Голубой пакет - Георгий Брянцев

Какая-то искорка надежды мелькнула в мозгу Штауфера. Он взглянул отсутствующим взглядом на молодого гестаповца.

— Вы поняли теперь, что натворили? — спросил Штауфер.

— Так точно!

— Поздно! Здесь вам нечего делать. Сдавайте дела, получайте документы и отправляйтесь на фронт, к черту!… Там вам вылечат нервы! Это лучшее, что я могу вам предложить, и то не ради вас, а ради вашего отца, которого я уважаю, но который, к сожалению, передал вам очень мало своего ума. И зарубите себе на носу, что ни разведчик, ни контрразведчик из вас никогда не получится. Для этого дела философы не годятся. И не воображайте, что вы человек. Вы только получеловек и полунемец. Идите! — Штауфер махнул рукой, будто отшвырнул что-то.

Подчиненный вытянулся, козырнул и вышел вон, прикидывая в уме, что отделался сравнительно легко.

Штауфер посидел немного в раздумье, затем снял трубку и набрал номер.

— Это я!… Добрый день! Пренеприятная история. Уже слышали? Да, но что толку? Конечно, молчит и не собирается говорить. И подумайте, она отказалась от услуг переводчика! Да! Прекрасно владеет нашим. А вы знаете, что у нее отобрали? Нет? Так вот послушайте, — Штауфер взял со стола протокол и начал перечислять. — Портативная радиостанция и комплект портативных батарей к ней, пистолет, кодированная и разбитая на километры карта Гореловского района, компас, ракетница, комплект военного обмундирования и всякая мелочь. И знаете что? Я готов усомниться, что она партизанка. Да, да. Скорее, это делегат с той стороны, а партизанский отряд использован как перевалочная база. Ей нужны были связи, а поэтому ее поначалу бросили к партизанам. Что? Красива? Вы видели? Даже очень? Хм… Значит, снимки готовы? Так вот послушайте. У меня родилась идея. Возможно, фантастическая. Возможно, за глаза вы назовете меня безрассудным человеком. Тут, как говорится, придется ставить на карту больше, чем лежит в кармане, но придется. Короче говоря, это разговор не для телефона. Заходите ко мне, и мы все обсудим. Да, сейчас! Вот так. Алло! Захватите фотоснимки!

Штауфер положил трубку, прошелся по комнате и изрек:

— Красивые женщины всегда более податливы и уступчивы, нежели уроды, и любят собственную жизнь, как никто другой. Так сказал мне когда-то Гиммлер… Это было давно. Тогда мы оба были еще совсем молодыми людьми. Какую карьеру он сделал!… Возможно, Гиммлер и прав. Он во многом оказался прав. Что ж, попробуем…

31

В кафе Готовцев появился раньше обычного. Вид у него был расстроенный. Торопливо войдя в кухню, он рассеянно кивнул своему помощнику и, засучив рукава пиджака, принялся тщательно намыливать руки под краном.

Его помощник — немец, приставленный комендантом города, умело разделывал на столе свиную тушу.

Сторож таскал и с грохотом бросал на пол охапки аккуратно наколотых березовых дров.

Готовцев надел на себя колпак, фартук, но вместо того, чтобы приступить к работе, сел на скамейку. Нервный тик подергивал левое веко, и Готовцев то закрывал глаз, пытаясь унять тик, то вновь открывал его.

Он не заметил, как появился Циглер. Хозяин тихо подошел сзади и положил ему руку на плечо. Готовцев быстро поднялся.

— Гутен таг, господин Циглер!

Тот кивнул в ответ и, сделав знак рукой, вышел. Готовцев последовал за ним.

В зале было пусто. Циглер подвел Готовцева к стойке и, напустив на себя заговорщицкий вид, подал ему обрывок газеты. На сером клочке четко выделялось несколько цифр, написанных синим карандашом. Коверкая русские слова, Циглер объяснил, что герру Готовцеву уже дважды звонили по телефону, назвать себя отказались, но оставили вот этот телефон.

«Неосторожно, очень неосторожно!» — подумал про себя Готовцев, подходя к телефону, висевшему на стене возле буфета.

Он снял трубку, набрал номер и, услышав голос, спросил:

— Вы звонили? Я только что пришел. Через час? Хорошо.

Положив трубку, он долго не снимал с нее руки, будто собираясь позвонить еще куда-то. Видно было, что телефонный разговор не улучшил настроения Готовцева. Он оставался таким же хмурым и озабоченным.

— Красавица сёстр делайт вам грос хлёпот, — усмехнулся Циглер и, многозначительно кивнув головой, добавил: — Я есть все зер гут понимайт.

Готовцев не знал, что ответить, и неопределенно пожал плечами.

— Господин Циглер, мне надо отлучиться на часок.

— Часок?… Часок?… Такой роскошный сёстр можно айн, цвай, драй часок.

Готовцев поблагодарил хозяина и хотел уже было удалиться, но тот задержал его.

— Айн момент, — сказал Циглер и полез в буфет. Достав оттуда бутылку вермута, он подал ее Готовцеву.

Тот удивленно посмотрел на хозяина.

— Презент ваш сёстр, — объявил Циглер.

Готовцеву ничего не оставалось, как принять бутылку и поблагодарить хозяина.

32

В половине третьего в кабинет начальника гестапо ввели арестованную.

Штауфер сидел за письменным столом, а подтянутый человек с замкнутым лицом, в отличном штатском костюме расположился у маленького столика напротив. Перед штатским лежала чистая бумага и две автоматические ручки.

Туманову посадили на табуретку. Она медленно обвела глазами комнату: одно окно с видом на площадь, письменный стол, круглые стенные часы, тумбочка и на ней сифон с газированной водой, на стене карта, а повыше ее — портрет Гитлера. В углу широкий и приземистый несгораемый шкаф, а на нем букет ландышей в небольшой фарфоровой вазе.

Юля остановила взгляд на Штауфере. Тот делал вид, что увлечен чтением какого-то документа и не обращал на нее внимания.

«Неприятный тип, — сделала она заключение. — Подбородок срезан, волосы прямые и жидкие, черты лица острые, кожа — будто мятая бумага… Ему не меньше сорока пяти, и он всего лишь гауптштурмфюрер, то есть капитан».

На сидящего по правую руку господина в штатском она посмотреть не решалась, но чувствовала, что тот, откинувшись на спинку стула, внимательно разглядывает ее.

Штауфер отложил наконец документ и повернулся к арестованной.

Он долго смотрел на нее, не мигая, маленькими темными глазами и пришел к выводу, что она красива. Молода и по-настоящему красива. Все в ней хорошо: и рост, и фигура, и черты лица, и волосы, и главное — глаза. Синие, большие, печальные. Но последнее, очевидно, явление преходящее и объясняется ее положением. Вчера, возможно, они не были печальными и под ними не рисовался этот темный ободок.

Туманова не отвела глаз и тоже смотрела на Штауфера, будто хотела угадать, что таится в душе этого человека.

— Хм!… — бросил Штауфер, вышел из-за стола, остановился напротив Юли и сложил на груди руки. — Должен откровенно признаться, что у вас на редкость фотогеничное лицо. Просто поразительно! Такое лицо хорошо давать крупным планом на экране, с акцентом на глаза. Вот именно, на глаза! Да и вообще, следует сказать, что природа расточительно щедро одарила вас. Надеюсь, вы не замужем?