науки.

– Простите, – упрямо сказал Буров. – Допускаю, что наука нужна не для науки. В конечном счете любое научное открытие будет использовано для практических целей. Однако ученый, делающий открытие, порой даже и представить себе не может, что он открывает. Разве мог Гальвани, наблюдавший подергивание ножки лягушки, представить себе современные электрогенераторы мощностью в миллионы киловатт, электрические сети, опутывающие шар?

– Это был младенческий возраст науки, – возразил Овееян. – Сейчас мы можем ставить задачи перед наукой, а не заставлять ее открывать тайны природы наугад.

Калерия Константиновна сидела за столом, благоговейно глядя на ученых, которые продолжали спор.

– Догадываюсь, – сказал Овесян. – Наш Буров хочет добавить к двум китам науки, к принципу практичности и утилитарности, к принципу сомнения и проверки еще третьего кита – фантазию.

– Фантазию, но не фантазерство, – сказала Мария Сергеевна.

– Фантазия – качество величайшей ценности, – выпалила Люда. – Без фантазии не были бы изобретены дифференциальные уравнения.

– Ого! – сказал Овесян. – В бой вступают резервы. Однако что же надумал наш третий кит науки?

– Субстанция существует, – сказал Буров. – Это уже не фантазия. Но этого мало. Ее нужно не только находить в природе. Ее нужно создавать.

Овесян ударил себя по колену.

– И продавать в аптеках! Здорово! Это уже вполне практично!

– Но это разговор не для чайного стола, – прервала Мария Сергеевна, вставая.

Все поднялись. Только Калерия Константиновна осталась сидеть, опустив уголки тонких губ.

Ученые вернулись в кабинет и заговорили вполголоса. Люда, словно нечаянно, прикрыла плотнее дверь за ними, а сама выбежала на улицу, чтобы посмотреть, не разыгралась ли пурга. Она беспокоилась за Бурова и решила, что непременно пойдет его провожать.

Когда Люда вернулась, то Холерии, как она звала секретаршу академика, не было. Дверь за портьерой в комнату Елены Кирилловны была приоткрыта, и Люда невольно услышала конец фразы, сказанной Калерией Константиновной:

– Так что не теряйте времени. Протяните руку… Возьмите его.

– Хорошо, Марта, – ответила Елена Кирилловна.

Люда опешила, ничего не понимая.

Ученые вышли из кабинета, громко разговаривая.

– Как хотите, Сергей Андреевич, – говорила Мария Сергеевна, – я верна своему методу: ничему не верить, все брать под сомнение. А вы опять фантазируете.

– Так если не фантазировать, то что же тогда проверять? – отпарировал Буров.

– Я выхожу из игры, – заявил Овесян. – Мое дело зажечь «Подводное солнце». А вы здесь можете фантазировать, проверять выдуманное, но имейте в виду – это слишком фантастично, чтобы быть практичным.

Люда подумала, что три кита все-таки не смогли договориться.

Когда Буров уже одевался в передней, Шаховская вышла в столовую. Калерия Константиновна, опустив глаза, завязывала тесемочки у папки. Академик стоял у замерзшего окна и изучал снежные узоры. Мария Сергеевна провожала гостя.

Елена Кирилловна мило улыбнулась Бурову, положила ему руку на локоть:

– Подождите, Сергей Андреевич! Вас еще рано отпускать одного. Я пойду с вами.

Буров радостно и растерянно затоптался на месте. Не замечая у дверей готовую идти Люду в дубленке, в расшитых бисером нарядных унтах, он стал искать шубку Шаховской.

И они ушли вместе.

Потом стали прощаться. Овесян и Калерия Константиновна. Академик сразу же уезжал на место нового «Подводного солнца», Калерия-Холерия оставалась в его коттедже для связи.

Все ушли, а Люда в непонятной тревоге не знала, что ей делать.

Глава вторая. Апокалипсис

Буров жил в коттедже Овесяна. Академик, перебравшись на место строительства нового «Подводного солнца», сохранил здесь за собой только одну комнату, другую предоставил Калерии Константиновне, осуществлявшей по его заданию связь между стройплощадкой и Великой ярангой, а третью отдал Бурову.

Елена Кирилловна, выйдя с Буровым на улицу, предложила немного пройтись, прежде чем идти в его коттедж.

– Мне в бреду привиделось, что я с вами разговаривал и даже о чем-то спорил.

– Вот как? Однако наяву я слышу только ваши споры с другими, и они мне доставляют немало радости… В вас что-то есть, Буров. Вы ломаете изгороди коралля. И у вас бизоньи, налитые кровью глаза. Бизон красив, он весь устремленный удар.

– Да. Ударить надо. Хорошо бы стать бизоном науки…

– Бизоны вымерли, их истребили… А вы не думаете, что мир выиграл бы, если бы таких, как вы, физиков, истребили бы?

Буров даже закашлялся от изумления.

– На месте папы римского я отлучила бы их всех от церкви. Я ввела бы костер за чтение еще не сожженных книг по ядерной физике.