Досье Сарагоса - Пьер де Вильмаре

Работа историка, как и работа археолога и этнолога, требует столько же терпе-ния, сколько и настойчивости. Когда я внедрился в эти каналы, которые вели в Южную Америку и на Ближний Восток, я просто считал, что Борман и Мюллер, зная о том, что война будет проиграна, готовили в материальном и финансовом отношении выживание Германии, чтобы затем играть на неизбежном противо-стоянии между Москвой и Западом, опираясь то на один, то на другой лагерь.

За прошедшие годы появилось другое объяснение этих событий, потому что вдруг из тени вышли свидетели, доказывающие, что знаменитая «Большая иг-ра», за спинами активистов «Красного оркестра» и других тайных сетей, при-крывала собой гигантский обман. Этими мужчинами и женщины пожертвовали, как мы это видели и на примере дела «Макса», с целью внушить доверие к не-скольким двойным агентам, которых Абакумов дергал за веревочки для Стали-на, начиная с 1943 года. Когда руководители разведок союзников после 1945 года заметят, что их правительства тоже обвели вокруг пальца, то коммунисты или антикоммунисты, советофилы или антисоветчики, все они сделают все, что-бы общественность об этом ничего не узнала. Борман спокойно мог выжить, и Гестапо-Мюллер мог продолжить свою особенную игру.

9.3. Свидетельство перебежчика Михала Голеневского

Одного из свидетелей этого обмана звали Михалом Голеневским. Его разобла-чения здесь уместны, так как таким образом мы попробуем понять то, что про-изошло, когда в 1945 году «Кент», Треппер и другие попали в Москву и на дол-гие годы исчезли в подземельях КГБ.

Поляк Михал Голеневский был вторым человеком в контрразведке Координаци-онного комитета по разведке Организации Варшавского договора, который объединял вокруг советских разведывательных служб все разведывательные служ-бы стран-сателлитов Москвы. С 1958 года в письмах, подписанных псевдонимом «Heckenschütze» («Снайпер» или «Партизан»), он передавал американскому посольству в Берне удивительные сведения, всегда достоверные, о никогда прежде не обнаруженных советских агентах.

ЦРУ не сумело тогда узнать, кто был этим удивительным отправителем.

Но на рассвете 25 декабря 1960 года, догадавшись, что он постепенно попадает под подозрение советской контрразведки, Голеневский переходит на Запад со своей любовницей Ирмгард и их дочерью, еще ребенком.

Как только его доставили из Западного Берлина в США, Голеневский сообщает допрашивающим его американцам, что он собрал в Польше сотни микрофиль-мов и документов, которым предстоит стать поводом для огромной облавы на шпионов во всех странах-членах НАТО и в США. Менее чем за три года благодаря этим доказательствам было нейтрализовано несколько десятков советских агентов.

Среди прочих, в этом списке: Исраэль Беер, уже долгие годы влиятельный советник израильского премьер-министра Давида Бен-Гуриона по военным вопро-сам, которого с почетом принимали в европейских столицах, в том числе в Па-риже, где Жак Сустель позже с неистовой злобой расскажет мне, как его обманывал Беер. Затем указания Голеневского привели к Джорджу Блейку, агенту, проинформировавшему СССР о туннеле и акустических устройствах, с помощью которых велось прослушивание линий связи из Восточного Берлина в Москву… Шпионы на военно-морских базах НАТО, агенты в некоторых из наших стран, польские, чешские, и т. д.

Голеневский принес безопасности Запада такую пользу, что в 1963 года Кон-гресс США своим специальным решением предоставляет ему американское гражданство. Но КГБ никогда не складывает оружие. Напротив, в дело вступает его длинная рука — Спецбюро или специальное бюро, которое заменило СМЕРШ, чтобы либо ликвидировать перебежчика, либо с помощью своих агентов влия-ния начать против него кампанию с целью его дискредитации и психологиче-ской травли.

Именно в этом контексте 1970-х годов после публикации моих статей, из кото-рых одна была напечатана в парижской ежедневной газете «Aurore», Голеневский вступает со мной в переписку. Он получил информацию обо мне от своих редких друзей, бывших сотрудников ФБР и ЦРУ. Затем, после не очень интерес-ных писем, он в 1975 году прислал мне два сообщения, которые, наконец, под-твердили, что я не экстраполировал и даже не бредил, когда с 1947 года из мо-его проникновения в секретные сети немцев в Латинской Америке и на Ближнем Востоке сделал вывод о том, что у Бормана и у Мюллера были «договоренно-сти» с Москвой. Голеневский мне писал:

«Конечно, Борман прожил еще долго после войны. Генерал Маркус Вольф знает это так же хорошо, как я. В июне 1960 года в варшавском ресторане W-Z после обильной трапезы, щедро залитой водкой, он, в присутствии Генрика Соколяка, тогдашнего шефа польской разведки, иронизировал: «Здорово мы одурачили этих западников с Борманом и нацистско-коммунистическими сетями».

