Собрание сочинений в десяти томах. Том 5 - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне трудно рассказать о том, до чего дошло, и какие незначительные на первый взгляд причины имели большие и важные последствия. Боюсь, что и память мне изменит, сохранив только некоторые подробности.
Не могу не сказать, что король оказался большим дипломатом (не выдавая ничем своего истинного расположения), чем он казался.
Много обстоятельств говорило за то, чтобы идти вместе с австрийским императором и папой против Турции, старинного врага Польши, а не вместе с французами и турками против Ракуского дома. Никто у нас не любил императора и не доверял ему. Я неоднократно слышал от Собеского, который за год до союза, предвидя его, был уверен в неблагодарности австрийцев, что в интересах пользы для Речи Посполитой нельзя быть заодно с турками, потому что они, сокрушив могущество императора, начали бы диктовать свои условия Польше и поступили бы с ней так, как им бы захотелось, а Франция вряд ли могла бы ее спасти.
К тому же Витри, французский посол при дворе, никем не был любим, не умея обращаться с людьми, и вместо того чтобы склонить их на свою сторону, отталкивал от себя своим гордым, грубым, насмешливым отношением.
В довершение всего происшествие, случившееся с сестрой королевы, госпожой Бетюн, переполнило чашу и чуть ли не довело королеву до сумасшествия.
Король Людовик XIV хотя и желал быть в хороших отношениях с Польшей, потому что даже с Текели, состоявшим под его покровительством и получавшим деньги от него, чтобы быть постоянно готовым к войне, Франция могла иметь сношения только при посредстве своего специального агента Дюверна, жившего в Польше, но когда сестра королевы мадам Бетюн позволила себе погрешность против придворного этикета, задев королевское достоинство, Людовик XIV не задумываясь запретил ей доступ ко двору и пребывание в Париже, присудив ее к изгнанию в провинцию.
Можно себе представить, что произошло с королевой при получении этого известия, которому она даже верить не хотела. Это было явное неуважение к родственникам польского короля, и королеве очень легко было убедить Собеского, что простить этого нельзя, так как этим оскорблено его королевское достоинство. Собеский тоже очень близко принял к сердцу это происшествие, называя его «перенесенный позор».
Король легко мог воспользоваться этим и изгнать Дюверна из Польши, прервав таким образом сношения Людовика с Венгрией, но Собеский преследовал цель держать Францию и Витри в неизвестности, на чью сторону он окончательно склонится.
С императором надо было оформить условия договора, потому что нельзя было рассчитывать на его великодушие.
Французский посол Витри, чувствуя, что хорошим отношениям между Францией и Речью Посполитой грозит опасность, пользовался всяким случаем, чтобы быть в обществе короля, сопровождая его на охоту, в экскурсии.
С Текели король Ян не разошелся до самого конца или, вернее сказать, даже и тогда, когда окончательно решил пойти на помощь императору, оставаясь с ним в дружеских отношениях, неоднократно пригодившихся во время войны.
Королева, глубоко задетая обидой, нанесенной Людовиком XIV ее сестре, в душе не могла ему этого простить; но, скрывая свои истинные чувства, она была с Витри официально холодна, отзываясь с большим почтением о Людовике XIV. Верил ли ее искренности Витри, об этом сказать не могу. Кроме посла Витри, в интересах Франции находился при дворе Дюверн, посредничавший в сношениях с Венгрией, доктор Акакий в Данциге, при посредстве которого пересылались деньги, и, наконец, Морштын. Последний, будучи свободным, ни от кого кроме Бога не зависящим шляхтичем Речи Посполитой, добровольно как потом оказалось, продал себя французскому королю. От любопытного глаза Морштына ничто не ускользнуло, он следил за Витри, донося обо всем, и лучше проникал в суть вещей, чем французы. Он лучше всех умел держать себя с королевой, и, хотя его держали в подозрении, его все-таки терпели и не разрывали с ним, как с изменником.
Осенью 1681 года Собеский развлекался охотой, в которой и я принимал постоянное участие, довольный тем, что освободился от женских интриг.
Вместе с нами охотился Витри с французами, но им и тут не особенно повезло.
Ни один из них, а также ни один из сотоварищей императорского посла Зеровского не имел понятия об охоте, подобной нашей, возле Дзедужиц и Мендзыжеча, когда случалось, что в течение одного дня бывали убиты десятки медведей и такое же количество кабанов, не считая других крупных зверей. Французы между тем стреляли только дробью и ранили королевских псов; король потерял свою любимую борзую, а один из участников гончую. Кто-то из королевских янычаров пал жертвой медведя чудовищной величины.
Король был необычайно весел и хорошо расположен; несмотря на то что он жаловался на какое-то недомогание и принимал лекарство, он все-таки не отставал от других, так что все с удовольствием смотрели на его оживленность.
Труднее всего ему было взобраться на седло, но, раз усевшись, он мог оставаться в продолжение нескольких часов не сходя с коня и при этом ни на что не жаловался. Во время охоты, происходившей между Дзедужицами и Мендзыжечами король, ежедневно, не отдыхая, был в седле.
В тот год чаша весов перетянула на сторону союза с императором, но Витри и французы, видя, что король снисходителен к Дюверну и с почтением отзывается о Людовике XIV, баюкали себя надеждой, что им все-таки удастся склонить на свою сторону короля.
Витри, знавший хорошо жадность королевы к деньгам, предложил Франции ежегодно жертвовать сотни тысяч, чтобы купить себе этим союз, и не сомневался в удаче. Но он не знал Собеского, перед которым даже заикнуться об этом нельзя было, а также того, что гордая королева, хотя и корыстолюбивая, была до такой степени обижена на Людовика XIV за свою сестру, что она не могла ему этого простить.
Весною того же года Собеский, довольный тем, что на время освободится от общества жены и насладится свежим воздухом, отправился на охоту; в апреле императорский посол настолько усердствовал, что хотел сопровождать Собеского даже на охоту, и еле удалось от него отделаться.
Помню, что во время охоты около Дзедзилова, где нам не особенно везло, потому что было мало дичи, король получил известия из Турции, которые сейчас же были пересланы императорскому послу. О Текели и обо всех его намерениях и шагах король был более осведомлен, чем
