Дым - Катя Саммер

Чувствую его руки везде, запускаю свои под темную футболку и опаляю пальцы. Дым, как всегда, горячий, будто секунду назад вышел из пламени. Мои извечно холодные ладони нещадно горят. Все происходит на скорости света: я тянусь ближе к Дыму, сердце отдает в ребра бешеным стуком. В ушах звенит, температура на пределе, поцелуи за гранью.

Я без ума от всего этого.

Я растворяюсь в моменте и крепких руках. Ощущаю его желание и будто даже киваю в пустоту, потому что я уже тоже — готова, хочу. Боже, как же я его хочу!

Моргаю, когда он сжимает мою грудь до фейерверков в голове. Ловлю его затуманенный взгляд, и тот внезапно отрезвляет. В один миг. Потому что Дым не здесь. И как бы я ни желала продолжения, ему это не помогает: залом между бровей кажется лишь глубже. Дым по-прежнему тяжело дышит, все так же напряжен.

Нужно остановиться.

Он пытается меня поцеловать, мажет губами по щеке и припадает к шее. Вырывает из легких самый настоящий стон, и я уже почти готова забыть, что собиралась отпустить его.

— Федь, стой, — все же произношу.

Он замедляется.

— Остановись, пожалуйста.

— Ты этого хочешь, — шепчет в губы.

— Тебе не это надо, — признаю поражение. Потому что Дым просто желает забыться со мной. И я его не виню, нет, я ведь сама ответила, сама позволила. Правда, сейчас могу это остановить.

Я осторожно улыбаюсь ему, но улыбка мигом спадает, когда тот с психом отталкивается от бара. Он разворачивается, задевает тарелки, которые с грохотом валятся на пол. А затем уходит. В спальню. И хлопает дверью.

Я смотрю перед собой долго, так мне кажется. После осторожно спрыгиваю, надеваю тапочки — я их уронила, забывшись с Дымом, и спокойно сгребаю осколки в мусорное ведро. Самые мелкие убираю пылесосом и думаю, думаю, думаю. Вроде бы головой понимаю, что стоит молча уйти наверх, не усложнять, но этот ящик Пандоры уже открыт. Я целовалась с Дымом на барной стойке после того, как он потерял друга и едва ли не распрощался с отцом, а мне, черт возьми, понравилось! И я жадно хочу еще!

«Дура. Вместо того, чтобы по-настоящему ему помочь», — нашептывает голос разума.

Злюсь на саму себя, сильно злюсь. Поддавшись порыву, пересекаю комнату, иду прямиком в его спальню. А там, в полумраке, подсвеченном одним ночником, нахожу сгорбившийся силуэт у окна и, отложив гордость и страхи до завтра, сажусь рядом на пол.

Дым сидит без майки, упирается локтями в колени. Спина изрезана четким рельефом мышц. Перебинтованная рука безжизненно свисает вниз, пальцы другой глубоко зарыты в волосах. Я не вижу его лица, но уверена, что глаза закрыты. Ему больно, я точно знаю, но даже сейчас он кажется мне самым сильным человеком на всем белом свете. Просто и такие сильные люди бывают ранены, уязвимы.

Я опускаю руку на его колено в знак поддержки. Всего лишь хочу, чтобы он знал — я рядом. Дым чуть вздрагивает, но больше никак не реагирует. Так проходит минута, две, пять. А когда собираюсь убрать ладонь, он накрывает своей огромной мою, чем вызывает необъяснимую ухмылку.

В груди все переворачивается, сердце ухает вниз, а мысли уносят далеко в прошлое. Я никогда не говорила об этом вслух, но сейчас слова сами лезут наружу.

— Когда Лиса появилась на свет, единственным человеком, которому я хотела сообщить новость, был мой отец. Я так хотела! — почти кричу шепотом. — Как только я пришла в себя после кесарева, оказалась в палате, в сознании, взяла в руки телефон и звонила, звонила, звонила… — Бросаю взгляд на Дыма, но тот не двигается. — Папа не ответил. А когда вдруг объявилась моя мать, которая настаивала на аборте, я поняла — что-то случилось, — невольно делаю паузу, кусаю губу. Слова даются нелегко. — Папа был отличным водителем, но в ту самую ночь не справился с управлением. Когда я родила Лису, не стало его. — Глаза мокнут, но я сдерживаю слезы. Они не сделают легче, ничего не исправят. — Он был для меня всем, и тогда казалось, что в моей жизни не осталось ничего.

Тишина накрывает нас, едва я смолкаю. Мне в ней по-прежнему некомфортно даже после всего, что произошло.

— Я ни в коем случае не сравниваю твою боль со своей. Она у каждого особенная. Только пытаюсь сказать, что… Было непросто, но я справилась. Боже, даже я справилась, конечно справишься и ты! Я научилась жить без него, и у тебя все получится! Эта дурацкая беда вечно приходит, откуда не ждешь. Еще и в такой момент…

Дым неожиданно поднимает голову, откидывается на стену спиной. Трет руками лицо, а я спешу убрать мою ладонь, которую он наконец отпустил.

— Как мать могла предлагать тебе такое? — спрашивает совсем не о том, не для этого я рассказала ему. В ответ лишь пожимаю плечами, а он через какое-то время выдает тихое и уязвимое «не знаю».

— Чего не знаешь? — не пойму, что имеет в виду.

— Я первый раз в жизни потерял бойца. Друга. И пока не знаю, что с этим делать.

— С этим нужно жить, — через силу улыбаюсь, потому как боль никогда не уходит до конца. Каждый раз вспоминаю и будто бы проживаю ее вновь. — Человек способен преодолеть очень многое. Кому, как не тебе, знать.

— Да, многое, но я не верю в чудеса.

— А я верю. Я просила о чуде тогда, на балконе. И появился ты.

— Может быть, пожарная охрана просто хорошо выполняла работу?

— Может. А еще я уверена, что ты и сегодня хорошо выполнял работу.

— Да, только эта мысль не помогает. Хорошо выполнял или нет, есть конечный результат — я не справился, не спас Дэна. И ничем не могу помочь отцу.

— А твой папа…

— У него рак легких четвертой стадии. Он слишком давно ведет эту войну.

— Но ведь она еще не проиграна.

Дым горько усмехается.

— Я бессилен.

— Ты не прав! — возмущаюсь, что есть сил. — Вот здесь ты не прав, потому что ты можешь быть рядом с ним. Я бы… я бы жизнь отдала, чтобы еще хотя бы день провести с отцом! А ты… ты можешь быть с ним все отведенное время!

— И откуда ты такая взялась?

Долгий пронзительный взгляд серых глаз смущает меня. Хорошо, что в тусклом свете не видно моих пылающих щек. Все его голос виноват — звучит слишком проникновенно. Даже слишком восторженно, Дым не может восторгаться мной.

Пауза