Притчи приемного покоя 2 - Андрей Левонович Шляхов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Удивив с плохой стороны, Шурик следом удивил и с хорошей – каялся он достойно, по-мужски, без какой-то фальшивой театральщины. Вернулся из ресторана с видом побитой собаки, но не забыл прихватить с собой коробку с любимыми владиными брауни, на колени не падал, а просто сел напротив, посмотрел в глаза и сказал:
– Прости меня, малыш, если сможешь. Сам не знаю, что на меня нашло. Я сознаю, что я вел себя, как скотина, и готов принять любое твое решение. Но если ты останешься со мной, – глаза Шурика влажно заблестели, – то я больше никогда-никогда…
Градус чувств зашкаливал настолько, что Влада не дала любимому договорить. Бросилась на шею, разрыдалась, Шурик тоже захлюпал носом, а затем отлюбил Владу особенно нежным образом. Он всегда был нежным, что Влада очень ценила, но в этот раз обращался с ней так, будто она была хрупкой хрустальной вазой… Три дня в Костроме пролетели незаметно, но с сообщением о беременности Влада решила погодить, потому что ей была нужна искренняя реакция, не искаженная сознанием свежей вины.
«Отложилось – не сложилось» говорил отец, когда задерживалось присвоение очередное звания. На второй неделе после возвращения в Москву у Шурика случился очередной срыв, вызванный – страшно сказать! – бритвой, которую Влада впопыхах забыла на полке в ванной.
– Ты ужасная неряха! Сегодня бритву на виду оставила, завтра тампоны использованные начнешь повсюду разбрасывать! Опростилась невероятно!
«Опростилась» прозвучало как «оскотинилась», но Влада предпочла проглотить горькую пилюлю. С бритвой она явно оплошала, а у Шурика на носу была очередная премьера, и он волновался – оценят ли критики по достоинству его декорации?
Проглотила – и очень скоро пожалела. В феврале Шурик сорвался еще дважды, а седьмого марта, накануне праздника, перешел от слов к действиям и избил Владу так сильно, что «скорая» госпитализировала ее в институт Склифосовского с сочетанной травмой – сотрясение головного мозга, множественные переломы ребер, левосторонний гемопневмото́ракс,[15] ушиб левой почки.
В приемном отделении Склифа вам могут рассказать историю о доверчивом москвиче и коварной провинциалке, которая методично-постепенно травила его свинцом… Зачем? Странный вопрос – конечно же затем, чтобы завладеть трехкомнатной квартирой в центре столицы и прочим имуществом своего сердечного друга. Плавали – знаем! Доведут такие ушлые бабы мужика до ручки, а потом подкатываются к нему – надо бы нам пожениться, иначе мне врачи информацию о твоем состоянии давать не станут, навещать тебя в любое время не смогу и все такое. Мужики покупаются, они же доверчивые, как дети… И этот бы купился, только вот на фоне отравления свинцом у него начала зашкаливать агрессивность, так что отравительница получила люлей-шпендюлей по полной программе.
* * *
Моралей сей притчи две. Во-первых, лечиться нужно нормальными препаратами с научно доказанной эффективностью, а не хрен знает чем. И не по совету окружающих, а по назначению врача. Во-вторых, нельзя ничего скармливать людям тайком, даже самым близким, даже из самых лучших побуждений. Полная открытость – краеугольный камень любых успешных отношений.
Как-то так.
Притча девятая
Прекрасная почтальонша
«Кто стучится в дверь ко мне
С толстой сумкой на ремне?»
Самуил Яковлевич Маршак, «Почта»
– Хорошо, хоть не изменяет… – вздыхала мать, стаскивая одежду с напившегося в зюзю отца. – В женской бане можно одного спокойно оставить…
Материнская аутопсихотерапия выглядела логичной. Что такое пьянство? Недостаток, уходящий корнями в древние традиции. Неприятно, конечно, когда муж приходит домой на четвереньках или же его заносят в квартиру более стойкие собутыльники. Неприятно, но не обидно и, в целом, терпимо. А измена – это предательство, надругательство над чувствами, разрушенное доверие, растоптанная жизнь…
Подружки мечтали о прекрасных принцах на белых или красных кайенах, а у Вали запросы были гораздо скромнее – ей хотелось встретить человека, на которого можно положиться и которому можно доверять. Все остальное не так важно.
Будущему мужу Валя обозначила границы в самом начале их отношений. Так мол и так, всякое может случится, но обмана между нами быть не должно. Если что – скажи прямо и мы расстанемся по-хорошему, по-людски, без обид.
– Чувства людские неважно измерены, – продекламировал в ответ Олег. – Тут без конца ошибаться можно. Веришь лишь тому, что сто раз проверено, и только тому, что сто раз надежно.[16]
Стихов он знал на память великое множество и, вообще, был очень начитанным, но при этом никогда не бахвалился своей эрудицией, что Вале очень нравилось. Ей вообще в нем все нравилось. Симпатичный, добрый, заботливый, культурный и профессия хорошая – программист, причем не какой-то там горе-ойтишнег, месяцами сидящий без работы, а востребованный специалист.
– Ну должны же у человека быть какие-то недостатки! – приставали подруги. – Людей без недостатков не бывает. Он, случайно, не запойный? Или, может, садист?
– Запойный садист! – отшучивалась Валя. – Как начнет садить, так садит и садит без конца, из постели не выпускает…
Подруги завидовали еще сильнее. Валя не то, чтобы радовалась, но ей было приятно. Лучше пусть тебе завидуют, чем ты станешь завидовать кому-то. По части постельных дел Олег и впрямь был великим энтузиастом. Иногда его энтузиазм напрягал, но бо́льшей частью радовал. А нет бы задуматься… Но человек, как известно, задним
