Матушки: Жены священников о жизни и о себе - Ксения Лученко

Прабабушка Александра Семеновна, 1860–1934 годы. Жена – Смирнова Ивана Михайловича. Их дочь – моя бабушка. По дедушке знаю меньше. Прапрадедушка – Невский Никита Алексеевич, по уличному прозвищу «Боков», у него что-то с позвоночником было, он ходил "боком", 1850 года рождения. Его жена Екатерина Михайловна, 1852 года рождения, умерла после 1912 года. Прадедушка – Невский Михаил Никитич, 1872–1919 годы. Хороший Плотник, отходничал, жил в Петербурге, работал на Адмиралтейском заводе. Его жена – Матрена Федоровна, 1872–1943 годы. Дедушка – их сын, Невский Александр Михайлович, 1899–1958 годы.

У нас дома было ощущение, что все эти люди живы, о них много говорили, часто вспоминали.

Когда мы ходили на кладбище, а это было довольно часто, там пелись панихиды, опевали все могилы – и свои, и не свои. И вот это ощущение вечной жизни – оно присутствовало постоянно. Деревенские кладбища – это вообще особая статья.

– А кто пел панихиды?

– Бабушка и баба Варя, кто-нибудь из старушек, дедушка у меня рано умер, после его такой довольно тяжелой жизни, после Дмитровлага и ранения под Курском.

Мне было всего два года, когда он умер. Я его никак не помню, я помню только то, что он оставил после себя, – вот игрушки, нам сделанные, кровати для нас и прочее. Но остались фотографии, воспоминания и вот это ощущение, что человек все время присутствует. И даже сейчас, когда я по дому иду, особенно если идешь по повети, и тишина такая – на долю секунды вдруг покажется, что кто-то из них прошел. Вот как мамин брат Миша, который погиб на фронте, бабушкин брат – диакон Владимир, дедушка и другие – судьбы этих людей сконцентрированы сейчас в одном доме, потому что старого дома нет, его в 1973 году, разобрали на дрова. Остался только наш дом, который дедушка и бабушка купили в 1929 году, когда отделялись от свекрови, от дедушкиной матери.

– То есть у вас сохраняется ваш родовой дом в селе Матвееве?

– Сохраняется. Пока благодаря моей маме он сохраняется. Полгода она там живет, но зимой там жить нельзя, потому что мужских рук нет, и он уже холодный, он очень сильно сел. При строительстве разных дорог все нарушено, что только можно, и подземные грунтовые воды меняют ландшафт, дома «плывут», двор наезжает на избу, дома садятся и т. д. Чтобы там жить, там надо, чтобы были мужские умелые руки, как раньше, и которых теперь просто нет.

– Вы сказали, что что-то забрать, что-то спасти возникло желание только у вас, а почему у ваших родителей не было такого желания?

– Не знаю. Наверное, просто желание войти в новую жизнь мешало любить и ценить старое.

– А казалось бы, при любви к своим историческим корням – дороги должны быть абсолютно все корни… У вас какая-то избирательность.

– Наверное, только потому, что на меня очень сильное впечатление произвели вот те люди, с которыми я жила. Они были вообще ни на кого не похожи в той жизни, которая меня окружала. Они читали книги, которые не читал никто, они пели песни, которые я до сих пор нигде не слышу. Например, новеллу Маттео Банделло, первоисточник шекспировской пьесы «Ромео и Джульетта», я прочитала именно в Матвееве, найдя ее в сундуке в горнице. Или замечательная по мысли и языку книга Федора Эмина «Путь ко спасению, или Благочестивые размышления о покаянии и непрестанном приуготовлении себя к смерти», которая начинается в «Размышлении 1» словами: «Опомнися, в светских роскошах погруженная душа моя!..» (Немного смешно представлять неведомые деревне «светские роскоши», но тем сильнее было впечатление от музыки слова.)

Книги Фаррара о жизни Иисуса Христа, святых отцов Церкви Василия Великого и Григория Богослова, издания Е. Богданович, И. Тузова о святых и Христа ради юродивых с цветными картинками, Новая скрижаль Л. Краснопевкова, Устав Никольского, Лествица, книга Софьи Снессоревой «Земная жизнь Пресвятой Богородицы и описание Ее чудотворных икон» и другие – такие были книги.

