Самое гордое одиночество - Анна Богданова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ой! А чой-то у нее такой живот? – опомнилась Адочка. – Анжела, что это у тебя живот такой огромный? Ты – беременная? Беременная? Или потолстела? А? – И моя сестрица ткнула указательным пальцем Огурцовой во чрево.
– Прекрати! А то еще кому-нибудь из них глазик выколешь! – возмутилась будущая мать-героиня и повернулась к нам спиной.
– Ой! Я не могу, ну какие же Анжелка с Икки обе дремучие! – воскликнула, захлебываясь от смеха, Пульхерия. – Ладно, выходите, я машину закрою.
– Зато ты у нас умная! – бубнили наперебой «дремучие», пока мы поднимались на лифте к самой активной обитательнице подъезда.
Очутившись на четвертом этаже, я сразу сообразила, в какой из квартир живет Зинаида Петрыжкина – ее дверь была распахнута настежь, взад-вперед торопливо ходил народ.
– Здесь будут выборы? – спросила я на всякий случай тучную женщину со стрижкой под «горшок» в байковом халате с вазой из цветного стекла, из которой торчали три искусственных красных гвоздики.
– А вы кто? – вопросом на вопрос ответила она и тупо уставилась на меня.
– Внучка Веры Петровны Сорокиной.
– Мы – группа поддержки, – объяснила Икки.
– Евдокия Павловна! Ну где ваза-то с цветами в конце концов?! Скоро церемония начнется, а вы шляетесь не пойми... – послышался голос Амура Александровича.
– Мурик, отчего ты используешь такие некорректные словесные единицы для выражения своих мыслей?!
– Прости, Лорик, но меня тут, кажется, никто не понимает! Я бьюсь как рыба об лед, а они ничего понимать не желают! Иван Иванович! Ну куда вы галошницу понесли?! Я ведь сказал – чуть-чуть к стенке придвинуть, чтобы проходу не мешала!
– Где ваза, где ваза?! Вот ваза! Тут группа поддержки пришла!
– Какая еще группа?
– Веры Петровны внучка с девками какими-то! – пронзительно прокричала Евдокия Павловна, и к нам сию же секунду выскочил бабушкин секретарь.
– О, Марья Лексевна! Здравствуйте! Рад вас видеть! Это ваши подруги, надо полагать? – И он осуждающе окинул взглядом наше содружество. – Так. Сейчас подниметесь на 12-й этаж в 45-ю квартиру, к Захарчукам, возьмете у них стулья. Что вы на меня так смотрите? У нас стульев не хватает! Трудно себе стул принести?!
– А они дадут? – усомнилась я.
– Скажите, от Рожкова. Ну все, идите, идите!
– Где бабушка-то?
– Как где? Готовится к торжественной части: одевается, речь повторяет, – пояснил Амур Александрович и вдруг как закричит: – Карп Игоревич! Я не пойму, куда вы дорожку утащили? Ее нужно от лифта к входной двери расстелить! Ничего не могут сделать! Зиновий! Проследи, дружок!
Мы поднялись на 12-й этаж, я робко позвонила в 45-ю квартиру. За дверью, к моему удивлению, не спросили: «Кто там?» (может, человеку, что вот так, с ходу, открывает незнакомым людям дверь, никто никогда не рассказывал с упоением захватывающих кровавых историй из телевизионных хроник? Может, этот человек столь отважен, потому что не читал первый русский детектив, написанный пророком нашим – Федором Михайловичем Достоевским о том, как Раскольников целый план разработал, как прикончить старуху-процентщицу, и специально даже петлю под пальто собственноручно для топора пришил). Звякнула цепочка, повернулся ключ, и на пороге вырос, вероятно, самый главный из семейства Захарчуков – крепкий, склонный к полноте мужчина лет сорока пяти в банном цвета чайной розы халате и в черной кепке на голове. Такое впечатление, что он только вылез из ванны, но внезапно ему захотелось пройтись после мытья, и первым делом для осуществления этого своего желания он нахлобучил кепку.
– Что? – спросил Захарчук.
– От Рожкова, – без лишних слов отозвалась я – прозвучало как пароль:
«– У вас продается славянский шкаф?
– Нет, шкаф продали, но есть никелированная кровать с тумбочкой».
Он молча повернулся и ушел, мы недоуменно переглянулись. Через мгновение неразговорчивый человек в кепке и банном халате выставил в коридор два стула, снова ушел, принес еще два и, не сказав ни слова, захлопнул дверь.
Наконец мы, грохоча стульями, вошли в квартиру подъездной активистки. Квартира показалась мне несколько странной, как, впрочем, и ее обитательница, которая всегда ходила с четырьмя крупными бигуди на голове, в длинном вьетнамском халате с запахом с яркими зелеными, желтыми и красными розами и тапочках с массивными бульдожьими мордами. На кухню я не заглядывала, но в комнате повсюду были ковры: они висели на стенах, лежали на полу, устилали две кровати (вместо покрывал) и стояли по углам стоймя, свернутые в гигантские рулоны. В «стенке» все полки, даже предназначенные для книг, занимал хрусталь – вазы и вазочки, ладьи, салатницы, кувшины, графины, рюмки, стопки, стаканы, фужеры... Чего там только не было!
В данный момент, несмотря на филистерскую атмосферу, комната была похожа на избу-читальню 20-х годов прошлого века: неровными рядами стояли стулья и табуретки, у окна – стол, накрытый красным ситцем, на столе графин с водой, стакан и ваза с искусственными гвоздиками.
– Зинаида, Зиновий, товарищи! Пойдемте! Пойдемте скорее! Вера Петровна спускается! Марья Лексевна, ну что вы сидите-то?! – возбужденно кудахтал Амур Александрович. И тут я впервые увидела Петрыжкину в трикотажном вишневом платье с большим бантом, который по замыслу, вероятно, должен находиться сзади на талии, но так как платье ей было явно велико, он съехал на самую неприличную часть тела. Вместо бульдожьих морд на ногах – черные клеенчатые лодочки «под лак», а на голове – четыре не расчесанных букли после многолетней завивки.
Все высыпали на лестничную клетку, лифт раскрылся, и на полосатую ковровую дорожку (какие часто можно встретить в деревенских домах) ступила Мисс Бесконечность в сопровождении Глории Евгеньевны. Бабушка по случаю выборов решила надеть свой единственный приличный костюм бутылочного цвета, укороченный в 1978 году в ателье, а не обрезанный собственноручно – вкось и вкривь, как все остальные вещи ее гардероба. На опухших ногах вместо разноцветных старых носков с продрысью – тапки леопардовой какой-то расцветки: коричневые пятна на желтом фоне.
– А вот и наша многоуважаемая Вера Петровна! – вне себя от радости возопил Рожков. – Наконец-то, товарищи, настал этот счастливый день, когда лидером партии «Золотого песка» станет достойнейший человек, а не старый развратник и тиран, душитель правды – Нерон Тригубов!
– Глорий Амурыч, а где он сам-то? – спросила Мисс Бесконечность, по обыкновению перепутав имя и отчество своего секретаря.
– Кто, Вера Петровна? – И Амур Александрович уставился на нее, часто моргая длинными ресницами.
– Император Фунь-ка из династии Бздынь! – воскликнула она недовольно, с нетерпением даже каким-то. Все засмеялись, но Рожков не понимал, о ком идет речь, и, наклонившись над будущим лидером, снова спросил:
