Тристания - Марианна Куртто
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мгновение спустя этот запах тоже исчезает.
Во вторник я сижу в тесной подсобке нашего магазина и читаю газету.
На своей половине комнаты хлопочет Ивонн. Букеты у нее получаются красивыми и аккуратными, но все остальное, к чему она прикасается, превращается в хаос.
Внешняя простота Ивонн обманула меня. В душе этой женщины толпятся неведомые мне сущности — рыбы со стальными костями. Я не знаю Ивонн и не понимаю, что удерживает ее рядом с другими людьми.
Что удерживает ее рядом со мной?
Мы ведь почти не разговариваем с воскресенья.
Моя подозрительность возвела между нами стеклянную стену: мы смотрим сквозь нее, каждый со своей стороны, и не можем прикоснуться друг к другу. Я не знаю, можно ли пройти через эту стену не повредив кожу, и не понимаю, стоит ли вообще пытаться: мне надоели цветы, я задыхаюсь от пыли и песка, которые проникают глубоко в конструкцию дома, отчего доски скрипят по ночам.
Все же, когда я думаю о жизни без Ивонн, мою грудь словно бы сжимают каменные тиски. Я вдруг начинаю тосковать по ней, по ее пальцам, в которых живет инстинкт, но в тот миг, именно в тот самый миг, когда я решаю подойти к Ивонн и заговорить, сказать, что буду любить ее даже тогда, когда ее веснушки утонут в мелких морщинах, я переворачиваю страницу газеты и вижу заголовок.
Извержение вулкана на острове Тристан-да-Кунъя: местные жители эвакуированы.
Перечитываю эти слова много раз и начисто забываю о стеклянной стене, которая еще мгновение назад была для меня важнее всего в жизни. К нёбу поднимается ужас, имеющий рыбный привкус: такой же ужас стоял у меня во рту, когда я был под водой и не знал, выберусь ли наверх.
Прежде я ни разу не встречал названия своего острова на страницах английских газет. Но сегодня вижу его и недоумеваю: что же такое могло случиться?
Извержение вулкана. Слова звучат неправдоподобно, в голове возникают жуткие картины: лавовые струи взлетают к небу, по камням течет огонь. Но эта гора знакома мне с детства, я вырос на ее склонах, я заглядывал в спящий глаз ее кратера.
Неужели гора могла так поступить?
Все годы, что я себя помню, она спокойно отдыхала.
Как плохо, что я не там. А не там я потому, что разрушил все вот этими руками. Потому что одни поступки приводят к другим поступкам, и порядка уже не изменить.
Корабль не заставить возвратиться в бурные воды.
Впрочем, кажется, все остались живы: о жертвах в статье не сказано. Наверно, лава изверглась на другую половину острова, туда, где живут только тюлени, птицы да пара одичавших кошек, — или, возможно, извержение получилось не таким разрушительным, как те, о которых сообщали в других выпусках новостей и которые я мысленно накладываю на свой родной остров — такой знакомый, четко очерченный и настоящий.
Сложно представить себе всю эту красно-черную массу, обволакивающую зеленые поля. Еще сложнее представить себе ужас людей в тот миг, когда все, что они считали незыблемым, вдруг предательски рушится.
Земля.
Их эвакуировали, но куда? Они не смогут жить ни в одном другом месте.
В Кейптаун, говорится в газете. В Кейптаун дожидаться дальнейших указаний.
В газете говорится: на материк отправились все жители острова, за исключением мальчика, который потерялся в ночь извержения вулкана, и двух мужчин, которые остались искать его. Им на помощь вышло судно. Однако остается неизвестным, можно ли причалить к острову в текущих условиях.
Мальчик, который потерялся на острове? Рыбный привкус ужаса во рту делается невыносимым, хотя я пытаюсь думать, что этот мальчик — не Джон.
Тем не менее я знаю: это он. Я знаю самовольную натуру своего сына, которому опять пришло в голову то, что может прийти только ему.
Но этот поступок слишком велик, слишком дерзок даже для него; и вообще, как он мог потеряться на своем родном острове?
И где Лиз?
Как Лиз согласилась уехать без сына?
Но ведь я же уехал.
Мысли прерываются, когда Ивонн открывает дверь подсобки, заглядывает внутрь и сообщает:
— К тебе покупатель.
При виде моего лица Ивонн пугается. Поворачивается к двери, что-то говорит, затем подходит и садится рядом со мной.
— Что случилось? — спрашивает она. В ее голосе звучит осторожное тепло.
— Вот… — указываю на газету. — Это произошло по моей вине.
— Что?
— Я уехал, и это произошло.
— Ларс, что?
Протягиваю газету Ивонн. Она читает статью, кладет газету на стол и вздыхает:
— Мне очень жаль. Но твоей вины тут быть не может. Это просто нелепо.
— Я поеду туда, — отчеканиваю, понимая, что иначе поступить нельзя.
— Не говори глупостей. Ты ничего не можешь сделать.
— Я могу сделать больше, чем другие. Они не знают острова. Не знают укрытий, где любит прятаться Джон.
— Джон? Тут не сказано, кто этот мальчик. Там что, больше мальчиков нет?
— Нет. Таких нет.
— Тебе нужно успокоиться, — произносит Ивонн, и я вскипаю от ярости.
Все близкие Ивонн живут тут, в своих домах, где посуда смирно стоит на полках, а стены — на фундаментах. Какое право она имеет так говорить?
— Давай ты не будешь торопиться с решением? Хотя бы пару дней, — не сдается Ивонн. — Может быть, мальчика отыщут. И потом, поездка туда займет много недель.
Она права: поездка будет долгой, да и стоит ли вообще в нее пускаться?
Возвращаться в бурное море…
Хватаю чашку с кофе и разбиваю ее о стену.
Струйки медленно текут к полу.
Впервые в жизни находчивая Ивонн не знает, что сказать.
А я хватаю газету и выхожу из магазина.
На берегу штиль, волны отдыхают. Я смотрю на тихую мерцающую гладь моря и думаю: а вдруг это другой мальчик, из какой-нибудь большой семьи?
Ведь так справедливее, когда семья лишается одного из многих, а не единственного, правда? Впрочем, бесполезно ждать справедливости от жизни или от острова-вулкана, где ветер издавна смывал детей с мостков в море, а спускающийся с гор ливень уносил мужчин в последнее плавание. Но ни мужчины, ни дети, ни женщины, падавшие с тропинок, на самом деле никуда не исчезали, потому что для нас смерть и жизнь — это не два отдельных мира: для нас время не заканчивается смертью, а остается неизменным и на поверхности, и на дне, и в небе, где звезды втыкаются в живот; в конце концов, каждый из