Были издания классиков русской литературы в приложении к журналу «Нива»; сами журналы: «Нива», «Кормчий», «Родина», «Отдых христианина»; или совсем замечательные: «Жизнь святого Иоанна Милостивого, Патриарха Александрийского» графа Михаила Толстого; «Повесть зело душе полезна, выписана от древних летописцев из римских хроник», писана во обители чудотворца Кирилова монастыря Луки Евдокимовича Белянкина Повесть 17-го столетия»; «Врачевство для души, на дни болезней и на день смерти, в сие последнее и опаснейшее время», а также любимая детская книжка «Война и приключения оловянных солдатиков» С. Р. Минцлова в издании А. Ф. Девриена.

Очень любили разного рода стихи, особенно духовные… «Программным» стихотворением, которое читалось с назидательным воодушевлением, со слезами на глазах, было следующее:

Как упал СпасительПод Своим Крестом.Не нашел участьяВ воинах, ни в ком.

В это время с поляЗемледелец шелИ к Христу с любовьюТихо подошел.

Воины схватилиПутника сего,Возложив КрестСпасов Силой на него.

То был земледелецТруженик, святой,Киринейский Симон,Человек простой.

С радостью, любовьюСимон Крест понес,А пред ним чрез силуТихо шел Христос.

В век да увлажитсяЗемледелец сейОт всех земледельцевИ от всех людей.

Симон Крестоносец —Слава – честь крестьян!Слава земледельцевВсех веков, всех стран.

Труженик крестьянин,Сотвори любовь;Напиши ты в сердцеТрудный Крест Христов.

Крест тебе поможетВ тягостных трудах,Он тебя утешитВ горестях – бедах.

Крест Христов осветитТемный разум твой,А в часы напастейДаст душе покой.

От креста, крестьянин,Имя носишь ты,Возлюбив Христов КрестКрайней нищеты.

Крест неси безмолвно,Не ропщи, но верь:Крест тебе отверзетРайской жизни дверь.

Там под сенью древаКрестного в раюУспокоишь душуСкорбную твою

Там забудешь горечьВсех твоих скорбей,Как войдешь в собраньеСпасовых друзей.

В университете на 1 – м курсе, когда у нас был фольклор и нам рассказывали о том, что существует такая редкая песня, записанная в крепостном театре, «Во лесах охотник», я улыбалась от счастья, потому что я ее просто знаю, причем не только слова, а знаю, как она поется – у нас ее пели. Бабушка обладала замечательным музыкальным слухом, она очень хорошо знала службу и пела в церковном хоре, в свое время даже регентом была. У нее был большой диапазон – она могла петь разные партии, а у бабушки Вари был альт. Помню себя ребенком, сижу в зале на кровати за подушками, а они поют. Мне никогда не надо было в жизни ничего большего и до сих пор не надо. Когда мы с мамой собираемся, я приезжаю летом, мы поем. Мама у меня поет прекрасно, у нее от природы поставленный голос. Вы знаете, это что-то совершенно непередаваемое. Мы сразу опрокидываемся в безвременье, забываем, сколько нам лет. А пели они духовные песни, например «Два Ангела парили над грешною землей и тихую беседу вели между собой» или «Ах ты келья моя, келья темная, ты лампадой одной освященная», «Гора Афон, гора святая», любимая пасхальная «Спит Сион и дремлет злоба, спит во мраке Царь Царей…», «В далекой стране в Палестине струится река Иордан», «Прошу тебя, угодник Божий, святый великий Николай! В житейском море утопаю ты руку помощи подай», и другие, но духовные песни – это вещь очень специфическая. «Гора Афон» и подобное – это святое, когда они пели это, разложенное на голоса, или когда они пели народные песни, разложенные на голоса, и городские романсы, тоже замечательные, – это было что-то совершенно удивительное. «Ехал пан, ехал пан…» Понимаете, голосом так сделать, что я вижу движение, но, может быть, у меня просто живое воображение было, как у ребенка, поэтому так на меня действовало. Это было сочетание вещей, которые кажутся несочетаемыми. Вот что писала в 1976 году мамина крестная Августа Кузминична Тараканова (ей в то время было 83 года): «Я большой книголюб, вот и просила у брата сочинение Достоевского «Обиженные и униженные»…

В этом есть для меня, например, что-то бесконечно трогательное. Все эти «книголюбы», вообще эта провинциальная «книжность», на которую мало обращают внимания. А я вот помню, например, журнал «Вестник знания» издателя В.В. Биттнера (как его ругал Корней Чуковский в известных печатных изданиях!). Может быть, Чуковский был и прав с точки зрения городской культуры, но для деревни этот «Вестник знания» имел колоссальное значение. Его наряду с Православной Богословской энциклопедией выписывал бабушкин брат. Это журнал освещал почти все отрасли знания и был, конечно же, не научный, но популярный.