Прямой наследник (СИ) - "Д. Н. Замполит"

И все, как на подбор — худые. Не мальчишеской худобой, когда организм не успевает за ростом, а вот именно голодной. Школа содержалась на мой кошт и очень захотелось взять за шкирку отца келаря и отца эконома, но для начала я задал вопрос о недокорме Иоакиму.

— Отроки пищу вкушают со всеми насельниками купно, по монастырскому уставу.

По монастырскому уставу... Так у них больше половины дней постных, а сколько из них на хлебе и воде?

— Отче, отроки же не послушники, зачем такие строгости?

— Дабы вырастить с крепкой верой в душе, благоугодно и благочестно!

И вот что тут ему скажешь? Ладно, пойдем проверенным путем материальной заинтересованности.

— Отроки учатся для службы великокняжеской, многотрудной, там не только крепость духа нужна, но и крепость тела. Потому кормить их след как молодших ратников, а не как послушников.

— Но...

— Отче, коли ты хочешь вырастить подвижников, то дело богоугодное, отбери сколько нужно отроков, переведи на монастырский кошт. А моих питать как ратных, ибо служба их будет ничуть не легче.

Игумен насупился. А что делать? Это я пока даже в методику обучения не влезаю, надо хотя бы на две группы разделить и учить одновременно одно и то же, а не вразнобой. Ничего, встретим митрополита, займусь... Кстати, Иоакима стоит утешить:

— Хочу вот у кир Герасима просить архимандрию[iii] для твоего монастыря. Как мыслишь, сдюжишь?

[i] Пенязь — литовская монета

[ii] Закомары — полукруглое завершение наружного участка стены, повторяющее очертаниями прилегающий к ней внутренний цилиндрический свод.

[iii] Повышение монастыря и его настоятеля в ранге

Глава 12 — Герасим, Титов сын

Приезд митрополита прошел как в тумане — так задергали с процедурой торжественной встречи, что под конец начал на ближников попросту рычать. Памятуя, что может выкинуть «Васенька», они предпочли решать своим умом, да и что там особенного вырешишь? Ну благовест со всех церквей, ну народ собрался — сам, не по разнарядке и, похоже, весь. Во всяком случае за Москву ручаюсь, а еще куча народу привалила из ближних и дальних городов и деревень.

Примерно от Хвилей по обе стороны дороги встала непрерывная толпа, снимавшая шапки и падавшая на колени под благословение при виде приближающегося митрополичьего возка. Герасим даже несколько раз останавливал поезд — у Дорогомилова, у Бережковской слободы, у Сетуньской переправы, у церкви Преображенья, что на Песках, чтобы выйти и перекрестить встречающих. Дальше пошло веселее, через Всполье и Арбат, через Ваганьково и Троицкие ворота — и вот пришла наша очередь подходить под благословение.

Толпа князей и бояр, одетая в лучшее, щеголяла дорогими мехами и крытыми чуть ли не парчой шубами, но точно так же валилась на колени, не жалея дорогущей сряды. В этом живописном круговороте, звоне колоколов, оре галок я смотрел на небольшую фигурку Герасима, исполненного радости. Еще бы — на родину приехал, после стольких-то лет. Титов сын, Болванов внук — тут, на Болвановке и вырос.

Кремль прибрали лучше некуда, даже вечный лошадиный навоз сумели сгрести на задворки, а совсем уж непотребную грязь присыпать соломой. Надо запомнить и впредь задачи на уборку ставить «Чтоб чисто, как при митрополичьем приезде было!» Еще бы снежок выпал, но нет, обошлись лежащим уже две недели.

Сам же кир Герасим вылез, наконец, из возка и проследовал сразу в Успенский собор, где епископ Иона тут же начал благодарственный молебен. Собственно, дорога из Смоленска вполне безопасна, если не считать того, что вокруг XV век — и зверья дикого полно, и людей лихих. Нет, лесные тати на митрополичий поезд не позарятся, уж больно охрана сильна, а вот от верховских князей вполне можно такой фортель ожидать. Не ограбить, упаси бог, а пригласить в гости без возможности отказаться.