И в следующем письме он добавил:

«Как раз когда я в рамках моих должностных обязанностей допрашивал Аль-берта Форстера, бывшего гауляйтера Данцига, я одновременно узнал о существовании «Хакке», сверхсекретной сети Бормана, и о том, что, со своей сторо-ны, Мюллер в 1943 году связался с Москвой при помощи майора Гестапо в Дан-циге Якоба Лёльгена, который был советским агентом».

9.4. Спецбюро вступает в игру

Следовательно, все было ясно с Мартином Борманом, который, насколько мне стало известно, умер в январе 1959 года в Парагвае и был похоронен в городке Ита, к югу от столицы страны города Асунсьон. Но три или четыре года спустя там появились какие-то таинственные личности, подкупили охранника кладби-ща, «извлекли» останки Бормана — детская игра для разведывательных служб — и перевезли их в Берлин, а затем зарыли как раз в том месте, где были запла-нированы большие строительные работы. Таким образом, со слухами было бы покончено; его должны были найти там как раз для того, чтобы доказать, что серый кардинал фюрера точно погиб в 1945 году в Берлине. Его призрак не мешал бы больше ни его советско-восточногерманским защитникам, ни пред-ставителям Запада, которые после 1945 года никогда и не пытались что-либо предпринять против Бормана, по деловым причинам, очень известным окруже-нию канцлера Конрада Аденауэра, так как большие западногерманские про-мышленные и коммерческие фирмы вдруг смогли снова воспользоваться теми богатствами, которые Борман переместил в Южную Америку и в Турцию.

Окончательное доказательство того, что Борман был похоронен в Ите, предо-ставил британский историк и законовед Хью Томас, и никто из всех тех, кто приветствовал его предыдущий труд о войне в Испании, не соизволил об этом сообщить: «Земля в районе Иты содержит слои глины абсолютно специфическо-го цвета. В остатках челюсти Бормана стоматолог Рейдар Ф. Согнэс обнаружил следы этой глины, глины, которой просто нет в земле Берлина!» Эта «деталь» не привлекла к себе внимания средств массовой информации, несмотря на ре-путацию доктора Согнэса и Хью Томаса. Специалисты по вопросам нацизма, или те, кто считались таковыми, также молчали. Определенно во всех лагерях были заинтересованы в том, чтобы закрыть дело Бормана.

Идентичный сценарий и с делом Гестапо-Мюллера. Голеневский продолжал свои разоблачения, когда никто уже не хотел его слушать. Однако у него было реальное доказательство того, что в этом деле на другом конце линии на самом деле был генерал Абакумов собственной персоной. То, о чем сообщил ему гау-ляйтер Форстер относительно Мюллера, его настолько удивило, что он незамед-лительно попросил о встрече своего советского шефа по комитету Варшавского договора, предупредив, что приедет вместе с Форстером. Но в военном аэро-121

порту Москвы их встретил отнюдь не его начальник, а Абакумов. Абакумов был в бешенстве от того, что Голеневский всунул свой нос в эту историю. «Говорил ли он об этом еще кому-нибудь в Варшаве? Нет? Прекрасно… Пусть он занима-ется другими досье, но только не этим». Форстера он оставляет у себя. Таким образом, Голеневский возвращается в Варшаву один.

Экстрадированный вскоре после этого в Польшу, осужденный за репрессии, ко-торые он якобы проводил в Данциге, Форстер был приговорен к смертной казни в мае 1948 года. Затем приговор был изменен на пожизненное заключение. Это полная изоляция. Но летом 1951 года из Москвы приезжают таинственные сле-дователи, чтобы допросить его о Лёльгене и о нем самом, и об их связях с Аба-кумовым и Мюллером.

Действительно в этот момент Абакумов внезапно был отстранен от всех своих обязанностей и помещен под постоянное наблюдение. Клика, поддержанная в Политбюро Маленковым, Булганиным и Берией, но в полицейских вопросах направляемая генералом Иваном Серовым из НКВД (переименованного в 1954 году в КГБ) обвиняет Абакумова в заговоре. Абакумов брошен в тюрьму и оста-ется там, в следующем году его казнят, в то время как в Варшаве Альберт Фор-стер умирает в тюрьме.