Русские снега - Юрий Васильевич Красавин

— Нет, не уйдёшь! — послышалось сзади.

Это Трегубчик крикнул, вскакивая, и прогремел выстрел… Словно пуля из того ружья, Ваня вонзился в снежную стену, выбился в какой-то ход и побежал по нему вниз — это к реке, в сторону Вахромейки. Сзади слышались приглушённые голоса и конское ржание.

4.

Вахромейка была как бы частью села Пилятицы, их разделяла неширокая река. Подснежный ход вёл как раз к переправе, где набросаны были в беспорядке поверх льда доски и жерди. По-видимому, мосточек этот не раз уже наводили и разбирали. Тут и там плескалась вода в полыньях — не так-то просто перейти. На этом неверном мосточке Ваня остановлен был грозным окриком:

— Штой, хто идьёт?

Крикнуть так мог только Володя Немтырь. Володя работал в Пилятицах, но жил в Вахромейке. Человек он добродушный, любитель кошек и собак и большой знаток кино, вот только речевой аппарат у него устроен как-то так, что собственный язык говорить ему мешает.

— Сам ты идиот, — негромко отозвался Ваня.

— Штой! Штрелять буду!

В руках у Володи и впрямь ружьё, оба ствола смотрели зловеще, палец на курке. Может и пальнуть Слава Богу, узнал:

— А-а, это ты, Ванюшка… Ну, проходи. Я думал, хто иж Питятич.

— Ты что, на охоту вышел?

— У наш тут штало нешпокойно. Народеч штал немирный, как на Кавкаже во времена Михал Юрича. Шуть што — штреляем.

— Совсем ошалели.

— Да ражве мы? Тут немши ш автоматами, татарва ш луками и штрелами, да ещё эти… и ш неопожнанного летающего… в шкафандрах ли, комбинежонах ли, хто их ражберёт!.. Ну и большевики, вроде штервы Мухина. Только и жди от них пакошти. В опщем нечишть вшякая ражвелашь.

Оказалось, Володю Немтыря поставили на охрану границы: в Пилятицах у власти коммунисты, а в Вахрамейке демократы.

— Разница между ними большая? — осведомился Ваня, соображая, как бы повести разговор, чтобы узнать об Устьянцевых.

Разница, как объяснил Володя, в том, что у одних на все право частной собственности, а у других собственность общественная.

— Мы прогрешшивные, а они наоборот, — пояснил Немтырь.

Вот только единства в прогрессивной Вахромейки нет: монархисты завелись.

— Кто же ратует за восстановление монархии? — заинтересовался Ваня.

Оказалось: пенсионеры и пионеры.

— А ты, Володя, на чьей стороне?

— Я — жа анархию. Анархия — мать порядка.

— А что это такое применительно к вашей деревне?

— Ты што, ни разу не грамотный? — возмутился Немтырь. — Не ражбираешься в политике?

— Не разбираюсь. За это в Пилятицах по шее дали.

— Кто?

— Какой-то тип в форме военной.

— Это Алфёров. Форму эту он нашёл в сундуке у учительницы Нины Штепановны. Я его приштрелю, как шобаку! Он мою аппаратуру иш кинобудки уволок и переделал в шамогонный аппарат.

Наверно, от возмущения Немтырь далее стал говорить более ясно и отчётливо. Он горячо объяснил Ване, что выступает против всякой государственной власти, поскольку, мол, от неё все беды. Безвластье — вот что хорошо! Никто никому не начальник!

Но политические воззрения Володи Немтыря не интересовали Ваню Сорокоумова. У него была другая забота: где Катя Устьянцева, что с нею.

— Давай сначала создадим федерацию суверенных деревень, — предложил Немтырь. — Заключим оборонительный союз…

— Но ты же анархист! Значит, должен быть против всякой государственности.

— У нас переходный период! — настаивал Володя. — Мы будем дружить на междеревенском уровне.

Тут выяснилось, что как раз сейчас в коровнике возле деревни Вахромейка идет раздел колхозного имущества, там все жители деревни.

— Почему именно в коровнике?

— Скот делим по частным хозяйствам.

— А ты чего же здесь?

— Охрана границы — дело святое.

Имущественные дела Немтырь поручил вести своей жене. Сначала разделят скотину, потом примутся за инвентарь, потом за землю…

— Владеть землей имеем право, а паразиты никогда.

— Не ли каких новостей по радио? — спросил Ваня, не зная, как повести разговор в нужном ему русле.

— Давеча был я у тётки Вали, у неё пилятицкие поселились.

— Устьянцевы… Ага, вот они где! Эта тётка Валя им родня, она Катиному отцу то ли сестра, то ли тётка.

— Нет ли у кого-нибудь радиоприёмника?

— Да что тебе радио! — отмахнулся Володя. — Что они нам скажут? Небось, в столицах шум, гремят витии, идёт словесная война… — А здесь, во глубине России, тут вековая тишина?

— Как бы не так! У нас тоже, как видишь… Никому до нас дела нет, никто нам не поможет, кроме как мы сами себе. Ты, Ванюха, своё Лучкино политически ориентируй на нашу Вахрамейку. Понял? Вот тебе моя рука, на междеревенском уровне заключаем союз о вечной дружбе на вечные времена… Будем сражаться за свободу и независимость наших деревень!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1.

На кресте Пилятицкой церкви сидел чёрный ворон — то ли тот самый, которого Ваня видел над своей деревней, то ли другой. Этот тоже оскорбительно каркнул ему навстречу и нехотя поднялся на крыло.

Ваня постоял тут, возле креста, — опять он был один на снежной равнине. Вот нора, пробитая им, когда опускался по шпилю колокольни… вот норы над домами Пилятиц — если подойти к любой из них и нагнуться, можно услышать живые звуки села: голоса людей, скрип колодца, собачий лай… или даже выстрелы.

Идти назад было боязно: вдруг опять появятся волки.

«Можно зарыться в снег, — подумал он, — нет, раскопают… Ружье надо».

Успокаивало то, что по всей равнине, что просматривалась на много километров, не было ни единой движущейся точки. А до своей деревни можно добежать за полчаса. Да что! За четверть часа.

Он встал на лыжи, еще раз огляделся — снежная равнина кругом, бледно-голубое небо над нею и холодно блещущее солнце, а больше ничего. И тихо так, что ни звука. Даже хруст снега под ногами глохнет в этой тишине.

Ваня скользнул взглядом по горизонту; там, где Воздвиженское, не за что зацепиться глазу; и там, где Овинищи и Сельцо, — тоже ничего; над Боляриновом, Кулигами, Тиуновом — ни былинки, ни соринки. Лишь в одну сторону в отдалении по снежному полю уходили прутики — это те, что он воткнул в снег, когда шел сюда; можно было разглядеть вдали темную точку — горшок. Родной горшок был отличным маяком на этой равнине, под ним — Лучкино.

И вот так медленно скользя взглядом, Ваня как бы наткнулся на препятствие: словно акварельные мазочки один над другим маячили вдали, всего два — синий и красный. Что это может быть такое?

Он заинтересованно заскользил туда и чем далее, тем проворнее. «Оттуда уж домой», — так решил.

Ветер дул порывами — то тихо, то вдруг налетал порывами