Когда вскипели камни - Анастасия Титаренко

Некоторые кричали долго, и эти воспоминания все чаще будили стекольщика по ночам.

Но он был милосерден. И честный стальной нож нередко приходил ему на помощь.

Мужчина передернул плечами, стряхивая оцепенение, и приоткрыл печь, чтобы проверить состояние стекла. Два крупных самородка все еще возвышались над поверхностью белоснежной жижи, но мелочь уже давно расплавилась. Брин вздохнул, подкинул еще угля и знаком приказал помощнику взяться за дело.

Еще одним чудесным свойством лунного стекла была его способность поглощать жар. Если металл при такой температуре уже превратился бы в раскаленную лужу, от взгляда на которую болят глаза, то стекло было лишь немного горячее кипятка. Брину доводилось видеть некоторых неосторожных стекольщиков, на руки которых попадала эта опасная смесь. Да, кисти несчастных покрывали шрамами, но у них хотя бы были эти кисти. Брин и сам заработал несколько шрамов из-за своей неосторожности – как-то раз он уронил форму, наполненную расплавленным стеклом, и горячие брызги долетели до его ног. Самым сложным было превозмочь боль и подождать, пока жижа немного остынет и схватится. Тогда белые комочки легко отделялись от плоти. Но если потерять голову, то можно сделать еще хуже: из-за своей консистенции расплавленное стекло прямо-таки прилипало ко всему, чего касалось.

Каждый стекольщик в той или иной мере был кузнецом. Пусть работать со стеклом проще, чем с металлом, но для этого все-таки требуются определенные навыки. В том числе и умение пользоваться молотом и наковальней. Щеголеватые наряды и хрупкие тела – привилегия наемных убийц, промышляющих вычеркиванием из жизни вельмож, а стекольщиков можно узнать издалека по широким плечам и манере двигаться. Но ни один из них, и Брин это знал точно, ни один не владел стрелковым оружием. А ему хозяин поставил задачу сделать арбалетные болты, и это было в новинку. За время пребывания в этой деревне стекольщик неплохо научился владеть арбалетом. Его навыки были далеки от совершенства, но большего не требовалось. Смертоносность стеклянных снарядов обязывала стрелка попасть хоть куда-то. Серьезность ранения ни на что не влияла: пусти кровь, и победа за тобой. И все же Брин чувствовал себя скованно. Поединок с магом один на один был в какой-то мере честным. При достаточной ловкости жертва могла пробить себе путь к спасению и сбежать. Но подлый выстрел с безопасной дистанции… Это было истреблением, и стекольщик прекрасно отдавал себе в этом отчет. Но он был карающей рукой Ледяного Короля, а Роу не стеснялся марать свои руки.

Самые крупные самородки истаяли, и расплавленное стекло глянцево поблескивало в чане. Брин подготовил формы и вооружился щипцами. Густая белая жидкость медленно заполнила выемки. Всего стекла хватило на девять стрел. Мальчишка, которому за хорошее поведение было позволено смотреть, открыл рот от удивления. Но как только мужчина закончил с формами, он вручил помощнику серебряную монету и выпроводил его вон из кузницы.

Удовлетворенный проделанной работой стекольщик подтащил старый потрепанный матрас кузнеца ко входу и улегся на него. Едва его голова коснулась пыльной ткани, Брин провалился в сон.

Спал он долго и беспокойно, ворочаясь на своей неудобной лежанке. Болты остывали, тихо потрескивая. Отдавали жар они так же медленно, как и нагревались.

Проснувшись на следующий день, Брин чувствовал себя разбитым. Наскоро позавтракав черствым хлебом с сыром, он принялся доводить арбалетные снаряды до ума. Молочно-белые прутья с легкостью выпадали из форм. Гладкие и блестящие, они все-таки были недостаточно ровными для стрельбы – слишком грубые, слишком неровные. Для того чтобы выровнять все бугорки и ямки, стекольщик заранее подготовил емкость с мелким песком. Шлифовка была очень утомительным занятием, утомительным и монотонным, но Брин не допускал в свою голову посторонних мыслей. Его и так мучила совесть за те гнусности, которые он творил раньше, и перспектива очередного грязного дела лишала его воли. Но нерушимая печать с горла никуда не делась, и выбора у него не было.

Когда последняя ровная и гладкая стрелка легла на кусок мешковины, солнце уже клонилось к закату. Брин не прерывался даже на еду – ему не терпелось поскорее закончить с этим, чтобы спрятать болты подальше. До тех пор пока Роу не прикажет пустить их в ход.

Стекольщик тяжело вздохнул, встал, хрустнув коленями, и помассировал ноющие запястья. Невкусно поужинав все тем же хлебом с сыром, он вернулся к своей работе. На то, чтобы приладить оперение, ушло совсем немного времени.

Осталась последняя проверка. Неторопливо достав арбалет из своих пожитков, которые были сложены в жилом углу кузни, мужчина до предела взвел тетиву, вложил гладкую белую стрелку в ложе, выбрал цель – старую разлапистую вишню в ста шагах от себя – и выстрелил.

Нежно прошелестев, стрела впилась в дерево.

Не рассыпалась.

Брин снова вздохнул.

В этот раз как никогда сильно ему хотелось, чтобы хозяин допустил ошибку в своих расчетах. Но этого снова не произошло.

Богатая обстановка заставляла Лина нервничать. Он всегда чувствовал себя неловко в присутствии людей, которые были выше его по статусу и не стеснялись это демонстрировать, но сейчас все было еще хуже. Хозяйка дома – худая бледная женщина лет сорока, одетая в нарядное синее платье, бегала вокруг него и кудахтала как курица. Предложения выпить меда, вина, съесть чего-нибудь, присесть отдохнуть и чувствовать себя как дома, сыпались на юношу, как горох из лопнувшего мешка, и доставляли примерно столько же удовольствия. Лин чувствовал себя козявкой, чей камень перевернули любопытные, и испытывал острое желание куда-нибудь спрятаться. Но деньги, обещанные за его помощь, были очень нужны. А дело оказалось действительно щекотливым. На изящной резной лавке возле окна сидела миловидная девушка лет пятнадцати и стыдливо рассматривала носки своих нарядных сапожек. Эйла, кажется, так ее назвала хозяйка дома, имя которой целитель так и не смог запомнить, была единственной дочерью в этой семье, радостью, сокровищем и инвестициям в будущее. Потому что на это сокровище положил глаз один очень знатный господин, который хоть и не отличался завидным богатством, но блистал высоким титулом (на этих словах Квочка, как ее мысленно окрестил Лин, понизила голос) и стал бы идеальной партией для Эйлы. Если бы не одно «но». Бдительная мать, изрядно обеспокоившись, заметила, что у ненаглядной крохи не наступили женские дни.

Эйла, дивная белокожая красавица с нежными завитками золотисто-рыжих волос, россыпью веснушек, трогательно подчеркивающих ее пронзительно синие глаза, и тоненькими белыми пальчиками, которые так и хотелось поцеловать, покраснела и погрузилась в еще более внимательное изучение своей обувки.