До обстоятельного разговора с владыкой дело дошло лишь на третий день, когда Герасим малость обустроился, принял первые доклады от своих слуг и посельских и даже успел лично проверить житницы и пересчитать серебро. Епископ Иона держал митрополичье хозяйство твердо и все сошлось, кроме нескольких владений — обычное дело, стоит хозяйской воле ослабнуть, как соседи залезают то с потравою, то с поборами, а то и отжимают кусок целиком. Да и посельские без твердого пригляда начинают блудить и больше думать о своей мошне, нежели о владычной. Не говоря уж о том, что и я к этому руку приложил и теперь изо всех сил изображал сочувствие.

Герасим, наконец, спокойно сидел на резном креслице, но после всей суматохи был похож на встопорщенную птичку — маленький, сухонький, с острой бородкой и без капли той дородности, которую в раскормленных попах моего времени почитали за солидность. Даже подрясник и однорядка у него серенькие, как у воробышка и всего-то митрополичьего — посох, перстень и шитая жемчугом скуфейка. А так — практически близнец Зиновия, троицкого игумена.

Я подошел под благословение, поцеловал протянутую руку и, повинуясь ее жесту, сел за стол с накрытой трапезой. Ради постного дня подавали рыбу и грибы, с коими и приготовили полдесятка разных блюд, от каши до целиком запеченной стерляди.

Герасим ел медленно, отдавая должное искусству митрополичьей поварни, изредка рассматривая меня неожиданно твердым взглядом серых глаз.

— Слышал о затеянной тобой школе, сыне, и о том, чему хочешь учить, тоже слышал. Дело богоугодное, но где наставников найти мнишь? Даже в клире образованных людей не достает.

— Вот и надо учить как можно больше! А наставников чаю найти в Царьграде, да выучить там тех отроков, что Никула повез.

— В Пандидактерионе? Вряд ли.

— Почему?

— Даже пятнадцать лет тому назад, в Константинополе ся убедил, что грекам не до школы, слишком их турки прижали. А ноне и того паче.

Да, Византия, похоже, доживает последние годы. И это еще повезло, что тридцать лет назад Тимур-хромец разгромил Баязида Молниеносного, а то бы греческая империя кончилась еще до меня.

— И даже за серебро не восхотят, кир Герасим?

— За золото, сыне, серебро у них не в цене. За деньги они на многое пойдут, да будет ли с того толк?

— Как же быть?

— Сербы да болгары. Множество наших братьев по вере под властью нечестивых агарян стенают и свою родину покинуть готовы.

— Знаете таких, отче?

Митрополит улыбнулся, собрав морщины вокруг глаз. Он же не стар, сколько ему, пятьдесят, пятьдесят пять?

— Знаю. И уже им отписал, как только с Никулой-хартофилаксом перемолвился.

Я только раскрыл рот, но Герасим опередил:

— Никулу при себе оставлю, ежели с Божьей помощью вернется. В дорогу ему от себя писем дал, в Царьграде люди есть, кто поможет

— Спаси бог!

Дела византийские закономерно привели нас к возможной унии, а от нее к состоянию дел в Западной церкви, и тут митрополит выдал целую политинформацию.

Во-первых, католики все никак не могли преодолеть «Западную схизму», когда у них случалось по два-три папы и антипапы одновременно. Причем бардак творился такой, что два последовательных антипапы даже носили одинаковые имя и номер. А папу Иоанна XXIII с целью низложения обвиняли во всех возможных грехах — отравлении, симонии, растлении, пиратстве, что не помешало назначить его епископом после отречения.

Во-вторых, уже пятнадцать лет всей католической Европе давали прикурить гуситы — чешское религиозное движение. Причем, судя по размаху и успехам, это был не привычный мне тихий народец, а вполне еще буйные славяне. Во всяком случае, лупили они всех окружающих, включая пять организованных против них крестовых походов. А началось все со скромного каноника Яна Гуса (слава богу, хоть одно имя, которое я помнил из школьного курса истории!) и неприятия католической иерархии. Причем разброс в вопросах веры среди гуситов был весьма широк — от легкой модификации католицизма до его решительного отрицания. Радикалов удалось малость придушить, особенно после смерти вождя гуситов Яна Жижки (ура! Второе имя!), но от этой встряски западная церковь отнюдь не оправилась. Что характерно, католическая Польша играла в основном на стороне антикатолических гуситов — просто потому, что они мордовали немцев, врагов Польши.